Неведомому Богу. В битве с исходом сомнительным - Страница 114

Джим опустил на тюфяк второе колено и, откинувшись назад, сел на пятки.

– Я просто хотел уяснить себе ситуацию. Но захотят ли драться ребята?

– Не знаю. Прямо сейчас – вряд ли. Сейчас их тошнит, им плохо. Но, может быть, позже – захотят. Мы сможем подбросить им новую жертву вроде Берке. Берке со своими разговорами о честности случился очень кстати, как раз в момент, когда он был нам очень нужен. Может, еще кто-нибудь прольет капельку крови на алтарь общего дела.

– Мак, – сказал Джим, – если все, что нам нужно, это кровь, то я сдерну бинт – кровь так и хлынет!

– Ты говоришь смешные вещи, Джим, – добродушно заметил Мак. – И с таким серьезным видом!

– Не вижу ничего смешного.

– Не видишь. А помнишь анекдот о том, как леди собаку покупала? Спрашивает: «А это точно овчарка? Вы уверены?» Владелец говорит: «Конечно, уверен. Как есть натуральная овчарка. Гони леди в загон, Оскар!»

Джим криво улыбнулся.

– Нет, Джим, – продолжал Мак. – Для нашего дела ты ценнее, чем сотня этих парней.

– Ну, маленькое кровопускание мне не повредит.

Мак нервно потеребил нижнюю губу.

– Джим, – сказал он, – случалось тебе наблюдать собачью свару, когда дерутся четыре-пять кобелей?

– Нет.

– Видишь ли, если один из них ранен или падает, другие тут же набрасываются на него и убивают.

– Ты это к чему?

– Люди иногда поступают точно так же. Почему – не знаю. Помню, док однажды сказал мне о чем-то похожем, что в людях есть нечто, что им самим ненавистно и возбуждает в них ненависть.

– Док – хороший парень, но все его высокоумные идеи никуда не ведут. Все это лишь толчение воды в ступе и хождение по кругу.

– И все-таки хорошо бы док был здесь, с нами. Как твое плечо, ничего?

– Конечно. Я его берегу, стараюсь по возможности не двигать им.

Мак встал.

– Дай-ка я погляжу на него. Сними куртку.

Джим с трудом стянул с себя куртку. Мак ослабил на нем повязку и осторожно отлепил марлевую салфетку.

– Выглядит неплохо. Воспалено немного. Я пару слоев марли сниму. Скорее бы в город. Там бы тебе оказали помощь. А вот эту марлю, чистую, я оставлю.

Он вернул повязку на место и не отнимал руки, пока марля не прилипла к теплому телу.

– Может, в городе мы и дока разыщем, – сказал Джим. – Он такие странные речи говорил, перед тем как исчезнуть. Наверно, противно ему стало или испугался он.

– Вот. Готово. Дай помогу тебе куртку надеть. А о предположениях своих забудь. Если б док все бросил, потому что ему противно стало, то это случилось бы несколько лет назад. И я видел его под огнем – он не из пугливых.

Лондон вошел и остановился при входе – серьезный, испуганный.

– Убить я его не убил, но близко к тому, черт возьми. Челюсть у него сломана вдрызг, выглядит жутко. Боюсь, помрет он без доктора-то.

– Ну, в город переправить мы его сможем, но не думаю, чтобы там очень уж возиться с ним стали.

– Баба его скандалит, – продолжал Лондон. – Орет, что в суд подаст на всю нашу шайку за убийство, что всю забастовку мы затеяли, чтоб Берке порешить.

– Одно это забастовку бы оправдало, – усмехнулся Мак. – Не нравился он мне никогда. На стукача сильно смахивал. А что ребята, как себя чувствуют?

– Сидят, не двигаются, как ты и говорил, и вид у них такой, будто живот свело. Точно дети, которые сладостями объелись в кондитерской.

– Ясное дело, – поддакнул Мак. – Разом слопали то, что могло нам помочь целую неделю продержаться. Надо им еды подкинуть, если удастся достать. Может, выспятся, так оклемаются. Ты, конечно, прав, Лондон: очень нам доктор нужен. Как там парень, что лодыжку сломал?

– Да тоже невесть как скандалит. Кричит, что испортили ему ногу, что болит она зверски и что он теперь инвалид, ходить не сможет. Все эти вопли вокруг, понятно, не очень поднимают настроение.

– Да, а еще Эл имеется, – заметил Мак. – Интересно, как он там. Надо нам пойти и повидать его. Думаешь, остались при нем парни, которым ты велел там дежурить?

Лондон пожал плечами:

– Откуда мне знать…

– Ну а пяток парней, чтобы сопроводить нас к нему, найдется?

– Не пойдет никто из них никуда, по-моему, – сказал Лондон. – Все бы им сидеть сейчас, свесив голову, и ноги свои разглядывать.

– Ну и ладно, тогда я один пойду!

– И я с тобой, Мак! – вмешался Джим.

– Нет. Оставайся здесь.

– По-моему, никто тебя здесь не потревожит, – заметил Лондон.

– Останься, пожалуйста, Джим, – умоляюще произнес Мак. – Что, если схватят нас обоих? Тогда лагерь окажется обезглавленным и некому будет продолжать борьбу. Почему бы тебе не остаться и не позволить мне сходить одному?

– Нет, я пойду. Достаточно я здесь насиделся, трясясь над своим здоровьем!

– Ладно, малыш, – сдался Мак. – Но идти будем осторожно, глядя во все глаза. А ты, Лондон, пока нас не будет, постарайся немного расшевелить ребят. Наскреби для них малость мяса с фасолью. Им уже обрыдла такая пища, но все же это еда. Теперь уж, я считаю, вестей, что там слышно с грузовиками, ждать нам осталось недолго.

– Думаю, не открыть ли мне баночку персиков, – проворчал Лондон. – И сардин заодно. Ребята же говорили, что у меня консервов – целая куча, пирамида из банок, аж до потолка достает. Так я уж угощу вас, когда вернетесь.

Они вышли на ярко-желтый солнечный свет. Под лучами солнца лагерь выглядел неопрятно. В отсутствие Бертона мусор не убирали. Всюду валялись клочки бумаги, какие-то бечевки, на крепежных веревках палаток сушилась рабочая одежда. Выйдя из лагеря, Мак и Джим пересекли луговину и подошли к краю яблоневого сада. Возле первого ряда деревьев Мак остановился. Глаза его шарили, оглядывая пространство вокруг.

– Гляди в оба, Джим, – посоветовал он. – Наверно, это чертовски глупо – идти одним. Глупо и неблагоразумно. – Он вглядывался в ряды деревьев. Длинные, испещренные пятнами солнечного света междурядья были безмолвны. Ни малейшего движения. – Так тихо, что это даже подозрительно. Слишком уж тихо. – Он потянулся к яблоневой ветке и снял с нее оставленное сборщиками яблоко – маленькое, корявое. – Господи, какая вкуснотища! А я и позабыл про яблоки. Забываешь о самых простых вещах.

– Никого не видно, – заметил Джим. – Ни единой души.

– Слушай, мы пойдем по самому краю, под деревьями. Если кто глянет вдоль прохода, нас видно не будет.

Оба опасливо ступили под сень развесистых яблонь, беспокойно шаря глазами вокруг. Они шли в тени, отбрасываемой ветвями яблонь и листвой, и солнце нежно и тепло ударяло им в затылок.

– Скажи, Мак, – спросил Джим, – что, если когда-нибудь взять отпуск и отправиться туда, где нас никто не знает, чтобы сидеть там в яблоневом саду?

– Посидишь так часа два и обратно вернуться захочешь.

– У меня никогда времени не было просто глядеть на разные вещи, никогда! Я не видел, как раскрываются почки. Вообще не глядел никогда, как что-то случается. Сегодня утром по днищу палатки целый строй муравьев полз. А я и не смотрел на них – мысли другим были заняты. Иной раз хочется сидеть весь день, девчонок разглядывать и ни о чем другом не думать.

– Девчонки парней с ума сводят, – усмехнулся Мак. – Парни – те еще фрукты, а девчонки и того хуже – с ума сводят.

– И все-таки иногда странное чувство возникает, что не смотришь ни на что, не видишь. Что времени никогда не уделял тому, чтобы видеть. Вот кончится здесь все скоро, а я так ничего и не узнаю, даже как яблоко созревает – не узнаю!

Они медленно шли вперед. Мак беспокойно шарил вокруг глазами.

– Все увидеть нельзя, – сказал он. – Я как-то, было дело, отпуск взял и в канадские леса отправился. Так веришь ли, через день-другой сбежал оттуда. Захотелось круговерти, беспокойства, шума. Изголодался по всему такому.

– А вот я хотел бы попробовать в лесу очутиться. Старик Дэн так о своей работе лесоруба рассказывал…

– К черту, Джим! Всего не испробуешь и не охватишь. У нас есть то, чего старик Дэн и не нюхал. А все иметь нельзя. Вот вернемся через несколько дней в город и будем мечтать о новой заварушке, хотеть ее до безумия. Ты успокойся, повремени, пока плечо не зажило. Отведу тебя в какой-нибудь притон, в отель дешевый – любуйся там на девчонок сколько влезет! Подальше от кромки иди, а то видно тебя, торчишь, как корова на косогоре!