Невидимая сторона Луны (сборник) - Страница 12
– Если бы Спаситель захотел соединиться с цветком или животным, а не с человеком, Он так бы и сделал, – объяснял Спан свой способ рисования. – Какое же мы имеем право Его природу смешивать с травой и скотом?
Монах переписывал святые книги, сочинял литургические песнопения и рассуждал в своих сочинениях о необратимости времени. Он считал, что не существует способа, позволяющего вернуться во времени от следствия к причине, потому что более совершенные творения не могут свестись к несовершенному облику. А поскольку все доказательства лежат на пути от следствия к причине, ничего на свете доказать нельзя – твердил Онао. Он не боялся ни человека, ни события, ни холода, ни жары, а страшился определенного времени суток – когда ночь умывается светом. Он боялся рассвета.
Однажды после службы Евтимий Спан сидел возле окна и смотрел на Столовую гору. Он грел босые ноги, поставив их на спину собаке. Он рассматривал отдаленные вершины и ясно видел, что на различной высоте на Столовой горе разное время суток, как вдруг в соседнем помещении послышался необычный шум. Из-за двери было слышно, как тащат огромный стол, расставляют и двигают деревянные скамьи, задевая за стены и царапая пол. Монах встал, отворил дверь и растерялся: перед ним была крохотная келья в три локтя шириной, а длиной и того меньше. Там не поместилась бы и ее собственная дверь. Посреди стоял стул, пустой и весь в паутине, а на паутине сидел черт. Увидев его, монах вспомнил высказывание: «Остерегайся того, кто носит хвост спереди, – это сатана!»
Он плюнул вверх, но это ему не помогло. Черт встал, взял его, как невесту, за руку, отвел в комнату и расстегнул на нем одежду. Спереди из штанов извлек огромный волосатый хвост и для начала хорошенько отхлестал им монаха по голому телу. Потом этим же хвостом черт его оплодотворил, держа за уши, и оставил в забытье на полу кельи. Монаха нашел пес и вернул в сознание, облизав ему лицо.
На следующий день на рассвете в келью вошли люди с колокольчиками в ушах. Монах обмер от страха.
«Неужели уже знают?» – спрашивал он себя изумленно. Уверенный, что им известно, как черт поимел его, он трясся так, что в рясе у него звенели ключи.
Дождь плевал в лицо, когда его вели во двор, а ветер мог бы порвать рубаху. Монаха ввели в такой длинный зал, что слово, сказанное на одном его конце, забылось бы, пока достигло бы другого. Вдоль зала протянулся такой же длинный стол, уставленный блюдами с рыбой и фруктами, а за столом сидели два человека. Изо рта у них высовывались языки, и они пристально глядели на приведенного. Перед ними на столе лежала рубашка, на ней – тетрадь, обернутая в красный сафьян.
– Тайну престола хранить хорошо, – сказал монаху один из этих двоих, когда провожатые с колокольчиками в ушах исчезли из комнаты. И рассказал ему, что от него требуется. Имя короля названо не было, то страшное имя, которое следовало хранить как самую большую тайну и нельзя было ни записать, ни прочитать. Однако монаху рассказали, что государь, прежде чем с ним случилась та история с дверью, писал столь возвышенные стихи, что слушать их без слез было невозможно. И королевский двор после долгих лет молчания решил открыть народу эту совершеннейшую и несравненную поэзию.
– Что я могу здесь сделать, – спросил Евтимий Спан, – я, почитающий за великое счастье, когда птица на меня нагадит? Я, который целовал в своей жизни лишь хлеб, упавший со стола, который если и писал молитвенные стихи, то лишь потому, что фитиль лампы был пропитан маслом и пламя было синее и пахучее.
– Именно поэтому ты нам и нужен. Ибо государь, о котором идет речь, писал стихи на языке, который нам непонятен. А про тебя известно, что ты поэт, что с языком можешь делать все, что захочешь, но не делаешь всего, что можешь. Нужно, чтобы ты перевел эти стихи…
Два человека встали, отвесили поклон тетради в красном сафьяне и передали ее Евтимию Спану.
– Здесь записаны стихи, которые никто никогда не читал и которые ты должен перевести на всем понятный язык. Возьми тетрадь с собой. Нет нужды говорить, что мы будем на страже и когда ты спишь. Мы знаем, что, думая о будущем, ты все еще опасаешься прошлых неприятностей и старых недругов. Это неосторожно и легкомысленно. Можешь быть уверен: теперь у тебя будут новые, более страшные враги, тебе и не снилось, какие неожиданные несчастья тебя ожидают. Запомни это. И не забывай, когда пишешь, что каждое твое слово будут произносить и учить наизусть миллионы людей.
С этими словами его отпустили. Монах взял тетрадь в красном сафьяне и услышал, как вслед ему сказали, что господа каждую неделю будут проверять, как идет работа. Он вылетел из дворца пьяный от счастья в сопровождении людей с колокольчиками в ушах, которых больше уже не боялся. Значит, про его связь с сатаной не знали! Он был спасен от костра и удостоен высшего доверия…
Монах вернулся в келью, зажег благовонную свечу, положил рубашку с тетрадью в красном сафьяне на стол, раскрыл какую-то книгу и стал читать. Он читал и готовился к прыжку. Знал – от того, как пойдет дело, зависит вся его жизнь, зависит, окунет ли он еще когда-нибудь перо в чернильницу. На свече пламя завязывалось в узел, стояла ночь, было слышно, как вода льется в горло. Когда он почувствовал, что ощущает тяжесть пламени на фитиле, когда у него открылись внутренние чувства – тени внешних, он раскрыл тетрадь в красном сафьяне, готовый начать перевод. Но внутри не нашел ничего. Перелистал каждую страницу большим и указательным пальцем, потом, не веря своим глазам, – большим и средним пальцем. И снова ничего не нашел. Тетрадь была абсолютно пуста, ни одного слова в ней написано не было.
В воскресенье вечером около полуночи люди с колокольчиками в ушах опять пришли к нему. Его привели во двор, ввели в зал с длинным столом. Как и в прошлый раз, здесь сидели два человека, которые спросили, идет ли работа. Монах ответил, что идет, поглядел в свои ногти, которые тер бессонными ночами, и десять раз увидел в них свое лицо. Оно было бледное и испуганное. Его отпустили, и он так и не понял, знают они или нет.
Монах вернулся в келью, и в ушах его постоянно звенели колокольчики, будто он носил их сам. Он сел, сунул перо в рот, потом в чернильницу и начал писать… Сочинял стихи, которые должен был перевести. Сначала он писал на языке, на котором некогда говорил государь, а потом, стараясь следовать оригиналу, переводил на язык, понятный всем.
Работа шла медленно, и Спан боялся. Он рассуждал так: «Каждое существо – источник света. Эти источники гаснут и рождаются, точнее – теряют и обретают свою телесность… Поэтому все равно, кто написал эти стихи – он или я…»
И все же страх рос. Двум людям за столом достаточно было развернуть тетрадь, чтобы раскрыть обман. Спан действительно хватался за соломинку…
Однажды они захотели увидеть, что сделано. Он собрал свои бумаги, принес их в зал с длинным столом, но сказал там, что работа еще в самом начале, что требуются огромные усилия, упорный ежедневный труд, чтобы справиться с задачей. Люди за столом посмотрели на него и сказали:
– Все, что ты пишешь – каждую букву, каждое слово, каждую строчку, – береги все это, как бережешь зубы или ногти. Все – и то, что годится, и то, что не годится, – все по завершении работы передашь нам. Не должно пропасть ни одно слово, ибо и эхо имеет цену, если сам голос – святыня. Особенно нужно следить за тем, чтобы ничего не попало в руки потомков. Что касается потомков, то на них рассчитывать не следует. К ним нельзя иметь никакого доверия. В большинстве своем это проходимцы и убийцы. И никакой поддержки от них не получить. Их нужно беречься, как огня. Ты и сам поймешь…
И снова отпустили его, определив срок.
Прошло время, условленный день приближался, а Спан ничего не сделал. Он ничего не закончил, а то, что было им начато, было начато в голове, и стоило раскрыть книгу в красном сафьяне, чтобы убедиться, что произведение Спана совершенно не соответствует произведению из тетради, ибо там на бумаге не было ни одного слова, а он все-таки использовал слова. И это было ясно видно. Он начал сходить с ума, и в последнюю ночь ему показалось, что каждая часть его одежды представляет собой какую-то часть местности перед монастырем: пояс означал реку Ибар, петли для пуговиц – родники в горах, ряса – Столовую гору. Спан явственно чувствовал, что внутри него лежит тяжелая земля с огнем… Земля, которую оплодотворил дьявол.