Невеста маркиза - Страница 2

Тристан отложил письмо в сторону. Люсинда не позвала его вернуться в Англию и принять титул на родной земле. Видимо, не простив ему того, что он бежал от нее в самый дальний уголок Соединенных Штатов.

– С глаз долой – из сердца вон, и все такое прочее, – пробормотал он, доставая из пачки следующее письмо. – А вот и мольба о возвращении домой.

Распечатывая письмо от Джеймса, Тристан вздохнул. Милый, славный Джеймс!

Взглянув на дату, Тристан улыбнулся. Май. Почти три месяца. Он не ожидал, что Джеймсу понадобится так много времени для того, чтобы позвать на помощь.

«Дорогой Тристан!

Как мы давно догадывались, отец потратил все свои силы на то, чтобы оставить поместье в полной разрухе; однако мы даже не подозревали о том, насколько глубокую яму он вырыл. Сказать, что поместье балансирует на грани полного банкротства, было бы чудовищным преуменьшением.

Тебе известно, что я никогда не хотел становиться маркизом: мы оба знаем, что у меня недостает ума, чтобы выполнять свои обязанности хоть сколько-то успешно, и к тому же неподходящий характер, чтобы нести подобную обузу.

Мне искренне жаль устраивать тебе такое, но ты гораздо лучше подходишь для этой задачи. Пожалуйста, вспомни годы нашего детства и не слишком сильно вини меня в моей трусости.

Твой любящий брат

Джеймс».

Тристан перечитал последнюю строчку, его руки дрожали. Нет! Джеймс не стал бы такого делать.

Он отшвырнул листок и поспешно схватил следующее письмо – снова от Люсинды.

«Дорогой Тристан!

С глубоким сожалением и печалью я вынуждена снова написать тебе, сообщая о трагедии в семье. Вчера утром твоего брата Джеймса нашли утонувшим в Темзе…»

Там было написано еще что-то, но Тристану не хотелось читать дальше: отбросив письмо и вытирая слезы, он взялся за доклад поверенных его семьи, и сразу выражение соболезнования холодом резануло по сердцу. Мрачные подробности, которые шли дальше, окончательно выбили почву у него из-под ног.

Лондон, Англия

Март 1886 года

Выбор был прост: или выкурить сигару, или кого-нибудь убить. Симона втянула пламя в кончик туго скрученных табачных листьев сигары, выдохнула с глубочайшим облегчением и загасила спичку. В конце концов, решила она, засовывая обгоревшую спичку в землю и прислоняясь к стене, окружавшей сад, есть немало людей, от смерти которых мир только выиграет. Вот только вряд ли кто-то из оставшихся сочтет нужным посмотреть на это с такой точки зрения.

Сквозь освещенный лунным светом сладковатый дымок Симона посмотрела на распахнутые двери особняка и покачала головой. Очередной вечер; очередной бал. Третий вечер ее первого официального сезона, а она уже безумно скучает.

Она выгнула бровь, глядя, как лорд Пух-и-Прах выходит на террасу и направляется прямиком в густую тень, где супруга лорда Перезвона отдыхала от головокружительного веселья и патологически ревнивого взгляда мужа.

Такова тайная жизнь аристократии! Симона выдохнула струю дыма и невесело улыбнулась. Если ее поймают курящей в саду, то новость разнесется по всему Лондону за час. Конечно, никто не будет удивлен, но всеобщий восторг от неопровержимого доказательства ее низкого происхождения неизбежен.

Симона вздохнула и стала наблюдать за тем, как лорд Пух-и-Прах прижимает леди Перезвон к балюстраде, одновременно пытаясь высвободить ей груди и заставить подавиться его языком. Если их застигнут за этим, то последует только негромкое покашливание и поспешное приведение в порядок одежды, никто никогда не узнает об этом неловком моменте.

А вот если их поймает сам лорд Перезвон – о, тогда последует весьма гадкая сцена! Он будет негодовать на изменнический и неверный характер жены, изобьет Пух-и-Праха, превратив в кровавое месиво, и уволочет леди Перезвон за волосы домой, где и запрет на ближайшую пару веков. Та будет подумывать, не выброситься ли ей из окна верхнего этажа, и лорду Перезвону даже в голову не придет, что есть нечто лицемерное в его продолжающихся еженедельных визитах в Уайтчепел и к мадам с простынями из гуттаперчи.

И никто из аристократов даже ни слова обо всем этом не скажет публично.

– А с чего им это делать? – прошептала Симона, со вздохом заталкивая окурок сигары в землю рядом со сгоревшей спичкой. – Ведь для сплетен и пересудов у них есть я!

Выудив из ридикюля мятную пастилку, она вышла из-за цветущего куста, где только что укрывалась, и пошла по дорожке, ведущей к особняку. Какие только муки ни соглашаешься вынести ради приличий и своих родных… Мучительно неудобная одежда, идиотские туфли и бессмысленные разговоры были уже достаточно неприятны, а когда к ним прибавлялись еще и жаркие бальные залы… Право, она уже заслужила медаль за терпение!

Подобрав юбки, Симона поднялась по ступеням террасы, игнорируя то, что творилось в полутемном углу, и остановилась в паре шагов от ярко освещенного зала. Резким движением открыв веер, она попыталась создать прохладный ветерок, разглядывая чрезмерно разукрашенное драгоценностями и притворно благопристойное собрание. Светский сезон в Лондоне на самом деле длится всего несколько месяцев, поспешила напомнить себе она, так что, возможно, ей удастся его выдержать.

На самом деле вопрос заключался в том, сможет ли свет выдержать ее. Симона улыбнулась и начала двигать веером быстрее, гадая, какое безмолвное сообщение она изобразила на этот раз и какая дурная голова придумала всю эту запутанную систему сигналов. Боже упаси, чтобы люди на самом деле высказывали то, о чем думают, или ясно и честно формулировали, чего они желают. Если вдруг они начнут это делать, мир мгновенно постигнет внезапный и совершенно ужасающий конец.

Симона вдруг нахмурилась. По словам старшей сестры, ей бы лучше оказаться в центре Армагеддона, чем позволить, чтобы ее поймал один из аристократических холостяков, охотящихся за приданым. Просто удивительно, насколько точными бывают некоторые советы. «И насколько испуганы некоторые потенциальные невесты», – мысленно прибавила Симона, заметив, как из-за пальмы в кадке, поставленной в углу зала, выглядывает одна из ее подруг по несчастью. Бедняжка Эммалина! Прелестная, миниатюрная, золотоволосая, голубоглазая – и к тому же дочь маркиза. При этом она настолько не уверена в себе, что больше похожа на мышку, чем на девушку.

Симона сложила веер и двинулась к кадке. Она отнюдь не считала Эммалину своей настоящей подругой: они и встречались-то всего два раза. В первый раз – три дня назад, в Сент-Джеймсском дворце, когда, облаченные в нелепые платья с фижмами и мерзко тугие корсеты, дожидались официального представления королеве. Эммалина чуть было не упала в обморок от волнения, и Симона поддержала ее, что привело к неизбежному разговору после того, как девушка восстановила дыхание.

Только благодаря тому что во время этой первой встречи Эммалина вела себя без всякого аристократизма, состоялась их вторая встреча на балу леди Как-ее-там-бишь-позавчера вечером. Ни Эммалине, ни Симоне совершенно не хотелось там находиться, и хотя для этого у них были совершенно разные причины, общее чувство объединило их.

– Здравствуй, Эммалина, – сказала Симона, проскальзывая за дерево в кадке.

– Ох, это ты! – Эммалина с облегчением вздохнула и обняла новую подругу. – Я так и знала, что встречу тебя здесь!

Симона мягко высвободилась из объятий Эммалины и осмотрела свои руки, проверяя, не проткнул ли ее один из сотен бледно-розовых кусочков стекляруса, которыми было расшито платье будущей маркизы.

– Ты прячешься по какой-то определенной причине или просто из предосторожности?

Эммалина тяжело привалилась к стене и уставилась в пол.