Нежность в хрустальных туфельках (СИ) - Страница 7

Пока завуч рассказывает, что в связи с семейными обстоятельствами их классная руководительница вынуждена уволиться и переехать в другой город, Ленский откидывается спиной на стенку, уже знакомым мне жестом вытянув перед собой длинные ноги. Сегодня он в ярко-красном узком свитере и модных потертых джинсах, и я понимаю, что слишком долго его рассматриваю, когда нахал, пряча улыбку, сует в рот большой палец, чтобы прикусить его зубами.

Теперь я — классный руководитель «11-А», а это значит, бегать от одного наглого распутного ученика уже не получится. И судя по прищуру черных глаз, сейчас Ленский думает о том же самом.

Новость о том, что я буду классной, производит впечатление. Некрасиво так думать о коллегах, но их бывшая классная показалась мне какой-то пассивной, и на мое предложение организовать с учениками осенние литературные чтения только громко фыркнула. По ее мнению, этим «золотым деткам» дела не было ни до лирики в поэзии, ни до любовной переписки выдающихся поэтов. Возможно, она была пассивна и слишком критична в других вещах тоже?

В любом случае, как только я остаюсь одна теперь уже в своем одиннадцатом классе, на голову сыпятся тысячи вопросов. В основном о том, как я собираюсь организовать проведение зимних каникул. Приходиться взять паузу и подождать, пока образуется более-менее пригодная для разговора тишина. Правда, когда лес рук исчезает, мое внимание привлекает растворившаяся со своего места Варламова, которая теперь сидит рядом с Ленским и даже не пытается скрыть, что нарочно придвинула стул максимально близко. Теперь они почти плечом к плечу, и девчонка что-то шепчет Ленскому на ухо, а он в это время продолжает в упор смотреть на меня. Никак не могу отделаться от ощущения раздевания взглядом, и непроизвольно обхватываю плечи.

— Наталья Николаевна не хотела ехать с нами в Париж, — бубнит парень с первой парты. Это — Артем Толмачов, его отец, как мне уже успели рассказать, владелец крупной сети мебельных магазинов. — А мы хотим всем классом на каникулы.

Его слова тонут в дружном хоре поддержки, из которой выбивается только один голос — голос Варламовой, которая вклинивается с важным объявлением — она в Париже была дважды.

— Там скучно, — выдает она свое экспертное мнение. — Мы с родителями собираемся в Майами.

— Ну и вали, — предлагает кто-то из мальчишек.

— Можно поехать на горнолыжный курорт, — следующее предложение.

Я не успеваю ничего сделать: класс буквально по швам трещит от рьяного обсуждения поездки, а у меня волосы былом на голове от одной мысли, во что может обойтись эта поездка. Поэтому быстро, пока мои старшеклассники не начали собирать чемоданы прямо сейчас, закрываю обсуждение парой громких хлопков в ладоши.

— У нас урок литературы, — напоминаю я, и над головами виснет разочарованный вздох.

К счастью, на прошлой неделе я успела завоевать их интерес к своим урокам, и теперь они хотя бы без скрипа открывают учебники, а иногда задают заинтересованные вопросы. Прекрасно понимаю, что в наше время экранизации комиксов и доступности порнографии в режиме онлайн подрастающее поколение практически нереально заинтересовать классикой, но я была бы не я, если бы опустила руки и сдалась.

В конце урока я напоминаю, что последним у них по расписанию классный час и я бы хотела потратить его на обсуждение организационных вопросов. Новость о том, что придется высидеть еще один урок, само собой, не приводит их в восторг. Кто-то кричит, что их никогда раньше не оставляли, и мне приходится напомнить, что это было именно раньше.

Класс быстро пустеет. Намного быстрее, чем я успеваю собрать свои вещи и боковым зрением замечаю, что Ленский уверенным шагом направляется в мою сторону. Как же проще было без него, а сейчас чувствую себя просто загнанной в угол мышью, которую этому нахалу просто интересно компрометировать. Хоть, насколько я слышала, у этого парня нет репутации бабника и гуляки. Но то, что в «Эрудите» он фаворит по количеству девичьих вздохов — вот уже года три как неоспоримый факт.

— Ленский, что с лицом? — Я намеренно не даю ему даже рта раскрыть, и сама задаю тон нашего разговора. Пусть не думает, что та его выходка что-то значит. И что он и дальше сможет распускать руки.

Он рассеянно проводит по гладко выбритому подбородку. Я думала, что он кажется взрослым только из-за щетины, но теперь понимаю, что дело совсем не в ней. Он сам по себе вот такой. Как и многие другие мальчишки его возраста из этого же класса и из его одного одиннадцатого, где я тоже читаю литературу.

— А что с лицом, Колючка? — его издевательский встречный вопрос.

— У тебя синяки.

Ленский кладет на стол справку от врача, в которой написано, что он пробыл дома из-за ОРВИ.

— Не думала, что в наше время простуда укладывает в постель кулаками, — озвучиваю свои выводы. Пусть не думает, что я хоть на секунду поверю в эту «липу». С другой стороны: я же ему не мать, чтобы переживать о том, как он проводит время за пределами школы.

Ленский еще немного подается вперед, вынуждая меня схватить журнал и прижать его к груди. Прекрасно понимаю, что выгляжу обороняющейся стороной, но зато теперь у него нет ни единого шанса тронуть меня хоть за руку.

— С удовольствием послушаю, как и чем меня нужно укладывать в постель, Варя, — говорит Ленский своим совсем не юношеским низким голосом, снова припечатывая взглядом мои губы. — Соскучился по своей строгой училке. Вижу тебя и сразу хочется… в медпункт.

Меня невыносимо сильно смущают его слова. Я старше на пять лет, я год замужем и хоть всю жизнь была хорошей заучкой с принципами и бронированной моралью, никакие пикантные отношения между мужчиной и женщиной не могут повергнуть меня в шок. Точнее сказать — не могли. Потому что теперь нашла коса на камень.

— Рада, что ты думал о литературе даже во время болезни, — нарочно обхожу пошлый смысл его слов. Рано или поздно ему надоест меня провоцировать. — Тем легче ты справишься с пройденным материалом. Я жду на среду реферат о русском модернизме в литературе и его истоках.

— Я и слов-то таких страшных не знаю, — пытается отшутиться мальчишка.

— Вот и хорошо, — триумфально улыбаюсь. — Будет повод поработать головой, Ленский. И приготовься защищать реферат у доски.

Теперь, когда я четко обозначила границы наших с ним «отношений» и единственно допустимые темы разговоров, зарвавшийся мальчишка перестанет видеть во мне трофей и поймет, наконец, что я его учительница.

Меня никто никогда не динамил.

Я не то, чтобы меняю девчонок, как носки, но иногда случалось зацепить в клубе какую-то развязную деваху и оттянуться с ней, засадив пару раз в туалете или на улице, в ближайшем темном углу. Никогда не было такого, чтобы я сделал кому-то откровенный намек — и мне показали средний палец. А у меня были девочки явно постарше Колючки.

Поэтому до конца занятий я не просто злой — я буквально бешенный.

Вся надежда на то, что хотя бы на классном часе насмотрюсь на эту гордячку и дам много поводов покраснеть ее щекам. Почему-то именно ее румянец охуенно заводит. Как будто это я — взрослый учитель. А она — малолетка, которую я хочу поиметь вопреки законам морали. Хотя. Ну какая уже на хрен мораль? На нас не распространяется ни одна статья УК — я задался вопросом и провел свое маленькое исследование.

Но лучше совсем не становится, потому что как раз перед классным часом Ромка Тучинский прет на первую парту, хоть ему там точно не место — он единственный в классе, кто почти одного со мной роста, но худой, как доходяга.

— Отсюда на ножки Вареньки такой видок, — прищелкивает он языком и мальчишки поддерживают его улюлюканьем и свистом.

Хорошо, что у меня под рукой нет ничего потяжелее, а то бы разбил ему голову.

Варламова снова пытается сесть рядом, но я опережаю ее и специально выкладываю ноги на соседний стул. Она кривится, передергивает плечами и просто сваливает, перед всем классом еще раз рассказывая, какой у нее классный и молодой репетитор по французскому. Я его видел, и знаю, что он дрожит от одной мысли о том, что ее строгий папаша заподозрит в сторону любимой дочурки какие-то не такие взгляды.