Невозможное возможно! Как растения помогли учителю из Бронкса сотворить чудо из своих учеников - Страница 3

В отдалении, на авеню Св. Анны, словно огромная сцена, маячило пятиэтажное здание старшей школы Южного Бронкса. Оно тоже выглядело непрезентабельно. За исключением еще одного строения, в этом квартале не было ничего, кроме голубого неба и обугленных останков домов. Далекие небоскребы Манхэттена казались пришельцами с другой планеты.

«Приятель, ничего у тебя в Южном Бронксе не выйдет», – предупреждал меня мой друг Т.К., когда я рассказал, что собираюсь работать учителем и иду на собеседование.

«Почему? – возразил я. – Мы с тобой тоже выросли в Бронксе». Но я не учел одну важную деталь: десять лет назад мои родители после начавшихся здесь волнений сбежали в безопасное место в окрестностях Нью-Йорка, в округ Рокланд.

«Только не Южный Бронкс», – сказал мой приятель.

Несмотря на предупреждение Т.К., я не волновался. «Ты меня знаешь, – сказал я ему. – Я могу договориться с кем угодно и где угодно». Но даже зная, с какими компаниями я проводил время, он не согласился.

По дороге к школе я вспомнил все рассказы о наркотиках и насилии в этом районе. Героин буквально опустошил эту часть города в 60-х, а за ним последовала волна более дешевого и доступного кокаина в конце 70-х. Теперь это было место своеобразного «фастфуда» из наркотиков. Любой, у кого болталось в кармане три бакса, мог купить дурь, тут же ширнуться и словить кайф, пусть лишь на 90 секунд.

Через несколько кварталов, на другой стороне от железной дороги, раскинулся парк Св. Марии. Он был разбит сто лет назад и задуман как кусочек рая посреди города. Дорожки, выложенные гранитными камнями, петляли в зеленых зарослях.

Теперь этот бывший оазис превратился в магазин под открытым небом. Под ногами хрустели шприцы и ампулы. Каждый день мусоровозы вывозили отходы от употребления и продажи наркотиков.

Подходя к школе, я краем глаза заметил движение на верхнем этаже. Внезапно из открытого окна вылетел стул и, изящно перелетев через улицу, шмякнулся об асфальт. Какое-то время он катился и подпрыгивал, пока не остановился. Это была какая-то сюрреалистическая сцена, словно замедленная съемка в кино. Парень, выбросивший стул, молча скрылся в окне. Никто не вышел, чтобы узнать судьбу стула. Единственная машина объехала его, даже не притормозив.

Может быть, во мне говорил юношеский задор, а может, мне просто нужна была работа, но первое впечатление не отпугнуло меня. Наоборот, я решил, что такова сейчас норма. Я вошел в здание школы и нашел директора, скрывавшегося в своем кабинете. Даже не посмотрев на меня, он снял телефонную трубку, сказал несколько слов и вскоре уже представлял меня будущему непосредственному начальнику. Когда мы с ним сели в лифт, чтобы подняться на пятый этаж, лифт вздрогнул и намертво застрял. Открывшиеся дверцы представили нам внутренности древнего здания. Мой начальник выглянул наружу и без тени иронии произнес: «Хм, что-то не похоже на пятый этаж».

Я сразу понял, что это беспроигрышный вариант. Требования были такими низкими, что на роль учителя подошел бы любой живой человек. В 1984 году в старшей школе Южного Бронкса учитель должен был всего лишь отметить карточку учета рабочего времени на входе и выходе; ее даже не нужно было штамповать! Когда мой начальник спросил, в каком объеме я изучал математику и естественные науки, я ответил, что в старших классах посещал уроки по этим дисциплинам. Вообще-то я неплохо сдал государственный экзамен по биологии.

«Отлично! – сказал он. – Вы прекрасно справитесь!»

Не сходя с места, я принял его предложение преподавать все предметы в коррекционном классе для детей с отставанием в развитии примерно за 9 тысяч долларов в год. Я понятия не имел, во что ввязываюсь.

В самый первый день в школе помощник директора привел меня к классу и поставил перед дверью. «Вот ваши ключи от класса, от учительской душевой и мел», – сказал он. Кроме того, он вручил мне список учеников пятого класса.

«Подождите, сколько продолжаются уроки?» – спросил я, пытаясь удержать рассыпающуюся коробку с 20 кусочками мела, которыми мне предстояло писать на разбитой доске.

«С наилучшими пожеланиями, удачи!» – крикнул он, убегая. Вот вам, пожалуйста, ожившая настольная книга «Стратегии для начинающего учителя». Так я начал работать: ни документов, ни специального образования, никаких тренингов или хотя бы семинаров, никаких наставников и мастер-классов. Чтобы стать учителем в 1984 году, не требовалось ничего, кроме диплома о четырехлетнем образовании в любой области, примитивного теста и бьющегося сердца. Для меня это было то, что надо.

Делая перекличку в тот первый день, я останавливался после каждого имени, чтобы посмотреть в глаза каждому ученику и постараться запомнить его. Я был ровесником самых старших учеников, столько раз остававшихся на второй год, что они почти достигли предельного возраста для получения государственного образования. У многих мальчишек было больше растительности на лице, чем у меня. Девочки выглядели еще взрослее. Некоторые ученики только что иммигрировали в Америку и были потрясены самим фактом возможности посещать государственную школу. Другие успели изучить все входы и выходы в школе – они провели здесь много лет.

Когда я назвал имя Ванессы, то услышал смешки с задней парты. «Она здесь? – спросил я, подумав, что она, вероятно, была среди прикорнувших на партах учеников. – Может быть, ее разбудить?»

«Не волнуйтесь. Ванессу трудно не заметить, когда она здесь», – сказал один мальчик с важным видом.

Когда Ванесса впервые удостоила класс своим посещением, я услышал ее до того, как она появилась на пороге. Из-за двери послышался сердитый голос. Ванесса кричала кому-то через холл: «Что это за дерьмо, эй, ты? Я надеру тебе задницу!»

Мощный агрессивный голос исходил из щуплого низкорослого тела. Похожая на бочонок из-под виски с ручками Ванесса была полна ярости и агрессии. Почему? Потому что сегодня был четверг. Потому что солнце взошло. Ванессе не требовалась причина, чтобы ненавидеть весь мир. Она заметила, что я разглядываю ее, и тоже уставилась на меня. Подняв одну бровь, она словно говорила: «Попробуй только со мной связаться!»

Тут же она попросилась выйти в коридор, чтобы поздороваться с друзьями. Весь класс, особенно мальчики, с интересом следили за происходящим. Всем было известно железобетонное правило директора: никаких хождений по коридорам в первые или в последние пять минут урока. Удерживая детей на местах, директор пытался пресечь драки в коридорах, холлах и туалетах. Он так твердо настаивал на выполнении этого правила, что заставил меня написать расписку. Это был единственный урок учительского мастерства, который я получил на новой работе.

«Садись на свое место», – предложил я Ванессе. Она посмотрела на меня так, что другой учитель и даже некоторые ее одноклассники содрогнулись бы. Все, что угодно, могло вывести эту девушку из себя. Сегодня такой красной тряпкой была математика.

«Послушайте, Ванесса, – начал я, – может быть, с другими учителями это работало. Но не со мной. Это улица с двусторонним движением. Вы получаете ровно столько, сколько отдаете, и отдаете столько, сколько получаете. Вам нужно ходить на уроки».

«Вы не знаете, что мне нужно! – крикнула она. – Вы не понимаете меня».

«Я понимаю так: если ты хочешь чему-то научиться, то должна приложить усилия, а ты начинаешь с показательного выступления».

«Вы не знаете, через что мы прошли. Что вы знаете о латиносах? О Бронксе? Вы вообще ничего не знаете. Получайте себе свою зарплату, вы, белый! Гринго, убирайся домой!»

Я не мог вступить с Ванессой в спор о своем цвете кожи, поэтому сказал: «Между прочим, ты тоже меня не знаешь». Я говорил спокойнее, чем ощущал себя, и твердо смотрел ей в глаза. Снова – уважительно, но настойчиво – я попросил Ванессу сесть. Она согласилась, и я поблагодарил ее.