Незаконные похождения Maxa и Дамы в розовых очках - Страница 14

– Несомненно, укусил! – вмешалась в вопрос Дама, приблизившись к Максу для лучшего рассмотрения кровоточащей раны.

– Болит-то как! Точно – укусила! – оглушённо паниковал Макс, щупая больное место.

– Нужен врач! – согласился с общим мнением Эрудит.

– Врач… Их по телику в розыск объявили, а ты про врача вспомнил! Сами, своими силами лечиться будем! – огрызнулся на несообразительного приятеля Дон Джон.

– Нужна ведь сыворотка специальная… – продолжил занудствовать Эрудит.

– Есть, есть у меня эта сыворотка! – отмахнулся от поучений шнифтовой.

– Сыворотка, у тебя? – почему-то удивился Че.

– Змея у меня есть, значит и сыворотка должна быть!… – заявил категоричный аргумент Дон Джон, и принялся призывно подмигивать Велге, словно напоминая ей о чём-то, прежде согласованном.

Вняв мимике шнифтового, Дама наклонилась, будто ища что-то под столом, возле туфель, после чего поправила на себе брюки и протянула ему, открытую с тыльной стороны для взгляда Max’a, ладонь.

– Жму руку, Джонни! Дерзай – лечи нашего горемыку! – торжественно, с вычурной пафосностью, благословила Дона Джона Дама. В руках шнифтового мгновенно появился маленький инсулиновый шприц, который он принялся крутить меж пальцев, словно не расставался с ним весь вечер.

– Что, это и есть сыворотка? – удивился Эрудит Че.

– Разумеется, гений, разумеется! – не терпящим каких-либо комментариев тоном, осадила его Велга и, переключив взгляд на шнифтового, драматично пропела: «Начинай, Джонни – исцеляй его!»

– Да, да… от укуса Джина у меня всегда с собой раствор с сывороткой! – забормотал Дон Джон, притягивая послушного пред лицом медицины Макса на укол.

– Так ведь, Джин-то – питон! – догадливо воскликнул Эрудит Че, на что тут же получил оскорбительный ответ от Велги, не замедлившей объявить Эрудита тупицей, а затем последовал и подзатыльник от шнифтового, красноречиво закрутившего пальцем у виска.

Но всё это виделось Максу всё более и более смутно…

Получив в вену иглу из инсулинового шприца и прождав несколько секунд, Мах облился изнутри тёплым потоком безразличия и истомной неги. Образы сделались расплывчатыми; голоса доносились всё с большего и большего отдаления; а вскоре и вовсе – всё померкло пред глазами юноши.

Свет померк, но через какое-то время – несколько секунд – либо саму Вечность, проявился вновь, но пред очами Max’a предстала совсем иная панорама окружающего мира: сумрак подвального танцпола “Дилленджерз” клуба, сменился ночным сумраком открытого пространства, простирающегося в своей необъятной открытости до самого предела Бесконечности.

Макс воспринимал сию панораму, заполненную абсолютной пустотой, как парящий в невесомости космонавт, но посмотрев вниз, увидел, что ногами крепко стоит на круглом, ровном пятачке, на вершине, уходящего в головокружительную бездну, каменного столба.

И не успел ещё ужас осознания созерцаемого в сей миг добраться до нервных окончаний Макса сполна, как позади юноши, оглушающим набатом, расколол пространство на миллион осколков тишины, сложенный в песню, глас Велги: «Открылось небо в своём беспечье, и сама Бесконечность зовёт тебя вдаль, необъятная Бесконечность; но в сердце твоём поселилась печаль, с именем – человечность… Печалей печаль – какая то малость… но ваша печаль – только к телу жалость! Открылось небо в своем беспечье, такое видно прекрасно снизу, и чувства бросив человечьи, я в небо получаю визу!»

На одном лишь испуге, чудом не потеряв равновесия, Max развернулся на 180 градусов и предстал перед Велгой, видимой очень отчётливо, но одновременно находящейся в некоем тумане, от чего одежда на ней выглядела серебристым шлейфом, окутывающем тело от шеи до пят, словно мумию. Вместе с тем, лицо её выделялось контрастом и смотрелось более отчётливым, как будто сделавшись объемней. Глаза Дамы, и вовсе, сияли собственным светом, высвечивая, словно две автомобильные фары средь пустынной ночной дороги, контур крыльев бабочки, крыльев, наполненных равномерным розовым сиянием. Ступнями своими Велга держалась на таком же, что и Макс, узком, каменном пятачке, вершине, уходящего в необозримую даль бездны, узкого каменного столба.

Увидев вокруг себя такое необычное, оглушающе безграничное пространство, Макс испугался каким-то странным, непривычным для него испугом. Он испугался, лишь от осознания того, что испытываемое им в сей миг, совершенно реально; но, более того, он испугался от того, что не знал, как быть в подобной ситуации. Ни с чем, испытываемым им прежде, то, что переживал сейчас, он сравнить не мог – разве лишь со снами; но сей миг, даже если и был сном, воспринимался, совершенным, наполненным всеми возможными ощущениями, как несомненная реальность.

Испуг породил в сознании юноши желание задать какой-нибудь вопрос, от чего, открыв рот, он исторг из своего нутра, звучащий мантрой, речитатив на каком-то, неведомом ему самому языке. Тем не менее, суть своего вопроса к Велге он осознавал отчётливо, но не мог лишь собрать его в удобоваримую симфонию, способную звучать на родном, более привычном, чем санскрит, языке. И всё же, высказавшись не совсем понятно для самого себя, он почему-то был уверен в том, что Велга восприняла его фразу-мантру с должным пониманием. Так думал Макс, и услышал на свой странный вопрос ответ Дамы: «Лучше молчи здесь, милый! Это не то место, где следует болтать языком… Да и ум твой, пребывая в рамках привычек, не готов ещё к полноценному общению, общению, по законам сего места… Лучшее, на что ты сейчас способен – это общение на санскрите! Твой разум немножечко обескуражен в сей миг, и поэтому пропускает твои мысли и вопросы, без редакции на привычный для тебя язык. Твоё тело, минуя родовые привычки, разговаривает сейчас на санскрите – праязыке, хранящемся в самой твоей глубине, в памяти души…»

– Я прекрасно понимаю тебя, Нагваль! – эйфорически, на том же санскрите, поблагодарил за учение Max. В сей миг он, несмотря на зыбкое пребывание над бездной, был более чем восхищён. Был восхищён, восхищён от проникшего в самую глубину его сознания, понимания того, что он – не просто близок к смерти, а, фактически, уже находится в ней, и что терять ему уж боле нечего, что он свободен и кристально чист от грязи повседневности и страхов. Восхищение Макса подкреплялось ошеломительным для него ощущением того, что всё говоримое Дамой, осознаётся им сполна, без прежних преград, испуганного неизвестностью, рефлексирующего и цепко держащегося лишь за свои собственные догмы разума.

– Я понял, что ты, действительно, Нагваль! (нахуатль) – дрожа всем телом от охватившего его религиозного переживания, заорал Max, позволив своему языку и лёгким воспроизвести рождённую сознанием фразу на другом, так же, незнакомом ему доселе, языке.

– Верно! То, что ты произнёс это понимание на языке древней цивилизации, однозначно уверяет в том, что и этот пласт знаний хранится в твоей душе… – согласилась с Максом Велга, вещая свою речь на предположительном азирийском, главное – понятном им обоим, диалекте.

Пребывая в опьяняющей эйфории, Max решил для себя, что, несмотря на всю реалистичность происходящего с ним сейчас, никакая опасность не затронет его в этом странном мире пустоты. Но эта бесшабашная уверенность оказалась лишь его предположением, основанном на том, что из знакомых ему прежде источников опасности ничто, кроме жуткой бездны, не окружало его даже в перспективном отдалении.

Опасность явилась в виде хлёсткого, ударившего в спину ветра, закачавшего тело юноши с явным намерением нарушить его координацию и столкнуть вниз.

– Держи равновесие! – закричала ему навстречу Дама, тоже получив воздушный удар прямо в лицо.

– Он очень сильный! Я еле держусь на ногах! – прокричал в ответ Max, уже на своём, родном, оставленном где-то вне этого мира, языке.

– Держи натиск ветра до появления кристалла, иначе он убьет тебя, столкнув в пропасть!… А главное, помни каждую секунду и не забывай ни на мгновение о том, что всё это очень серьезно!… Это реальность, Макс, другая, но такая же опасная!… Здесь тоже можно погибнуть, умереть – называй как хочешь… поэтому, держись до последнего, и не сдавайся до появления кристалла! – перекрикивая всё усиливающиеся шквалы ветра, напутствовала Макса Дама.