Неудержимая. 1000 км пешком по легендарному пути Камино де Сантьяго - Страница 3

Отец так любил мою мать, что почти молился на нее и считал ее центром вселенной. Он не хотел, чтобы кто-либо, даже ее дети, превзошли ее. Я думала, что уже нашла какой-то компромисс, и даже стала уважать его преданность. К тому же не так уж и много мне известно случаев настолько великой любви.

Мой отец встретил мою мать – румынку – в маленьком городке Дингольфинг в Германии, ближе к концу Второй мировой войны. Она была бывшей военнопленной, а мой отец – американским офицером, расквартированным в этом городе. Вскоре они поженились. Ему было двадцать, а ей – шестнадцать лет.

Он привез свою беременную жену в Америку, и у них появилось семеро детей. Отец чувствовал себя ответственным за нее по очень многим поводам и окружил ее заботой и верностью, которые смахивали на героические. Он был настоящим рыцарем в сверкающих доспехах. Но, как и рыцарь, он часто рассматривал как угрозу все, что сияло ярче, чем мать.

Меня назвали в честь матери – и я была на нее очень похожа. Я была уверена, что именно это мой отец во мне и не любил. Она должна была быть единственной. Когда он был жив, я как-то мирилась с этим и даже не обижалась. Так почему, как только он умер, я начала злиться на него?

Нельзя сказать, что он мне не помогал. Когда мы с Патриком купили наш первый дом – двухкомнатную развалюху в Чикаго, сразу после того, как я забеременела нашей первой дочкой, – он провел с нами около месяца, без устали помогая нам перестроить дом. Тогда я чувствовала, что он любит меня и хочет показать, на что способен.

Так что нельзя сказать, что я не пыталась как-то исцелить детские травмы до смерти отца. Мне казалось, что пыталась. Я ходила на семинары, наблюдалась у терапевта, прочитала тысячи книг по данному вопросу и училась у тех, кто говорил, что все это – последствия кармы и что никто никогда не был жертвой. И я была на сто процентов уверена, что все это правда. Я жила этими принципами, и в основном жила в мире с жизнью и с отцом.

Он был предан матери, а она была его великой любовью. Если сила этой любви ослепляла его до того, что он причинял мне боль, я это принимала и понимала и даже думала, что это мило. У меня с ним были неплохие отношения, и я знала, что он терпеливый, и любящий, и честный – до последнего вздоха.

Однако через минуту после того, как умер мой отец, сразу после Брюса, все мои старые, забытые чувства снова всплыли наружу, словно лава из вулкана, который я не могла сдержать. Я взрывалась изнутри, и я была в ужасе от того, что это происходит. Я помнила отца, которого боялась, того, что терял терпение и бил меня за малейшие промахи, того, кто был мрачен и зол и считал, что я ему угрожаю. С чего вообще эти чувства стали меня отравлять?

Теперь, как никогда раньше, мне нужно было быть зрелой, участливой и помогать маме, а мне хотелось что-нибудь разнести, чтобы выместить злобу. Хоть я и пыталась спрятать настоящие чувства, мне это удавалось все хуже и хуже.

В итоге моя злоба по отношению к Брюсу и отцу отравила мои чувства и к Патрику.

В книге под названием «Семь способов заставить брак работать» Джона Готмана я как-то прочитала о четырех всадниках апокалипсиса, убивающих брак: критика, презрение, оборонительная позиция и возведение стен. У нас появились все четыре пункта, и день ото дня все становилось хуже и хуже. Проблемы не были новыми, но после смерти отца и брата мне совершенно расхотелось их решать.

Так что между нами разродились битвы – я обвиняла его в отсутствии сочувствия, а он меня в том, что я все чаще спасалась работой. Ни один из нас не делал того, чего хотел другой. Он называл меня безумной. Я называла его жестоким. Он называл меня притворщицей. Я парировала, что это из-за него и что он ведет себя как ребенок. Он возводил ледяные стены. Я сжигала его взглядом. Все дошло до того момента, когда воздух, которым он дышал, отравлял меня, и я ему это сказала. Мне пришлось уйти.

В итоге, понятное дело, я принимала все приглашения преподавать, даже когда их уже было у меня с лихвой. Как минимум плюсом было то, что я уезжала подальше от него.

Честно говоря, в той или иной мере я использовала эту фишку, чтобы сбегать от него, на протяжении долгих лет. Когда мы только поженились, я пригласила его преподавать со мной, но вскоре мы поняли, что ссоримся по дороге на семинары и на обратной дороге. Это разбило мне сердце. Я любила свою работу, а он крал мою радость. Так что в один из дней, после еще одной ссоры, я сообщила ему, что больше не могу с ним работать. Он был шокирован и зол – меня отпустило.

Когда я перестала работать с Патриком, я стала нанимать других людей, которые помогали мне на семинарах. К сожалению, из-за этого в моей жизни появились еще люди, которые, несмотря на мое принятие их талантов, подводили меня и вызывали у меня такое же чувство разочарования и отсутствия поддержки. Я тогда не видела того, что вижу сейчас – в работе мне не нужна была поддержка. Мне нужна была поддержка в жизни, в любви. Мне нужны были сострадание и доброта, забота и уверенность, и я платила этим людям за то, чтобы это получить.

Оборачиваясь назад, я виню себя за эти развалившиеся отношения. «Что со мной не так? Почему те, кто мне сначала нравился, оказались такими неправильными?»

В итоге я дошла до предела и жила на грани нервного срыва. Я не могла выполнять рабочие требования, пока моя жизнь была столь неустойчива и несчастна, а мое раненое «Я» истекало кровью. Мне было грустно. Мне было больно. Мне было одиноко. Мне было стыдно. Мне было тяжело и нервно. Все темные чувства и неисполненные эмоциональные нужды, которые я отбрасывала и забывала, вернулись, чтобы мстить и требовать внимания.

Как-то раз Патрик затеял ссору с одной из наших дочерей по какому-то абсолютно глупому поводу. Мне показалось, что он просто зол и пытается ее контролировать, что ему и высказала. Я объявила ему, что этого достаточно и что я больше не могу с ним жить.

Он не мог мне поверить. Я была тем, кто всегда отходил, отступал и снова пытался. Я не была тем, кто уходит. Я тоже не могла в это поверить. Как и Шалтай-Болтай, я думала, что моя жизнь разбивается на кусочки, и в тот день разбилось все. Я знала, что это произойдет, но не думала, что так скоро. Я не могла все совместить – не хотела.

Мне не нравился Патрик. Мне не нравилось мое несчастье. Мне не нравились мои злость и отрицание. Но что важнее всего – мне не нравилась я сама. И я не хотела продолжать быть тем несчастным человеком, которым я стала.

Мне пора было перестать быть преданной и верной своей семье, хоть это меня и пугало. Я больше не жила своими идеалами, и мне надо было это признать.

Патрик съехал через два месяца и отправился в Брекенридж (Колорадо). Я погрузилась во внутренний мир.

После отъезда Патрика я погрузилась в нытье и самобичевание. Мне не нравилось пребывание в этом состоянии, потому что я знала, что, если мои клиенты и читатели поймут то, что со мной происходит, они скажут: «Она ж такая духовная и обладающая интуицией, почему тогда она не смогла с этим справиться? Почему не предвидела?»

Я предвидела. Я просто не хотела верить. Я ощущала себя жуткой неудачницей.

Оглядываясь на последние тридцать лет замужества, я поняла, что все время пыталась поладить с Патриком. Когда мы вместе путешествовали, было весело и хорошо. Но дома мы в основном ссорились. Часто казалось, что мы были не взрослыми женатыми людьми, а злобными братом и сестрой, дерущимися за контроль. Это не удивляло меня, потому что мы оба были из больших семей, в которых нам приходилось биться за желаемое. Однако продолжать в таком ключе было глупо.

Я чувствовала себя деморализованной, разочарованной в себе, и мне было стыдно за такое развитие событий. Я пропагандировала безусловную любовь, прощение и понимание, я работала с духовными наставниками, верила интуиции, но теперь ничто из этого не помогало мне прийти в порядок и наладить отношения с Патриком. Между нами росла стена, и мы не смогли ничего с этим сделать.