Невеста Нила - Страница 114

Слушайте внимательно мои слова: судьба как будто хотела помочь нам и сама уготовила нашему благословенному Нилу ту жертву, которой он был лишен многие сотни лет. Великая река требует своего дара, и он, словно каким-то чудом, оказывается у нас наготове. Сегодня судьи приговорили к смерти прекрасную, непорочную девственницу за преступление, не задевающее ее целомудрия, и эта девушка вдобавок не египтянка, а гречанка и еретическая мелхитка. Я вижу вы растроганы, вы рады!…

Итак, готовься к брачному торжеству, благословенный Нил, благодетель нашей страны и нашего народа! Невеста, которой ты жаждал, готова для тебя; мы украсим ее и приведем в твои объятия! Мемфиты, сограждане и товарищи по несчастью, – продолжал сенатор, наклонясь к толпе через перила балкона, – что ответите мне теперь, когда я спрошу, согласны ли вы прибегнуть к спасительному средству, когда я от имени целого сената и этого маститого старца предложу вам…

Толпа на площади прервала эту речь оглушительными криками восторга. Тысячи голосов восклицали:

– Бросим девственницу в реку!

– Мелхитка сочетается браком с нашим благородным Нилом! Венков для невесты, цветов на ее свадьбу!

– Нужно исполнять заветы предков!

– Слава советчику! Слава мудрому Горусу Аполлону! Слава нашему сенатору, отцу народа!

Так ликовал народ, охваченный воодушевлением; только с северной стороны площади, где стояли столы менял, давно убравших в безопасное место свое серебро и золото, поднялся неодобрительный и грозный ропот.

Маленькая Мария на руках у перса была страшно взволнована. «Кого это избрали для проклятой языческой жертвы злые старики на балконе Курии?» – думала она про себя и наклонилась к Иоанне, желая убедиться, разделяет ли та ее мрачные опасения. Вдова Руфинуса и Пульхерия стояли в слезах. Девочка поняла все, но не стала их расспрашивать.

На площади разыгрывалась новая сцена, привлекшая ее внимание: возле столов менял поднялась над толпой рука, державшая распятие; толпа расступилась перед изображением Христа, как некогда расступились волны Чермного моря перед бегущим народом Божиим [92]. Ропот на северной стороне Рыночной площади усилился; восторженные крики стали, напротив, ослабевать; каждый голос невольно понизился, между тем как маленькая, жалкая, но гордо выпрямившаяся фигура в епископском облачении поднималась со ступеньки на ступеньку по лестнице Курии и наконец исчезла в дверях.

Радостные крики сменились невольным вопросительным ропотом, наконец и он затих, когда низенький человек, казавшийся высоким, потому что держал распятие над своей головой, появился на балконе. Он подошел к перилам, вытянув вперед правую руку, и обратился к толпе.

Глаза Горуса Аполлона зажглись гневом; старик настаивал, чтобы сенатор запретил священнику говорить с народом, но торговец пурпуром не знал, на что решиться, и, встретив грозный взгляд маленького человека, покорно склонил голову. Ни один из булевтов не смел противоречить пришедшему; каждый хорошо знал энергичного, ученого пресвитера Иоанна, который со вчерашнего дня заступил на место покойного Плотина. Таким образом, новый пастырь беспрепятственно обратился к своему стаду, по возможности напрягая слабый голос:

– Взгляните на распятие и слушайте, что вам скажет Его служитель. Вы жаждете получить благословение от Бога и вместе с тем допускаете языческую мерзость. Торжествующие крики, которые я сейчас слышал на площади, обратятся в жалобные стоны, если вы отвратите свой слух от проповеди спасения. Можете роптать сколько угодно! Вы не в силах заставить меня молчать, потому что моими устами говорит вечная правда. Всякому, кто еще не знает этого, да будет известно: пасторский жезл покойного Плотина перешел ко мне. Я хотел бы управлять вами с кротостью и добротой, но, если понадобится, этот жезл будет поражать вас, как бич и как копье, покрывая непокорных кровавыми ранами и рубцами. Взгляните на образ Искупителя в моей правой руке! Я поставлю его стеной между вами и тем ужасным преступлением, которому вы сейчас рукоплескали. Ослепленные отступники, покайтесь и поднимите глаза на Того, Кто умер на кресте, чтобы спасти вас! Верующий в Него, действительно не погибнет. А вы, где ваша вера? Так как теперь для вас наступила ночь, вы кричите: свет погас! Вы поражены недугом и думаете: врач не может помочь нам. Какие богохульства произносились здесь! По вашим словам, Господь и Его святая церковь бессильны против бедствия, и только магия, колдовство и безбожные языческие обряды могут спасти страну. Но именно за то, что вы не хотите прибегнуть к истинному Спасителю, вас постигнет одна кара за другой, пока вы окончательно не погрязнете в грехе и в отчаянии будете искать единственную руку, которая сможет избавить вас от гибели. То, что ослепленные люди предлагают как средство для вашего спасения, послужит новым источником горя; и я не могу допустить такого святотатства! Вы хотите стать служителями Молоха, а я надеюсь обратить вас к христианской вере. Вы в своей безумной ярости намерены утопить в нильских волнах неповинную девушку, но церковь берет ее под свою защиту, потому что смерть этой жертвы будет смертью ваших душ. Святой Орион с отвращением отвернется от вас. Не оскверняйте святыни нечистыми руками, опомнитесь от заблуждения!…

– Да, лучше сложите руки и ломайте их до крови с отчаяния и молитесь своему Богу, пока чума и голод не погубили вас всех до одного человека! – прервал эту речь тонкий и визгливый голос жреца, раздавшийся, однако, по всей площади.

Толпа встрепенулась, приветствуя Горуса Аполлона новыми криками одобрения. Старший сенатор, слушавший до сих пор слова епископа, понурив голову, с раскаянием в душе, снова ободрился и воскликнул запальчиво:

– Народ умирает! Город и вся страна гибнут. Волны Нила распространяют заразу! Солнечный зной сушит поля и сады. Покажи нам иной путь к спасению или дай прибегнуть к крайнему средству, которое испокон веков помогало нашим предкам!

Маленький епископ выпрямился самоувереннее прежнего и, показывая на распятие, воскликнул:

– Верьте, надейтесь и молитесь!

– Разве мы не делали этого? – спросил Александр. – Конечно, ты не видел агонии своей жены и родного сына…

Толпа дико заревела, забыв всякие границы; каждый, кто похоронил близкого человека, у кого выжгло солнцем сад и поле, у кого с деревьев осыпались финики, возвысил голос и принялся кричать:

– Жертву, жертву! Бросить в волны девственницу!

– Слава спасителям! Слава мудрому Горусу Аполлону!

Но другие их перебивали с неменьшим жаром:

– Не отступим от веры Христовой! Слава епископу Иоанну! Наши души…

Прелат снова попытался овладеть вниманием народа, и когда это ему не удалось, обратился к главному сенатору, булевтам, наконец, к трубачу. Однако сигналы трубы не действовали более на возбужденную чернь; народ на площади разделился на группы, между которыми возникли ожесточенные споры. Вскоре дело дошло до толчков и кулачных ударов, угрожая кончиться всеобщей свалкой.

Вдове Руфинуса удалось уйти оттуда с Пульхерией и Марией под прикрытием масдакита, прежде чем арабские воины верхом на конях стали разгонять бунтующих. В то же время епископ Иоанн грозил булевтам в зале совета и делал все от него зависящее, чтобы помешать жертвоприношению, хотя избранная в жертву девушка – мелхитка и приговорена к смертной казни. Он решил сегодня же отправить почтового голубя к патриарху в Верхний Египет с известием о случившемся. Горус Аполлон возразил ему на это, что наместник халифа одобрил жертвоприношение и что народному бедствию будет положен конец вопреки запрету духовенства.

Епископ вышел из себя, угрожая зачинщикам соблазна проклятием церкви. Ученый старик принялся возражать ему с пламенным красноречием; потерявшие голову булевты присоединились к жрецу, и глубоко возмущенный прелат покинул Курию.

Для тихой, сдержанной Иоанны было невыносимо находиться среди возбужденной черни; разнузданные страсти, толкотня и грубость простого народа оскорбляли ее деликатную натуру. Во время речи жреца вдова Руфинуса только и думала о том, как бы поскорее убраться с Рыночной площади; но когда она убедилась, что жестокий Горус собирается погубить Паулу, отдав ее в жертву народному суеверию, добрая женщина подавила свою робость и осталась на площади до последней минуты. Потом они все четверо отправились в тюрьму. Рустем защищал женщин от толчков и насилия, которому они могли подвергнуться среди такого стечения народа.