Незавершенные дела - Страница 3

– Джоани, – пробормотала Ванесса. Джоани Такер была ее лучшей подругой с тех пор, как она себя помнила, – ее наперсницей, которой плакалась в жилетку, ее сообщницей в проделках. – У нее ребенок…

– Да, девочка Лара. Они живут на ферме неподалеку. Вот она обрадуется, если ты приедешь.

– Наверное. – Впервые за целый день у Ванессы проснулись какие-то чувства. – Я, пожалуй, съезжу к ней. А ее родители? Как они поживают?

– Эмили уж восемь лет как умерла.

– Ой… – Эмили Такер была лучшей подругой матери, как Джоани была ее лучшей подругой. – Извини.

Лоретта потупилась, глядя на свои руки.

– Мне до сих пор ее не хватает.

– Женщины добрее ее я не знала. Жаль, что… – Она не договорила, понимая, что время сожалений прошло. – А доктор Такер? Как он?

– Неплохо. – Лоретта заморгала, прогоняя слезы. – Дети, работа… В общем, он справился. Он тоже будет рад видеть тебя, Ван.

Ванесса и не помнила, когда ее в последний раз так называли, и это ее даже тронуло.

– Он все так же принимает у себя дома?

– Конечно. А ты совсем ничего не ешь.

Ванесса заставила себя проглотить немного салата.

– Почему же ты не спрашиваешь о Брэди? Неужели тебе неинтересно?

– Нет, – поморщилась Ванесса, ковыряя вилкой в тарелке. – Не особенно.

Лоретта узнала эту гримасу – надутые губы, складку меж бровей, и на сердце у нее стало теплее.

– Брэди Такер пошел по стопам отца.

Ванесса едва не поперхнулась.

– Неужели он тоже врач?

– Да, и переехал в Нью-Йорк. Состоит консультантом в нескольких клиниках. Мне Хэм рассказывал.

– Вот это да! Я-то думала, он пойдет коровам хвосты крутить или сядет в тюрьму.

Лоретта рассмеялась:

– Он теперь уважаемый человек. Все такой же красавчик – высокий, темноволосый. Это всегда не давало ему жить спокойно.

– И другим тоже, – пробормотала Ванесса, а ее мать улыбнулась и сказала:

– Он никому не сделал зла. Разве что родителям помотал нервы. Но о сестре он всегда заботился – вот это мне в нем нравилось. А уж за тобой как ухлестывал!

– Брэди бегал за каждой юбкой! – фыркнула Ванесса.

– А Эмили говорила мне, что когда ты… когда вы с отцом уехали в Европу, он места себе не находил, слонялся по дому как неприкаянный несколько недель.

– Это было давно! – отмахнулась Ванесса, давая понять, что продолжать этот разговор она не собирается.

– Я сама помою посуду. – Лоретта начала собирать тарелки. – А ты, может быть, сыграешь что-нибудь? Мне бы хотелось услышать, что ты снова играешь здесь, в этом доме.

– Хорошо. – Ванесса шагнула к дверям.

– Ван?

– Да?

Интересно, назовет ли она ее когда-нибудь мамой.

– Я хочу, чтобы ты знала, что я очень горжусь твоими достижениями.

– Вот как?

– Да. – Лоретта внимательно посмотрела на дочь, жалея, что у нее недостает смелости обнять ее. – А у тебя какой-то несчастный вид.

– Я вполне счастлива.

– А если нет – ты ведь не скажешь?

– Вряд ли. Мы ведь совсем друг друга не знаем.

«Что ж, по крайней мере, это честно, – подумала Лоретта. – Больно, но без обмана».

– Надеюсь, до твоего отъезда мы успеем познакомиться поближе.

– Я приехала, чтобы получить ответы на некоторые вопросы, но я пока не готова их задать.

– Ничего, мы подождем, Ван. И поверь: я всегда желала тебе самого лучшего.

– И отец всегда так говорил, – тихо заметила Ванесса. – Теперь, когда я стала взрослой, я все-таки не понимаю, что это значит. Забавно, не правда ли?

Она вышла из кухни и направилась в музыкальную комнату, чувствуя грызущую боль ниже груди. Прежде чем сесть за пианино, ей пришлось достать из кармана юбки пузырек и проглотить одну таблетку.

Она начала с «Лунной сонаты» Бетховена, играя по памяти сердца, отдаваясь тихой власти музыки. Сколько всего она переиграла в этой комнате! Час за часом, день за днем. По любви, но большей частью оттого, что так было нужно. К музыке она всегда питала смешанные чувства. С одной стороны, это была серьезная страсть, потребность творить и совершенствовать свое мастерство. Но в то же время над Ванессой довлел долг угодить отцу, который ожидал от нее невиданных достижений. И безуспешно – как она догадывалась.

Он так и не понял, что музыка для нее любовь, а не профессия. Утешение, способ самовыражения, а не средство удовлетворить свои амбиции. Но всякий раз, когда она пыталась объ яснить ему это, она нарывалась на злость и раздражение. Со временем желание разговаривать на эту тему у нее пропало. Известная как страстная и темпераментная артистка, в присутствии отца она становилась покорным ребенком. Она никогда не осмеливалась ослушаться его.

Ванесса заиграла Баха и отрешенно закрыла глаза. Больше часа она пребывала во власти красоты и нежности и гениальной музыки. Отец этого не понимал. Он не понимал, что она может играть для себя, для собственного наслаждения, и ненавидит выходить на освещенную сцену и играть для публики.

Затем ее чувства взбодрились, и она перешла к Моцарту, заиграла быстрее и оживленнее. Пылкая, почти неистовая музыка струилась сквозь нее. Когда затих последний аккорд, она ощутила почти забытое удовлетворение.

Аплодисменты у нее за спиной заставили ее резко обернуться. На одном из хрупких стульев сидел мужчина. Несмотря на солнце, слепившее глаза, и двенадцать прошедших лет, она узнала его почти сразу.

– Потрясающе!

Брэди Такер поднялся и подошел к ней. На мгновение его высокая худощавая фигура закрыла солнце, и свет засиял вокруг его головы, точно нимб.

– Изумительно!

Она молча смотрела на него.

– С возвращением, Ван. – Он протянул ей руку.

– Брэди, – пробормотала Ванесса, вставая со стула, а затем вдруг ударила его кулаком в живот. – Ах ты, негодник!

Он со всхлипом плюхнулся на банкетку возле пианино. Этот звук был ей так же сладок, как и музыка. Сморщившись, он поднял голову и сипло проговорил:

– Я тоже рад тебя видеть.

– Как ты здесь очутился?

– Твоя мамочка меня впустила.

Когда он встал, ей пришлось откинуть голову, чтобы заглянуть ему в глаза – в его потрясающие синие глаза.

– Я не хотел мешать и потому присел тут на стульчик. Не ожидал от тебя такого удара.

– Вот и напрасно! – Она была рада, что ей удалось застать его врасплох. Таким образом она хоть немного отплатила ему за ту боль, которую он ей когда-то причинил. Когда она услышала его по-прежнему глубокий обольстительный голос, ей снова захотелось его ударить. – Она не говорила, что ты в городе.

– Я вообще-то здесь живу. Вернулся год назад.

Ванесса капризно надула губы. Он надеялся, что хоть это в ней изменилось, потому что когда она так делала, то становилась совершенно неотразимой.

– Можно мне сказать тебе, что ты потрясающе выглядишь, или мне лучше защищаться?

Скрывать волнение Ванесса научилась хорошо. Она села, разгладила юбку и разрешила:

– Что ж, валяй.

– Ладно. Ты потрясающе выглядишь. Правда, немного отощала.

Она снова обиженно надула губы:

– Таков ваш диагноз, доктор Такер?

– В общем да, – ответил он, пристраиваясь рядом с ней на банкетке и вдыхая манящий и тонкий, точно лунный свет, аромат ее духов. Ее притяжение было не то чтобы неожиданным, но оно разочаровало его. Пусть они и сидели рядом, она осталась далекой, будто их по-прежнему разделял океан.

– Ты тоже неплохо выглядишь, – сказала она, сожалея, что это правда. Он был худощав и спортивен, как в юности. Его нежное прежде лицо приобрело зрелую мужественность, которая делала его еще более привлекательным. У него были волосы цвета воронова крыла и длинные густые ресницы, а руки такие же сильные и красивые, как и тогда, когда он впервые коснулся ее. «Сто лет назад», – подумала она, складывая свои руки на коленях. – Мать сказала, что ты работаешь в Нью-Йорке.

– Да, верно. – Он чувствовал себя смущенным, точно влюбленный школьник. Двенадцать лет назад он знал, как себя с ней вести. По крайней мере, ему казалось, что знает. – Я приехал помочь отцу. Он собирается оставить практику через год-два.