Неверующий фараон - Страница 3

К старости он достиг такого почета, какого не удалось достигнуть ни одному фараону ни до, ни после него. Этот почет распространялся и на фаворита. Они уже давно не вели друг с другом бесед, а их шутки стали такими же привычно-равнодушными, как ежедневное «здравствуйте». Когда интеллект монарха начал понемногу угасать, он стал развлекаться тем, что дразнил своего фаворита не до конца преодоленными тем суевериями. Не то чтобы фараон сомневался в атеизме ювелира. Но ведь, кроме богов, есть еще черти, призраки, души умерших и прочие загадочные и страшные существа. Он каждое утро рассказывал ювелиру свой очередной сон, как будто тот и впрямь умел толковать сны. Или вдруг вскакивал среди ночи, делая вид, что напуган призраками. Вряд ли он мог осуждать своего друга, которого охватывал панический страх. Он ведь и сам чуточку побаивался темноты и действительно видел сны, зачастую достаточно страшные. Днем единомышленники снова шутили, стараясь отыграться то на быке Аписе, то на священных ибисах, то на живших при храме котах, дважды в день получавших молоко и рыбу. Причем заботу о котах народ ценил куда больше всех полезных мероприятий фараона.

Теплым летним днем старый правитель взял своего фаворита с собой в фамильный склеп династии. Кроме слуг, державших веер и зонтик, телохранителей с луками и дворецкого, носилки фараона сопровождали несколько жрецов, с трудом скрывавших свое любопытство. Приблизившись к склепу, фараон приказал сопровождавшим его лицам остаться и вместе с бывшим ювелиром вступил в подземную галерею. Мимо них потянулись рисунки, снабженные соответствующими иероглифами и изображавшие военные или мирные дела, праздники, судебные разбирательства, веселые и печальные сценки. Рисунки освещались подвесными лампами. Опираясь на руку фаворита, фараон все дальше углублялся в лабиринт подземных коридоров, залов и галерей, пока не достиг склепа, где находился саркофаг с мумией. Бывшего ювелира удивило то, что саркофаг открыт и к нему ведет деревянная лесенка. Правитель зажег факел и, наклонившись над мумией, сказал:

— Здесь лежит один из сыновей бога Ра, пути к богу Ра не нашедший. И все же он до последнего вздоха верил в бога Ра и в свое божественное происхождение. Здесь лежит его мумия. Кто знает, мой друг, где находится его душа?

— В мертвых кошках, проглотивших птичку его души, — прошептал бывший ювелир, оглянувшись на всякий случай, не слышит ли их кто-нибудь. Это была одна из старых шуток, но в этой обстановке она прозвучала весьма зловеще, и фараон не улыбнулся.

— Это мой отец, — произнес он, коснувшись пальцем золотой короны.

Они стояли молча; фараон облокотился на край саркофага, а его фаворит испуганно глядел на мраморный барельеф, изображавший жизнь царской души в небесах. В углу покоились мумии кошек и собак, на каменном жертвеннике лежали недавно заколотые жертвы. Фаворит вспомнил, что несколько дней тому назад гробницу открывали для новых жертвоприношений. Это было вызвано дурными предзнаменованиями, обнаруженными звездочетом в той части неба, где находилась звезда покойного властелина. Пришлось расколоть камень, закрывавший узкий подземный ход, и тем самым в какой-то мере осквернить гробницу. Чтобы не вызвать волнений в народе, эта работа была проделана тайно. Может быть, подумал фаворит, фараону просто захотелось увидеть мумию своего отца и он сам внушил звездочету мысль о дурных предзнаменованиях. Бывший ювелир не решался взглянуть на мумию, однако, входя, он успел заметить, что в саркофаге лежал широкоплечий и грузный мужчина, точно такой, каким, судя по описаниям, был предыдущий фараон.

В этот момент издалека донесся негромкий стук, который постепенно приближался, словно кто-то хотел войти. Пламя факела заколебалось, бальзам и благовония как будто запахли сильней. К стуку присоединилась песня, как будто идущая из-под земли, непонятно только, доносилась ли она издалека или звучала рядом. Дрожащий фаворит взглянул на своего повелителя. Может быть, это духи, может быть, это боги, решившие наконец покарать долголетнее неверие и насмешки фараона и его бессовестного бездельника фаворита? Ведь по сравнению с таким кощунством официальное осквернение могилы — сущий пустяк. Фараон, сгорбленный, старый, сморщенный и седой, также прислушался. Наконец он обратился к своему фавориту. На его исхудалом лице появилась слабая улыбка.

— Это рабы, строящие недалеко отсюда мою гробницу.

— Должно быть, так оно и есть, — пролепетал фаворит, ощупывая руками воздух, словно в поисках опоры.

Взгляд улыбающегося фараона все еще был направлен на бывшего ювелира, и вдруг старое, морщинистое лицо изменилось так, что напугало фаворита куда больше, чем стук и подземное пение. Фараон зашатался и под нарастающий шум ударов за стеной упал рядом с саркофагом.

Сначала бывший ювелир решил, что на фараона плохо подействовал насыщенный бальзамом воздух, но вскоре понял, что недуг, сваливший фараона, гораздо серьезнее.

И вот он лежит на широком ложе, беспомощный, как ребенок, скрестив руки на груди. Его семья стоит на коленях у ложа. Впереди — наследник престола, толстый, угрюмый пятидесятилетний мужчина, похожий на деда. Чуть подальше — жрецы, бормочущие заклинания. У изголовья — главный держатель веера и три врача, все еще не смеющие произнести смертный приговор. Умирающий послушно повторяет молитвы за главным жрецом. Его глаза большей частью закрыты, иногда он пытается отыскать своего любимца, стоящего где-то сзади, уже почти отверженного. Мирская оболочка божественного фараона вот-вот должна стать добычей демона смерти.

В полночь фараон попросил присутствующих оставить его наедине с другом, что было сделано весьма неохотно. Когда зал опустел, фараон взял фаворита за руку и заговорил громче, чем тот мог предполагать:

— Ты не должен оставаться при дворе, дружище. Тень, которую набросит на дворец моя смерть, наверняка обернется для тебя немилостью и преследованиями. Ты не будешь жить в нужде. Согласно тайному завещанию, ты получишь больше золота, чем потребуется тебе до конца твоих дней. Вспоминай обо мне все те годы, которые ты еще проживешь. Твое присутствие придавало мне силы жить и умереть, не изменив великой правде. Как хорошо иметь друга, разделяющего твои мысли!

— Не говори так много, мой великий властелин и друг, — сказал бывший ювелир, по лицу которого текли слезы. — Надеюсь, что и я вскоре последую за тобой. Много золота мне не нужно, да и ремесло свое я давно забыл…

— А еще, — продолжал фараон, — не забудь того, что мы говорили о богах, и научи всему этому своих детей или внуков, чтобы не погибла великая тайна фараона…

— Я так и сделаю, — пообещал фаворит, — если они будут достаточно умны, храбры и не болтливы…

Фараон откинулся на подушку, и голос его стал слабее:

— Именно об этом я и подумал… Поклянись никому не рассказывать, что фараон, который завтра умрет, был закоренелым вероотступником.

— Клянусь!

— Что он не верил в богов и в свое божественное происхождение, в то, во что верят все и во что так трудно было не верить, — прошептал фараон едва слышно. — Так нужно для блага моей династии… Никому не говори, что я не считал себя богом…

Он замолчал. Он лежал совершенно неподвижно, и фаворит подумал, что он уже умер. Но нет, фараон еще дышал. Прижавшись ртом к самому уху старика, бывший ювелир прошептал:

— Мне тем легче будет молчать, о повелитель, что я всегда считал тебя богом и буду считать тебя богом до конца своих дней. Ра и Пта я не знаю, нам, людям, совершенно безразлично, существуют они или нет, но тебя я знаю, тебя я видел. Не бойся смерти, ты — бог, ты… — Подавленные рыдания мешали ему говорить.

Помутившийся взгляд фараона, не видя, остановился на лице друга. И когда фаворит встал, чтобы возвестить придворным смерть фараона, он так и не знал, выражал ли этот взгляд благодарность или глубокое разочарование.