Never Back Down 2 (СИ) - Страница 43

— Убирайся из моего дома! Предатель крови! Предатель рода!

— Ноги моей больше здесь не будет! Поняла? Я ухожу! И пусть будет проклят этот чёртов дом! Это чёртово семейство!

— Да как ты смеешь?! После всего, что мы с отцом для тебя сделали…

— А что вы сделали? А? Ты пытала меня, мать! А он закрывал на это глаза! Ты всю жизнь меня унижала и попрекала! Я никогда сюда не вернусь! Слышишь? Не вернусь!

— УБИРАЙСЯ! И НЕ СМЕЙ БОЛЬШЕ ПЕРЕСТУПАТЬ ПОРОГ ЭТОГО ДОМА!

Громкий хлопок входной двери. Я стояла на лестнице, не решаясь шевельнуться. С улицы послышались шаги и громкий хлопок аппарации. Внизу мать, в ярости разбив какую-то статуэтку об стену, ушла в гостиную. Я осторожно спустилась. Кричер, что-то бормоча под нос, убирал осколки статуэтки.

Я тихонько приоткрыла дверь гостиной. Мать сидела у окна спиной ко мне. Она видела, как ушёл Сириус, провожала его взглядом. Я услышала тихий всхлип. Сердце сжалось от тихой жалости к ней. Я отошла, закрыла дверь, ушла на кухню. Среди многочисленных шкафчиков нашлись залежи чая. Взмахом волшебной палочки вскипятив чайник, я заварила зелёный чай, бросила туда мяту, ромашку и мелиссу. Минуты через три я разлила чай в две простецкие кружки и вернулась в гостиную. Мать по-прежнему сидела там, по-прежнему смотрела в окно.

Услышав тихий скрип двери и мои шаги, она обернулась. На бледных, чуть впалых щеках блеснули слёзы. Я молча протянула ей кружку и села рядом. Она не ответила, только с недоумением сделала глоток чая, глядя на меня. Через мгновение лицо её расслабилось, губы чуть дрогнули. Снова всхлипнув, она закрыла глаза свободной рукой. По щеке скатилась слеза.

— Что я наделала? — прошептала она. — Я выгнала его. Зачем я это сделала? Он же мой сын…

— Он вернётся, — тихо сказала я, не веря своим словам. — Вот увидишь. Всё будет хорошо.

— Я чудовищная мать. — Вальбурга сделала новый глоток чая. — От меня сбежал старший сын, дочь постоянно порывается убежать. Я ведь стараюсь, Марисса. Правда, стараюсь. Я понимаю, что поступала неправильно, я стараюсь исправиться. Всё, что я делала всю жизнь, было на благо нашей семьи, на благо роду.

«Поэтому ты пытала Сириуса, да? И поэтому ты сдала меня Йоре и велела отцу не вмешиваться?» — подумала я. Вслух я ничего не сказала. А исповедь тем временем продолжалась:

— Просто я по-другому не умею. Нас самих воспитывали так же, спроси своего дядю Альфарда. Марисса, пойми, даже твоя помолвка… Я понимаю, что ты возмущена, огорчена, но, поверь, Кьялар — лучший для тебя вариант. Он ещё молод, он из обеспеченной именитой семьи, он талантливый маг, лучший аврор после Аластора Грюма. Я просто желаю тебе счастья, дорогая. И тебе, и Регулусу… и даже Сириусу.

— Я понимаю, мама, — тихо сказала я. — Я тебя прекрасно понимаю.

В глубине души проклюнулось старое, забытое тепло. То тепло, которое я чувствовала, когда была маленькой девочкой, общаясь с матерью. Сейчас, отбросив предрассудки, отбросив плохие воспоминания и сумев её простить тогда, в первом испытании, я видела, что под огромным ворохом масок этой надменной, жёсткой, сильной и независимой аристократки всё ещё теплится огонёк материнской нежности. Той, которую я видела в её глазах в ту волшебную зиму. Вальбурга Блэк больше не казалась мне монстром в юбке. Сейчас передо мной сидела уставшая женщина с разбитым материнским сердцем.

— Прости меня, мама, — тихо сказала я. – Я, наверное, тоже была не идеальной дочерью. Возможно, и не стану. Такая уж у меня судьба, наверное.

— Вы с Сириусом — копия моего брата. Он такой же, вечный смутьян, всегда поперёк сказанного слова вставлял десять. А потом и вовсе сбежал из дома, как Сириус.

— Но дядя поддерживает связь с семьёй, — пожала я плечами. — Возможно и Сириус когда-нибудь образумится.

Мы помолчали. Дождь барабанил по оконному стеклу. Мимо проехал автомобиль, растревожив тишину гулом мотора и плеском луж. В камине потрескивало пламя. На площадь Гриммо опускался вечер.

— Спасибо, Марисса, — тихо сказала Вальбурга. — Я не ожидала, что ты сможешь… понять меня. И простить.

— И тебе спасибо. Мама.

***

История вторая.

— Ну, и с чего ты взял, что он здесь?

Я оторвала взгляд от книги, услышав знакомые голоса.

— Потому что я был здесь. Ну, вот, площадь Гриммо, дом одиннадцать, а дальше — тринадцать.

— Ошибка, наверное. Даже на картах сразу идёт одиннадцать и тринадцать. Смотри, дома стоят впритык. Или хочешь сказать, что мы не можем заметить целый особняк?

Я с улыбкой спрыгнула с качелей и подбежала к калитке. Лафнеглы, растерянно озираясь, топтались на тротуаре площади Гриммо. Совершенно бестолковое выражение лица Эда тихонько грело душу.

— Но… я же видел его. Во сне, правда, но…

— Эд, ты безнадёжен, — закатила глаза Лина. — Приснился тебе особняк — хорошо! Но это не повод тащить меня через весь Лондон, чтобы полюбоваться на ошибку в нумерации.

— А ты забыла мой адрес, да, подруга? — Я покачала головой, прекрасно понимая, что она меня не слышит. Год или два назад отец наложил на особняк все маскирующие и скрывающие чары, которые знал. Кажется, параноидальные склонности у меня как раз от него. — А Эд тебе не сказал, куда тебя тащит? Безобразие.

— Пошли! Я видела кафе на Маунт стрит около Гайд-Парка! Поедим мороженого, выпьем лимонада!

— Но…

— Эд! Тут. Уныло! Идём!

— Я тоже хочу мороженого! — заявила я, вышагивая за калитку.

Лица друзей вытянулись. Понятия не имею, как это выглядело со стороны. Скорее всего так: вот ничего нет, улица пуста, даже прохожих не интересует эта чать площади, а тут из ниоткуда появляюсь я и требую мороженого.

Секунды три потребовалось Эду, чтобы сообразить и воскликнуть:

— Я же говорил! — Он жестом фокусника указал на меня. — Та-дам! Вот она! Во плоти!

— Ты откуда здесь взялась? — ошарашенно спросила Лина.

— Из дома, — я пожала плечами и указала за спину. — Папаша расстарался, заколдовал наше поместье. Если отойдём на пару шагов, то я тоже не буду его видеть. Ну, ведите меня на Маунт стрит! Я хочу мороженого!

— А как так получается, что Джастин видит особняк, а мы нет? — спросила Лина, когда мы шли по улице.

— Он рос рядом, видел его каждый день в детстве. Он ЗНАЕТ, что на площади есть двенадцатый дом. А против детского восприятия даже самые сильные чары не помогают. Не делай такие глаза, сейчас объясню. Вот смотри, если в детстве тебе сказали, что синий цвет это розовый, то ты будешь уверена, что он розовый. И люди в лепёшку разобьются, доказывая тебе, что на самом деле синий это синий. Ты даже согласишься, чтобы злые дяди от тебя отстали, но память хранит то время, когда ты полагала, что море и небо розовые. С особняком так же. Джастин с детства видел особняк на том месте. Чары не дают ему сфокусироваться на нём, словно он знает, что двенадцатый дом существует, но знать этого не хочет. Но при желании Джасти может увидеть мой дом. Вот так. Ферштейн?

— Ни-че-го не поняла, — хмыкнула Лина.

— Я тоже, — буркнул её брат. — Но я же тоже знаю, что там есть твой дом, я своими глазами видел его… тогда. Почему сейчас вот так?

Я в ответ только плечами пожала. Что толку разводить беседу о том, чего мы толком понять не можем?

— А как вы тут очутились? — спросила я, когда мы сидели на террасе летнего кафе, а официант принёс нам запотевшие вазочки фруктового мороженого со сливками и шоколадной крошкой. — Оттери-Сент-Кэчпоул далековато будет от Лондона. Или вы так сильно соскучились?

— Ага, жить не можем, не созерцая ежедневно твою физиономию, — фыркнула Лина.

— Мама на лето приехала к тётке, которая живёт на севере Лондона, — пихнув локтём хихикающую сестру, объяснил Эд. — А мы напросились ехать с ней. А то в Лондон ездим только на Кингс-Кросс и за покупками к школе. А ты тут вроде как живёшь, может, экскурсию двум провинциалам проведёшь.

— Смешно, — невесело хмыкнула я. — Я за всю жизнь на улицы Лондона выходила пару раз до того, как научилась сбегать по вечерам вместе с Джасом и бродить по городу. А случилось это, на минуточку, только два года назад.