Невинная для братьев (СИ) - Страница 1

В этот день моя жизнь сломалась

— А ну, вставай, — меня жестоко вырывает из сна скрипучий мужской голос, не обещающий ничего хорошего. Не успеваю толком открыть глаза, одеяло летит в сторону, а меня, точно куль с тряпьём, грубо выдёргивают из постели.

Ещё смаргиваю сон, обхватываю плечи руками, а меня толчком в спину отправляют на выход из тесной комнатки.

— Быстрее, — опять получаю толчок в спину от невысокого, коренастого мужика. Широкое щерблённое оспинами и шрамами лицо. Безликий взгляд, кривой нос. Санчо Диез! Отвратительный мексиканец, с которым работает мой отец, и от которого я умоляла уйти…

Да, мне нужен колледж. Да, нужна одежда, курсы и что угодно ещё, но эти… мексиканцы — пугали всегда. Тем более банда Леона Кортеса!

Я знала кто они, в порту работали разные люди и нет-нет, да мальчишки травили байки про некого Барона, таинственного мексиканца с которым якобы якшается папа, и который руководит этими отвратительными людьми, что сейчас топчут мой пушистый розовый ковёр.

И если мексиканцы, эти животные, у нас дома, значит… ничего хорошего это не значит! Я никогда не видела их близко и никогда такого сорта люди не бывали в нашем доме. А теперь моё логово кажется осквернённым, испорченым, испачканным.

Но не это самое страшное. Куда страшнее, что смертоносные щупальца мифического кракена, добрались до моей семьи!

До меня, до отца…

От ужаса сердце рвётся из груди.

Я испуганно глазами ищу папу.

Лишь бы жив!

Лишь бы жив!

— Шагай, — словно услышав мои молитвы, другой бандит, Родригос из соседней комнатки за шкварник в коридор влачит моего несчастного отца.

Этого мексиканца я тоже знаю и боюсь, и всегда прячусь по совету отца и бабки, что следят за хозяйством, когда они сходят в нашем порту.

Отец выглядит ужасно, я никогда его не видела таким. Волосы всклокочены, в глазах дикий испуг, и в отличие от меня он уже с разбитой губой.

— Фрида, — завидев меня, торопится успокоить папа. — Всё хорошо, милая… — Родригос, Санчо, молю, её не троньте! — меня передёргивает от слишком молящего голоса папы. Он не такой, я ещё верю, что он решит любую мою беду. Решит, а не вымолит.

— Иди, давай, — рычит Родригос, точно пса шелудивого, придерживая за шкварник, и толкая к двери.

— Её за что? — упирается папа. — Я… я виноват. Меня веди, — частит, крутится ужом, но мучители сильнее. Безжалостный удар в лицо его отбрасывает к выходу, где папа с гулким стуком неудачно ударяется головой о порог дома. Он шатается, пытается подняться, но будто теряет последние силы и оседает на пол.

— П-папа, — к нему бросаюсь, но меня за загривок останавливается Санчо:

— Стой, сука!

— Пусти, — беснуюсь, несмотря на боль от хвата за волосы. Слёзы жгут глаза, и я продолжаю рваться к отцу:

— Пусти! Пусти!

С очередным рывком, конвоир меня толчком отпускает. Чуть ли не впечатываюсь в дверь, но вовремя опадаю на колени перед отцом:

— Папа, папа, — трясу отца за плечо. Он не реагирует. — Папочка, — рыдаю навзрыд. Его голову кладу себе на колени и глажу, убирая волосы со лба: — Папочка, приди в себя…

— Да хватит уже, — недовольно скрипит Санчо, опять меня за волосы дергает вверх, вынуждая взвыть от боли и встать на ноги. — Глянь, что с ним, — кивает напарнику, и пока я сопротивляюсь, желая вернуться к отцу, Родригес хлещет его по щекам, приводя в чувство.

Дни в дороге, дни кромешного ада заканчиваются сокрушительным ударом мне под дых. Мы в Мексике и я не понимаю, что происходит, я никогда не бывала в этой стране и мне страшно. Всё что слышала… байки!

Байки мальчишек об ужасных местах, о наркотиках и рабстве. Правда это или нет, я не знаю, но слухи были такими.

Всю дорогу выхаживаю отца, всю дорогу обещаю, что всё будет хорошо, а потом вижу то, чего так боялась, и тогда сама теряю всякую надежду.

Дом этого Леона — огромен. Он чёрен и душен, как сама преисподняя. В нём неуютно и будто бы даже сыро. Меня не кормили уже двое суток, но кажется, кусок в горло тут не полезет точно.

Безмолвные женщины в одинаковой одежде смотрят на меня с жалостью, на отца с кровожадным интересом. Мужчины — будто видят в нас два хорошеньких стейка к ужину.

— Как просил, — отчитывается Санчо, толкая нас с отцом в ноги Барона. н мне сразу же кажется смутно знакомым. Может от страха, может… виделись, хотя маловероятно. Где Испания, где Мексика, хотя… мы могли…

Его пёс, грозный Цербер рычит с угрозой, скаля жуткие, желтоватые клыки.

В кабинете кажется все сорок градусов и ужасно влажно, я тут же начинаю задыхаться. Полумрак, только пылинки летают в свете из приоткрытой шторы. Обстановка чёрная, гладкая, мёртвая.

— Тихо, — одёргивает пса Леон и тот послушно умолкает, продолжая сверлить нас с папой жутким голодным взглядом. Этот пёс — убийца, как и его хозяин. Они подходили друг другу: смуглокожий, черноволосый Леон, и его ротвейлер, мне рассказывали про него в «сказках» и если всё правда, то кличка у собачки — Смерть!

Что ж, один безжалостней другого…

Мы с папой, как испуганные птички, на полу перед Бароном жмёмся друг к другу. Я в жажде придержать пожилого отца, он меня… в безотчётной жажде защитить. Я чувствую его любовь кожей, он хочет сберечь меня — слишком любит, но этого почему-то впервые недостаточно. Я уже чувствую запах собственной крови на клыках пса Барона.

Я понимаю всю нашу ничтожность, для Леона — мы грязь, никто. Он кажется мне непомерно огромным по сравнению с остальными, до тошноты красивым и до ужаса жестоким.

«Барон не знает жалости!» — так пугали мальчишка.

Теперь я это вижу сама в его холодном взгляде. Он не знает сострадания. У него нет души. У него нет сердца.

Зверь.

Как есть Зверь!

Лев, под стать имени.

— Ну что, Хорхе, — его голос льётся размеренно. А по моему позвоночнику ледяная капля пота ползёт. Этот голос… низкий, спокойный, пробирающий до кишок. Его я точно слышала! И теперь прекрасно знаю, что скрывается под этим обманчивым спокойствием — равнодушие к другим, жажда получить желаемое любой ценой, смерть любому… неугодному. — Пришло время долг возвращать.

На слове «долг» кошусь на отца, он вздрагивает, жалко опустив плечи, взгляд побитого пса…

Знала, что отец кому-то должен, знала, что это может быть связано с мексиканцами и ужасно этого боялась. Всего пару недель назад папа принёс деньги на моё обучение и на последний взнос за дом.

Так вот откуда было это богатство.

Долг.

Как если бы оказалась перед диким хищным животным, во все глаза смотрю на это чудовище, мимолётно на его верных псов. Мы в смертельном кругу: кто колонну боком подпер, кто на подлокотнике дивана сидит, пара — за нами с отцом стоят, сложив руки в замок пред собой. И все… все глядят на нас с безразличием — как на пустое место.

— Я верну, сеньор, — подобострастно раскланивается отец, как и всякий, попади он в такую ситуацию… наверное. Я так перепугана, что принимаю всё как должное.

— Я всё верну! — горячо заверяет папа.

— Уже, — обманчиво ровно отрезает Леон и переводит тяжёлый взгляд на меня.

В груди, словно глыба льда оседает и в живот от страха пускает стрелы.

— Сколько, папа? — всё ещё придерживая отца, спрашиваю у него, не решаясь обращаться к Леону.

— Лодка, сгинувшая в море… снасти, что были утеряны… — неспешно перечисляет Барон вместо онемевшего вмиг отца. — Но самое главное товар, что пропал вместе с ней. Ну и конечно аванс, что был так необходим вашей семье.

— Улова не было уже неделю, — слёзно молит, его услышать папа. — Дай мне ещё неделю…

— Сколько? — вторю, так и не дождавшись конкретного ответа.

— Десять тысяч евро, — ровно и даже не моргнув, роняет Леон. В глазах впервые играют дьявольские огоньки победы.