Неукротимый враг - Страница 50

— Спасибо, миссис Липперт, — говорил голос Лорел. — Хотите расписку?

— В этом нет надобности, — ответил голос другой женщины. — Я заберу чек из банка.

— Выпьете немного?

— Нет, спасибо. Мужу не нравится, когда он приходит домой, а от меня пахнет спиртным.

— Водку не почувствуешь, — сказала Лорел.

— Он все учует. Нюх у него, как у собаки-ищейки. Спокойной вам ночи.

— Смотрите, осторожнее.

Дверь закрылась. Лорел начала мурлыкать старую песенку о чьем-то свисте в темноте. Должно быть, она ходила по квартире, потому что голос ее то затихал, то опять становился громким.

Я начал потихоньку поворачивать ручку двери. Раздался голос Рут Марбург:

— Кто там?

Мне пришлось войти, улыбаясь. Миссис Марбург сидела у телефона. Револьвера видно не было.

Хэккет сидел за столом, на котором стоял магнитофон. Улыбка на его избитом лице выглядела так же отвратительно со стороны, как я ощущал свою собственную внутренне. Он выключил магнитофон, и пение Лорел оборвалось.

— Миссис Хэккет сказала мне, где найти вас. Надеюсь, я не помешал.

Хэккет начал было говорить, что нет, но его перебила миссис Марбург:

— По правде говоря, помешали. Мы с сыном прослушиваем старые семейные записи.

— Ничего, продолжайте.

— Вам это будет неинтересно. Они полны трогательной ностальгии по прошлому, но только для членов нашей семьи. — Голос ее стал неприятно резким: — Вам что-нибудь нужно?

— Я приехал сообщить вам окончательные результаты расследования.

— Сейчас не вполне удачное время. Приезжайте завтра, хорошо?

— А мне бы хотелось послушать, что мистер Арчер хочет сообщить нам, — Хэккет неловко посмотрел на мать. — Раз уж мы платим такие деньги, то хотя бы послушаем, за что.

— Я бы предпочел послушать, что скажет Лорел.

Миссис Марбург захлопала наклеенными ресницами.

— Какая еще Лорел?

— Жена Джаспера. Вы только что слушали ее. Давайте послушаем вместе.

Миссис Марбург подалась вперед и настоятельным тоном проговорила:

— Закройте за собой дверь. Я хочу поговорить с вами.

Я закрыл дверь и прижался к ней спиной, глядя на них обоих. Миссис Марбург тяжело встала с кресла, опираясь на подлокотники. Хэккет потянулся к магнитофону.

— Не прикасаться!

Его рука застыла над клавишами, затем он убрал ее. Миссис Марбург подошла вплотную ко мне.

— Значит, покопались в грязном белье и думаете повысить свою ставку? Здорово же вы заблуждаетесь. Если не будете вести себя должным образом, угодите прямехонько в тюрьму этой же ночью.

— Кое-кто уж точно угодит.

Она приблизила ко мне лицо, едва не касаясь меня.

— Мы с сыном покупаем таких, как вы, по пяти центов за штуку. Дата на том чеке, что у вас, отсрочена. Неужели вы настолько глупы, что не понимаете, что это означает?

— Это означает, что вы не уверены, купили вы меня за те деньги или нет. Никто не продается в наши дни. — Я достал чек Кита Себастьяна и показал ей. — Себастьян отдал мне это.

Она выбросила вперед руку, пытаясь вырвать у меня чек. Я резко отстранился и убрал его.

— Не протягивай руки, Этта.

Несмотря на густой слой косметики, все лицо ее передернуло от злости.

— Не сметь называть меня таким именем. Меня зовут Рут. Она подошла к своему креслу. Но вместо того, чтобы сесть в него, она резко выдвинула ящик телефонного столика. Я рванулся к ней, прежде чем она успела навести револьвер, снятый с предохранителя, и выхватил его у нее из рук. Отскочив назад, я повернулся к Хэккету. Он уже встал со стула и наступал на меня. Стрелять мне, однако, не пришлось. Он попятился назад, довольно нехотя, к столу, за которым сидел только что.

— Прочь от стола, Хэккет! Сядь-ка от него подальше, вон там, рядом с матерью.

Он пересек комнату, прислонился спиной к полному собранию сочинений Диккенса, затем сел на высокий трехступенчатый табурет в углу, словно истукан. Миссис Марбург постояла, словно еще желая оказать мне сопротивление, но в конце концов опять опустилась в кресло.

Я сел на стул, на котором минутой раньше сидел ее сын, и включил магнитофон. Записывающая аппаратура Флейшера, очевидно, включалась автоматически, реагируя на любые шумы: звук шел непрерывно без длительных перерывов и пауз.

Вслед за пением Лорел послышались булькающие звуки, по которым можно было определить, что она наливает себе выпить, затем — еще более длительное бульканье, свидетельствующее о том, что она решила выпить.

Она напевала песенку на свои собственные слова с припевом «Дэви-Дэви-Дэви».

Открылась дверь ее квартиры, и вошел сам Дэви.

— Здравствуйте, Лорел.

— Называй меня мамой.

— Это будет неправильно. Э-э, не надо меня целовать.

— Я имею на это право. Разве я не отношусь к тебе, как мать?

— В последнее время — да. Иногда я спрашиваю себя, почему.

— Потому что я и есть твоя мать. Руку даю на отсечение!

— А может, голову?

Она вскрикнула «Ах!», словно он нанес ей удар кулаком.

— Нехорошо так говорить. Я не имею никакого отношения к убийству твоего отца.

— Но вы знаете, кто убил его на самом деле.

— Я же сказала тебе вчера вечером, что это был молодой человек, бородатый битник.

— В те годы битников еще не было, — с упрямым недоверием возразил ей Дэви.

— Называй его, как хочешь, но он был именно такой.

— А кто это был?

Поколебавшись, она ответила:

— Я не знаю.

— Тогда почему вы покрывали его?

— Я не покрывала.

— Неправда. Вы заявили Флейшеру и на допросах, что погибший — не мой отец. А мне сказали, что отец. Либо вы лгали им тогда, либо лжете мне сейчас. Так когда же и кому именно?

Лорел сказала тихим голосом:

— Не надо со мной так, Дэви. Я не лгала ни тогда, ни теперь. Человек, которого задавило поездом...

Миссис Марбург застонала так громко, что я не расслышал конца фразы. Она начала говорить, и я выключил магнитофон.

— Мне что, так и придется сидеть здесь всю ночь и слушать эту сентиментальную тягомотину?

— Это — семейные записи, — возразил я, — они полны трогательной ностальгии по прошлому. Ваш внук и его мать мирно беседуют о том, что случилось с вашим сыном. Разве вы не хотите узнать, что с ним случилось?

— Чепуха! У меня только один сын.

Она повернулась к Хэккету, сидящему в углу, и оскалила зубы, что, вероятно, должно было означать материнскую улыбку. Он неловко заерзал при виде такого проявления материнских чувств. Потом опять заговорил, тщательно подбирая слова:

— Нет смысла притворяться, мать. О Джаспере он легко может узнать. Думаю, что уже узнал. Я также думаю, что мне пора во всем чистосердечно признаться.

— Не будь дураком!

— Чистосердечно признаться в чем? — уточнил я.

— В том, что я убил своего брата по матери Джаспера Блевинса. Если вы дадите мне возможность объяснить случившееся тогда, то вы, по-моему, будете смотреть на это дело иначе. Разумеется, ни один суд присяжных не признает меня виновным.

— Не будь таким самоуверенным, — сказала ему мать. — Я тебе говорю, что ты совершаешь крупную ошибку, если доверяешь этому сукиному сыну.

— Мне приходится кому-то доверять, — ответил он ей. — А этот человек спас мне жизнь. Кстати, я не согласен с тобой, что нам следует отменить оплату его чека. Эти деньги он заработал.

Я прервал его:

— Вы собирались рассказать мне, как вы убили Джаспера.

Он набрал полную грудь воздуха.

— Позвольте начать с того, почему я его убил. Джаспер застрелил моего отца. Я был очень близок с отцом, хотя и не видел его много лет. Я жил в Лондоне, изучал экономику, чтобы со временем взять управление всем нашим бизнесом в свои руки. Но отец был в расцвете лет, и я думал, что ему еще жить да жить. Когда я получил известие о его убийстве, я стал готов на все. Я еще был очень молод, двадцать с небольшим. Прилетев домой, я окончательно решил разыскать убийцу.

Хэккет говорил, как по написанному, и поэтому в правдивость и искренность его слов было трудно поверить.