Незабудки - Страница 48

Путь Ивана-дурака, то есть путь искусства (сказки), – путь восприятия жизни цельной личностью. Так я и сделал, сбросив все «умное» на севере.

Куда же деть моего героя? С кем он борется? – С губернаторами (Санчо). – Во имя чего? – Принципов Дон-Кихота. Это спустившийся сверху Дон-Кихот.

– Нашими глазами посмотрите, – приказывает ему губернатор.

– Нет, я своими глазами погляжу, – отвечает очнувшийся Дон-Кихот.

Новое в моем герое, может быть, одно: он наткнулся на губернатора, стал глядеть в сторону Дурака и ему удивляться: «Михаил Михайлович, если бы я снова начал жить, я бы пошел вашими путями».

Но страшно становится, когда представишь себе задачу обратить испанского рыцаря Дон-Кихота в русского Дурака!

Туда, где складывается у людей правда, мне кажется, я спешу – спешу и кричу: «Погодите, погодите, возьмите меня!».

Итак, всюду, мне кажется, все делают правду, а каждый из нас непременно спешит, каждый нужен для всех, и все нужны для каждого.

Сегодня совсем маленький мороз – только не тает. Тихо слетает редкий спокойный снег. Мы стоим у перекрестка перед красным светом в несколько рядов и в каждом ряду в строгой очереди.

Тихо падающий снег шепчет о радости спокойного терпенья. Кажется, будто можно так овладеть собой, что во всякое время и во всякой вещи будешь видеть тоже такой красный свет, говорящий: «Дальше ехать нельзя, надо ждать. Успокойся, стань в очередь и жди зеленого сигнала».

С какой-то отдаленной точки зрения человеческий род на земле похож на длинный фитиль, зажженный, чтобы взорвать земной шар и превратить его в небольшое солнце. Фитиль горит, после него остается зола – это наше прошлое; движение искры вперед – это наше настоящее, а будущий мир – это мы все, обращенные в солнце.

1945 год. Сама планета в опасности – это факт великий, но еще больше тот факт, что каждому через пять-шесть часов есть хочется.

И если даже планета с одной стороны загорится, то люди с другой стороны будут биться за кусок хлеба, пока можно будет терпеть подходящий жар.

Противник факта. Разве это неправда, если я скажу, что есть нечто большее факта: мое творчество, из которого открывается факт в желанном мною направлении.

«Красота спасет мир»[9] – это значит, придет время, и всемирный противник чужого факта – художник – будет не только мечтателем, как теперь. Он будет осуществителем личного и красивого в жизни.

Вокруг меня идут люди, бросившие все свое лучшее в общий костер, чтобы он горел для всех, и что мне говорить, если я свой огонек прикрыл ладошками и несу его и берегу его на то время, когда все сгорит, погаснет и надо будет зажечь на земле новый огонь.

Как я могу уверить моих ближних в жизненном строю, что не для себя лично я берегу свой огонь, а на то далекое время?

Первая мировая война. Не понимаю, какая это может быть новая счастливая жизнь после войны, если после нее освободится на волю такое огромное количество зла?

Зло – это рассыпанные звенья оборванной цепи творчества. А сколько во время войны рассыпалось творческих жизней!

В толстовской эпопее войны не изображена обратная сторона, изнанка войны – то, что снабжает армию, связывает армию с тылом, в чем, как черви, заводятся подрядчики всякие, живущие от войны к войне надеждой на новую войну: такая война бывает раз в столетие, как тут не нажиться!..

Там, на фронте, враг стоит лицом, а тут, в тылу, он отдыхает и кушает, спит, наживается. Фронт – это очень узенькая линия, и там только момент, один момент после долгого времени ожидания, момент, когда враги становятся лицом к лицу. Но все другое время на всем пространстве от той узенькой линии, называемой фронтом, во все другое время – враг существо ласковое и даже ходит ко всенощной.

Для победы нужен ум, здоровье и отсутствие совести. Странная стихия шевелится в душе, когда встречаешь в иностранце то, что раньше считалось в тайне души только цветом родной земли. Как будто земля эта становится не твердой застывшей массой, а подвижной и свободной, словно вышел на берег беспредельного моря: позади, в очертаниях помертвевшей земли, воспитавшее меня прошлое, впереди живое будущее, океан, соединяющий все земли, все государства и все народности…

И кажется, что назади лед, но вот лед растает и скоро будет живая вода.

Иногда встречаешь радостное и говоришь: «Это у нас только бывает, это наше!» А то обрадуешься, что не у нас только это, а везде, на всем свете то же бывает.

Радость о своем – это чувство земли, а радость, что везде так, – это чувство океана.

Красота национального лица создается не политикой, а общей жизнью, и каждому, действующему в ее сфере, красота дается без всякого усилия, она сама является.

Национализм тем отвратителен, что губит красоту жизни, а эта красота, собственно, и составляет национальность.

Вторая мировая война. Река женских слез. И скоро с фронта – река мужской крови. Расставаясь, плачут даже и молодые парни, этими женскими слезами прошибает мужа, и на время он становится женщиной, в эти моменты будущее геройское дело кажется маленьким. Уложил две перемены, нож, ложку, еще кое-что, простился, глянул в последний раз на дымок, на две березки, и эти березки пошли с ним и остались в сердце до смерти: в последний миг расставанья с жизнью в несказанной красоте и доброте станут перед ним эти березки.

Все весенние цветочки и каждый зеленый смолистый лист просят нас об одном – о защите. И если мы хотим наслаждаться счастьем весны, которое они все приносят с собой, мы должны идти на войну за свое любимое и быть готовыми, любя, умереть. Все эти цветы новой весны тем и прекрасны, что пробуждают в нас лучшие силы в борьбе за любимое.

Сколько серых слез неодетой весны скопилось по сучкам, по веточкам и почкам и упало на землю, сколько теперь на тех же веточках и сучках шумит зеленых листьев и сколько цветов на земле под березой..

Я вспоминаю юношу на платформе с зенитным орудием. Стон, и вой, и вопль были в воздухе от деревенских женщин, провожавших эшелон на войну. Слезы рекой лились у всех и о том юноше, который сидел и улыбался возле зенитного орудия.

– Он улыбается! – сказал кто-то возле нас. И кто-то ответил:

– А ты вглядись и пойми, чего эта улыбка ему стоит!

И вот теперь я смотрю на море радостных цветов под березой, на всю эту улыбку земли и сквозь свои собственные слезы вижу победителя-юношу с цветами в руках.

Сейчас идет война всего земного шара, потому что в беде, постигнувшей нас, весь мир виноват. В этом и есть историческая задача большевиков – вскрыть язвы всего мира и нужду в спасении сделать всеобщей.

Зимой ведь только хрупкое стекло держит в доме тепло, и при центральном отоплении дом без стекол есть могила. Стекла вылетают от далеко разорвавшейся бомбы – и человек выброшен на улицу. Величайшее злодейство… И тот злодей, кто молчал и берег свою жизнь, и, может быть, больше всех злодей ты сам, не отдавший жизнь за необходимое огненное слово.

Начались долгие страшные ночи с кошмарными просыпаниями, когда мысли, будто брошенные камни, летят и падают.

И мне чудилось, будто некогда гигантский человек впервые встретился с тьмой, и от этого мысли его стали падать камнями, и весь он распался на камни.

И так произошли на земле камни.

Потом я развивал эту тему в полусне, считая, что камни можно мельчить так сильно, что они становятся питаньем растений. Но если размельчить и эту пыль современными способами до величайшей тонкости, то эта пыль, представляющая собой раздробленную мысль, может стать любовью или питаньем души человека.

Не жалко мне было бросить свой домик в Старой Рузе и свою прекрасную квартиру в Лаврушинском. Стал сегодня бриться и увидал впервые, что кожа на моей щеке за эти дни начала морщиться, как у стариков. С некоторым страхом я этого ожидал раньше, но теперь мне было не жалко: пусть дом, квартира, пусть шея, пусть все тело, пусть самая жизнь – не жалко и этого!