Нф-100: Хозяйки тумана (СИ) - Страница 3

С мужчинами из посёлка Охотник не водился, Правил, по которым жил лесной народ, признавать не хотел. Ни огорода у него не было, ни семьёй настоящей, с детьми, озаботиться не удосуживался. Каждую весну, возвращаясь из путешествия по Лесному краю, приводил он в свою хижину новую девушку, а спустя год выпроваживал наскучившую жену, часто на сносях, нимало не заботясь о судьбе потомства. Иногда женщины отправлялись в родные посёлки, чаще оседали в Зелёном Холме. А дважды - исчезали. Куда они сгинули, никто не расспрашивал - мало ли какая беда с человеком может приключиться. Охотник и за жён, и за особенность свою платил щедро: шкурами ворчунов, прозрачной плёнкой из вычищенных пузырей, крепкими, не рвущимися верёвками, нарезанными из перепонок шлейфокрыла. И скинами. Никто кроме него не умел охотиться на хок. По-настоящему охотиться, а не отпугивать, заставляя превращаться снова в туман, из какого те появлялись.

Зелёный Холм лежал на самой границе заселённого людьми края. Дальше на север человеческого жилья не было. А с востока на юго-запад бежала через посёлок тропа. По ней приходили ближние и дальние соседи, торговцы-меняльщики, другие путники. Приносили свежие байки, рыбу с Реки и озёр, стальные ножи, чёрный камень, из которого выплавляли крепкие, не тупящиеся и не крошащиеся наконечники стрел, диковинные вещички, добытые таинственным Странником в Городе Древних. И ещё - аромат большого, бескрайнего мира.

Впрочем, последнее замечал один Крис. И Тэд, и Марик, и даже Джула смотрели удивлённо, когда он упоминал об этом. Но отправиться по тропе, уходящей на юго-запад, они мечтали не меньше. Каждую осень где-то там, далеко, у Длинного Озера, собирались парни и девушки лесного и речного народов. Знакомились, веселились, жгли костры, плясали, пили терпкий хмельной жус, сброженный из ягод стеклянки. И выбирали себе пару. Там начиналась Взрослая Жизнь. Девушки обычно уходили из дому навсегда, вместо них ребята приводили своих избранниц.

Летом Крису, Марику и Тэду исполнилось пятнадцать, Джуле - тринадцать. Заканчивался месяц лютайр, и вместе с ним - последняя осень их детства. Они по пальцам считали дни, что остались до Праздника и первого в жизни большого путешествия.

- Крис, иди скорее сюда, пока Толстяк всё не слопал!

- Эй, кто обещал не обзываться? Вот стряхну тебя вместе с кислицами, будешь знать!

Марик впрямь слегка тряхнул ствол деревца и, задрав голову, смотрел, как подействовала угроза на сестру. Увидел Криса, подмигнул, поманил рукой.

- Ты глянь, чего видно! Прям жалею, что это моя сестрёнка.

Джула забралась на самую верхушку. Достать висящие на кончиках тонких ветвей жёлтые, налитые соком плоды казалось невозможным. Но она придумала способ - обхватила руками ствол, упёрлась ногами в ветви и принялась что было силы их раскачивать. Это подействовало - кислицы сыпались вниз. Но и коротенькая юбочка из шкуры ворчуна сбилась к талии, открывая стоящим внизу парням мускулистые ножки до самого основания.

Сообразив, что братец притих неспроста, Джула посмотрела вниз:

- Что вы там разглядываете?

- Проверяем, ты и снизу на рыжка похожа?

- Проверяете?! Ну ладно...

"Бамм!" Твёрдый увесистый плод отскочил от макушки Марика, задел отпрыгнувшего в сторону Криса.

- Ты чего!? - Толстяк попятился, схватился за голову. - Шишка же будет!

- А ты не глазей, куда не просят! Собирай, что я натрусила. Будешь потом ныть в дороге, что еды мало.

- Сама первая начала! Договаривались не обзываться.

Марик не любил своё прозвище. Но раз уж прилипло - ничего не поделаешь. Прозвища в посёлке были у всех, кроме малышни. У одних обидные, у других обыкновенные, кому как повезёт прославиться. Тэда звали Молчуном, Берта - Безголовым, Ореста - Кривым, тётушку Энн - Докторшей, Джулу - Рыжком, а как иначе?

Криса называли Красавчиком. Раньше он злился, но сейчас привык. Всё из-за копны золотистых вьющихся волос, голубых, будто летнее небо, глаз и ямочек на щеках, совсем как у девчонки. Но он же не виноват, что таким уродился? Красавчик, стало быть, Красавчик. Мужчины произносили это слово с нарочитой издёвкой и скрытой завистью, девушки, кроме Джулы, - ехидно, а женщины... Этим летом женщины начали посматривать на него так, что Крис спешил отвернуться, уйти подальше. Чтобы не слышать. Нет, вслух они ничего не говорили, но он почему-то слышал не слетевшие с губ слова, такие... такие... взрослые. Он не решался повторить их.

Зато Марик любил поболтать о взрослой жизни, о женщинах. И когда друзья сбегали в пещерку, принимался со смаком описывать свои фантазии. Сочинять он был горазд. От этих рассказов Тэд обычно краснел и подтягивал коленки к подбородку. Джула хихикала, то и дело облизывая губы, и было заметно, как под лифом у неё выпирают две маленькие твёрдые грудки. И у Криса начинало перехватывать дыхание, а глаза сами собой возвращались к этим бугоркам.

Грудки у Джулы были упругие, похожие на две торчащие в разные стороны репчатки с розовыми носиками. Однажды, в самом начале лета, наслушавшись рассказов Толстяка, она шепнула Крису на ухо: "А хочешь потрогать?" Они тогда сбежали от приятелей, забрались подальше за реку, где на полянах росла высокая, до плеч Криса, мягкая трава-малька. Понятно, любились они "по-детскому". Женщинами девушки становились во время Праздника, это было Правилом. Но даже так оказалось до того здорово, что Крис и представить боялся, какое же это удовольствие будет "по-взрослому"!

После, когда насытившиеся и усталые они лежали в спутанной, измятой мальке, Джула предложила:

- Крис, а давай я буду твоей женой.

Он не понял сперва, переспросил удивлённо:

- А как же Праздник? Ты не хочешь идти на Длинное Озеро?

- Конечно хочу. Но кто нам мешает выбрать друг друга? Правила не запрещают приводить девушку из собственного посёлка. Мы же с тобой не кровные родичи.

Восторг тёплым, пьянящим ливнем захлестнул Криса. Правила ведь в самом деле не запрещают! Они с Рыжком будут вместе! Всегда!

Джула спрыгнула на траву, с сомнением заглянула в мешок.

- Не маловато?

- Маловато?! - возмутился Марик. - А тащить его кто будет? Или ты одни кислицы весь Праздник жевать собралась?

- Ладно, ладно! Хватит, значит хватит. Всё равно солнце уже садится, а нужно ещё к маме зайти. Лекарства возьмём, жус, и вообще...

Матушке Энн исполнилось тридцать два года. Она была самой старшей женщиной в посёлке и самой многодетной: шестеро собственных детей и трое приёмных. Крису было пять, Лиз - шесть, а Тине - два годика, когда не стало их родной мамы. Наверное, то был самый тяжёлый год в их жизни. Но к осени отец перебрался к овдовевшей Докторше, и у Криса сразу добавилось три рыжих, как огонь, сестрички и два братика. А через год родился ещё один.

Мама Энн сумела вырастить всех девятерых. Даже Тину, проглоченную пузырём, выходила, хоть весь посёлок считал ту обречённой. А девочка и выжила, и выросла вполне здоровенькой, только уродливой из-за шершавых багровых пятен по всей коже, замкнутой и язвительной не в меру. Когда пять лет назад не вернулся с охоты отец Криса, мама Энн нового мужа приводить в дом не захотела, рассудив, что уже старовата. И теперь, когда старшие дочери, повзрослев, ушли из посёлка, а средние дети начали жить отдельно, с ней остался один младшенький, Рикки.

Дом Докторши стоял в верхней части посёлка. В детстве он казался Крису просторным, высоким, с необыкновенно чистыми и светлыми комнатами. И пахло внутри удивительно вкусно: любником, семицветом, сушёными грибами, размолотыми семенами трещотки и поджаренными орешками. И ещё чем-то, названия для чего не существовало, но отчего этот дом сделался родным. Сейчас-то он видел, что дом ничем не отличается от прочих в посёлке. Но аромат - да, аромат был неповторимым. Крис не удержался и втянул полную грудь воздуха, едва переступил порог. И кольнуло в сердце раскаяние - скоро месяц, как они с Мариком последний раз сюда заглядывали.