Неудачник из Аграпура - Страница 1

В караван-сарае было душно. Куда ни повернись — везде кто-нибудь сопит. Люди спали вповалку, устроившись среди тюков с товаром. Снаружи шумно пыхтели и переступали с ноги на ногу сонные животные, кони и верблюды.

Саламар свернулся клубком, забившись в самый дальний, темный угол. Он от души надеялся на то, что никто его не заметит. Вряд ли, впрочем, найдется вор, который польстился бы на имущество Саламара.

Как и большинство ночующих в караван-сарае на окраине Аграпура, Саламар был из пришлых: уроженец Турана, он никогда подолгу не задерживался на одном месте, вечно перебираясь из города в город. В основном он бежал от неприятностей, которые ухитрялся сеять вокруг себя с невероятной быстротой и эффективностью.

Саламар не знал, почему так происходит. Где бы он ни появился, везде поднималась свара, заваривалась какая-нибудь каша, и в результате очень скоро оказывалось, что виноват во всем случившемся именно Саламар и никто иной. Такой уж у него был нрав — и такова была его несчастливая судьба.

Разумеется, Саламар никогда не являл собою образца добродетели. Он и не пытался изображать из себя добропорядочного человека: каковы бы ни были его недостатки, неискренность в их число не входила.

Разумеется, нередко ему доводилось солгать, но одно дело — ложь ради выгоды, ложь, нацеленная на конкретный (и весомый!) результат, и совсем другое — обычная бытовая неискренность.

В общении с людьми, если только они не представляли собою объект сложных деловых операций Саламара, гирканец был исключительно милым и вполне искренним человеком.

Слабостей у него имелось ровно две: он любил блестящие предметы и не мог пройти равнодушно мимо красивой женщины. Покрывала, в которые закутывались красотки в Аграпуре и других городах, никогда не служили помехой проницательному взору Саламара. Он угадывал хорошенькое личико по влажному блеску глаз сквозь покрывало, по особенной походке, какая присуща только уверенной в своей привлекательности красавице.

Из-за женщин он попадал в особенно неприятные истории. Гонимый плачевным роком, Саламар бежал все дальше на восток и в конце концов очутился в Аграпуре. Сейчас он являл собой довольно грустное зрелище: тощий оборванец со смуглым, дочерна загорелым лицом и сальными, свалявшимися волосами. Все его имущество заключалось в маленьком узелке, завязанном в чумазую тряпицу.

У Саламара не оставалось денег даже на то, чтобы заплатить за ночлег в караван-сарае, однако спать под открытым воздухом ему не хотелось: стражники в Аграпуре запросто могли сцапать бездомного бродягу и поинтересоваться содержимым его узелка. Стражники — известные негодяи. В поисках наживы они не побрезгуют даже нищим, каким бы грязным и несчастным тот ни был.

Поэтому Саламар очень удачно прикинулся одним из слуг богатого караванщика. Тот, изрядно осоловевший от дурманящего зелья, которое курил в дороге (зелье было на самом деле довольно слабым, но на жаре, да еще в таких количествах, неплохо ударяло в голову), даже не обратил внимания на то, что заплатил за лишнего человека. По правде говоря, за такое пузо, да еще обмотанное красным шелковым поясом в десяток слоев, могло бы спрятаться не менее пяти Саламаров.

«Повезло». Впервые за полгода это слово появилось в мыслях Саламара. И с тем он заснул.

Но, видимо, судьба не дремала: она быстро отыскала своего «избранника» и принялась за обычную черную работу — устроила скандал.

Среди тех, кто ночевал в караван-сарае, имелись люди нечистые на руку. Но на сей раз они выбрали совершенно неподходящую жертву и вздумали обокрасть добродушного толстяка, напрочь, видимо, позабыв о том, что у подобных богатеев всегда имеется отменная охрана. Если бы кто-нибудь поинтересовался мнением Саламара, гирканец бы ответил: все люди четко делятся на три категории — на тех, кого следует обкрадывать, на тех, кого можно только обманывать и обводить вокруг пальца, но ни в коем случае не обворовывать, и на тех, кто подлежит только грабежу, твердолобые и недоверчивые упрямцы. С последней категорией Саламар старался не связываться

Так вот, купец, не заметивший, как заплатил за ночлег Саламара, однозначно принадлежал к числу людей, которым морочить голову — одно удовольствие. Он был из тех, кто становился на сторону обманщика против добрых советчиков — и признавал собственные ошибки лишь спустя пару лет после их совершения. Забираться к нему в тюки, чтобы спереть оттуда штуку-другую шелка, было верхом глупости. Охрана, которой наверняка платили за сохранность каждой нитки в поклаже, была начеку. В середине ночи поднялся шум. Кого-то схватили и начали бить, из рук незадачливых воров вырвали кусок шелковой ткани, но во время драки он упал на землю, и его, не заметив, истоптали ногами.

Когда до стражников дошло, что ущерб хозяйскому добру, несмотря на все усилия, был нанесен, и немалый, они впали в отчаяние. Теперь он наверняка заплатит им меньше. В конце концов, они сами были виноваты в неосторожности!

Купец, разбуженный, как и все, криками и шумом потасовки, громко охал и умолял, чтобы зажгли свет.

Саламар притаился в углу, молясь всем богам сразу, чтобы его не заметили. Но ему опять не повезло. Купец поднялся с кряхтеньем и принялся бродить среди дерущихся в поисках факелов или лампы, чтобы запалить. И наступил на Саламара.

— Он здесь! — завопил вдруг купец не своим голосом. — Хватайте его!

И навалился всей тушей на бедного гирканца.

Саламар, полузадушенный, понял, что погиб: по каким-то своим, непонятным соображениям купец принял его за вора и теперь пытается задержать. Скоро на голову гирканца посыпались колотушки, в темноте его били и тузили и в конце концов связали.

Настоящие воры тем временем благополучно улизнули. Связанный, скорчившийся на полу, Саламар сделал грандиозное усилие и ухитрился засунуть свое имущество за щеку. Имущество это, спрятанное в узелке, представляло собой небольшую костяную палочку, покрытую письменами, вырезанными в кости весьма искусно. Саламар берег ее пуще собственного здоровья.

Спрятанная за щекой, она оставалась незаметной, и у Саламара имелась слабая надежда на то, что стражники, которые явятся утром, дабы осмотреть товары, собрать пошлину и впустить торговцев и путешественников в главные ворота Аграпура, не заметят, что узник прячет во рту некий предмет.

«Лишь бы не проглотить, — думал Саламар отчаянно. — Когда, бьют, нужно дышать по-особому, не втягивать воздух… Лишь бы не проглотить!»

Стражники возникли в караван-сарае сразу после восхода солнца. На их физиономии больно было смотреть, такие они были сытые, лоснящиеся, начальственно-недовольные тем обстоятельством, что пришлось подниматься рано поутру, тащиться к какому-то караван-сараю, копаться там в чужих вещах (попутно прикарманивая разные мелочи), собирать плату за вход в город (попутно складывая кое-что себе в кошель, за пояс)… Ах, ну почему их разбудили ни свет ни заря? Ах, ну почему у них такая трудная жизнь? И, главное, кто бы утешил их в страданиях?

Купцы были готовы утешать стражников, лишь бы те не слишком портили товар при осмотре. Путешественники, которым терять было нечего, оказались куда менее любезными, и потому стражники с них брали плату с особо брюзгливыми лицами.

Наконец дошел черед до Саламара.

— А это что такое? — осведомился начальник стражи.

— Это, изволите ли видеть, вор, — объяснил ему один из охранников из купеческого каравана. Этот человек, «украшенный» синяками на лице после ночной потасовки, готов был свалить вину на кого угодно, лишь бы обелить себя в хозяйских глазах.

— Вор? — начальник стражи хищно раздул ноздри, точно падальщик, чующий скорую поживу. — И что же он украл?

— Он со своими сообщниками забрался в тюки нашего хозяина, — заговорил другой охранник, также изрядно помятый. — Сам-то остался, а тот, другой, сбежал. И вещи унес.