НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 13 - Страница 57

Мне могут сказать не перегибаю ли я палку, неужели не имеет права на существование оригинальная фантастическая гипотеза? Имеет. Но палку перегнуть опасности нет. Ибо если автор оригинальной фантастической гипотезы насытит ее социальным, политическим, психологическим или еще каким-нибудь человеческим материалом, то, может быть, ему удастся создать что-нибудь значительное. Гипотеза никуда при этом не исчезнет, а вот в противном случае. Позволю себе привести пример, не относящийся к путешествиям по времени. Был такой французский писатель Робида, современник Жюля Верна и тоже фантаст. Он написал много-много научно-технических утопий о будущем, где предсказал интересные вещи, ну, например, телевидение. Уверяю вас, что в XIX веке предсказать телевидение было много труднее, чем, допустим, подводную лодку, даже самую совершенную. Но автор «20 тысяч лье под водой» остался жить, а Робида — нет. Почему — нетрудно догадаться.

Вернемся к нашей теме. Еще одно вероятное возражение можно ли так безаппеляционно заявлять о невозможности путешествий по времени, не зависит ли это только от современного состояния науки и техники? Может быть, в будущем человечество овладеет такими высотами знаний, которые позволят осуществить то, что сейчас представляется нам невозможным. Но если бы путешествие в прошлое было возможно, то, скорее всего, мы бы об этом уже знали или имели бы какие-нибудь достоверные свидетельства. Любая высокоразвитая цивилизация вряд ли упустила бы шанс отправиться к истокам культуры. А лично я на месте изобретателя машины времени не преминул бы навестить Уэллса. Впрочем, об этом, кажется, кто-то уже написал рассказ.

Право же, гораздо привлекательнее позиция тех авторов, которые сознательно превращают временные путешествия в веселую игру. Она получается очень увлекательной, ибо, наверно, трудно придумать более сложные правила, чем, те, которым подчиняется путаница со временем, что с блеском использовал французский писатель Пьер Буль в рассказе «Бесконечная ночь». Кого бы не потрясли удивительные события, свидетелем которых стал пожилой парижский книготорговец, неожиданно для себя оказавшийся на перекрестке путешественников во времени из прошлого в будущее и из будущего в прошлое. Завязывается немыслимая катавасия, в которой участвуют бадарийцы, жившие несколько тысяч лет назад, и перголезцы, которые будут жить через несколько тысяч лет. Народы эти враждуют, и машина времени используется для политических убийств и целых сражений. Но как легко догадаться, имея машину времени, можно не опасаться за свою судьбу, ведь всегда можно отвести ее за час до убийства. В конце концов выясняется, что враждовать им собственно нечего, так как перголезцы проникли к предкам бадарийцев, смешались с ними, так что теперь это их предки. И потомки одновременно…

Вспомним также очаровательное Седьмое путешествие из «Звездных дневников Ийона Тихого», написанное Ст. Лемом именно как пародия на данный сюжет. Звездолет, в котором летит Ийон, попадает в пресловутую временную петлю, и время начинает удваиваться, утраиваться, учетверяться и т. д. Постепенно возникает некоторое количество Ийонов Тихих из разных дней. Тонко подмечено, что двойники не в состоянии договориться друг с другом понедельничный Тихий негодует на идиотские, с его точки зрения, поступки вторничного, но, превратившись во вторничного, повторяет все его действия.

— Не клади так много масла! Ошалел? У меня не хватит на такую ораву! — орет один Ийон Тихий на другого, забывая о том, что он сам будет жарить эту же яичницу завтра, а вчерашний будет орать на него…

Есть еще один (впрочем, не один) изобретенный фантастами способ избавления от парадоксов — создание так называемых «параллельных миров». После вмешательства в прошлое, мир, в котором его не было, продолжает развиваться как ни в чем не бывало, а по соседству возникает новая действительность, в которой развитие пойдет по новому пути. Это приводит к новым парадоксам, но мы не будем сейчас ломать себе головы над вопросами как этот мир создается, за счет каких материальных, энергетических, пространственных ресурсов и т. д. Очевидно, и эту гипотезу не стоит рассматривать как научное решение проблемы, а тоже всего лишь как литературный прием. Возможно, используя и этот прием, можно добиться интересных художественных показателей, дело ведь не в том, какими приемами пользоваться, а с какими целями литературное оружие берется в руки.

Строго говоря, приключения героя в одном из соседних миров, где он чаще всего встречается с собственным аналогом или меняется с ним местами, имеет весьма отдаленное отношение к путешествиям по времени. В сборнике «Пески веков» опубликован целый ряд похожих рассказов — «Развилка во времени» Ж.Клейна, «Другое и я» Дж. Уиндема, «Двойники» Х.Гарсиа Мартинса, «Улица одностороннего движения» Дж. Бисти. Иногда это просто милая игра воображения, иногда из рассказов можно извлечь не слишком глубокую мораль в нашем мире счастья нет и искать его не стоит, может быть, судьба улыбнется, если переместиться на параллельную землю. Что-то вроде веры в загробную жизнь!

Если подобные мысли и не возникают при чтении повести А. и С.Абрамовых «Путешествие за три мира», то — увы! — какие-нибудь другие тоже не возникают. Что за цель преследовали авторы, изображая столь грандиозное устройство мироздания — масса аналогичных миров, очень похожих на наш (в них тоже есть, например, Советский Союз, Москва, НИИ, туристические поездки за границу и т. п.)? Одни из этих миров сосуществуют синхронно с ними, другие несколько поотстали в своем развитии (так, в одном из миров еще идет Великая Отечественная война, и надо надеяться, что она там тоже кончится победой над фашистской Германией), третьи нас обогнали. Что же увидел наш современник и, так сказать, сомирник Сергей Громов, которому, извините за выражение, подфартило обменяться сознанием с Сергееем Громовым из другого мира и погостить у наших соседей, о существовании которых человечество до Сергея Громова не подозревало? А ничего не увидел. Везде то же самое. Разве что скамейки на Тверском бульваре выкрашены в другой цвет да Пушкин остался стоять на прежнем месте. По существу, и рассказать-то нечего. О мире, ушедшем вперед, правда, можно было что-либо сообщить, ведь у нас это будущее еще не наступило. Но от будущего герой отгородился четырьмя стенами больничной палаты. В результате все вылилось в величественную, многостраничную бессодержательность.

То, что я начал с отрицательных примеров, объясняется лишь соображениями композиции С использованием машины времени, временных парадоксов, вмешательств в прошлое и т. д. написано множество превосходных произведений. Заводя о них разговор, надо заметить, что живут они вовсе не за счет того, что пытаются спрятать или сгладить лезущие в глаза противоречия. Наоборот: они всячески выпячивают их, углубляют, доводят до мыслимого предела.

Не знаю, писал ли Пол Андерсон свой рассказ «Человек, который пришел слишком рано» как сознательную полемику с романом Марка Твена. Похоже, что так. Снова стопроцентный янки попадает в прошлое, правда, не с помощью кувалды, а после взрыва, правда, не в VI век, а в XII, и не в Англию, а в Норвегию, но все это разница непринципиальная. И попадает-то тоже не какой-нибудь «белый воротничок», неприспособленный интеллигентишка в очках. Попадает сотрудник «ЭМ-ПИ» — военной американской полиции, а уж он-то способен постоять за себя и кулаком, и пистолетом. К тому ж он неглуп, достаточно натаскан в технических секретах нашего века, образован, быстро соображает, где, в каком веке, даже в каком году он очутился. И что же? Ни огна-стрельное оружие, ни знания не помогли ему. Пистолет, конечно, произвел впечатление на отважных викингов, но вовсе не такое, чтоб они немедленно повалились наземь и потащили зарезанных быков к стопам громовержца. А знания его оказались ненужными или непригодными. Компетентность в вопросах современного кузнечного производства не прибавила ему ни одного шанса в примитивной кузне. Не выдержали столкновения с чуждой обстановкой и его моральные устои. Действия этого парня выглядят очень смешными с позиций окружающих людей. Надо отдать должное автору, он подходит непредвзято. Какими бы жестокими и грубыми ни казались нам древние понятия, в том мире царит своя суровая справедливость, столкнувшись с которой и гибнет не сумевший осознать ее американец. Сложившиеся отношения очень устойчивы, и внести в них посторонний элемент с легкостью марктвеновского персонажа — вещь невозможная, да и ненужная. Отношения между героями рассказа такие же, как если бы на Землю прилетел бы бойкий космический посетитель и попытался бы с налета переделывать земные порядки. Вряд ли у него что-либо вышло бы. В мотивировках поступков своих героев П.Андерсон не столько фантаст, сколько реалист.