Нет пути назад - Страница 13
– Это началось несколько лет назад… – сказал шейх, – появились среди вас те, кто потерял честь. Они не только стали от нашего имени требовать закят, они стали красть людей, чтобы обвинить их в том, что они ашрары, и потребовать от семей выкуп. Таких поначалу было немного, но потом становилось все больше и больше.
– Имена?
Шейх назвал несколько имен. Всех я знал, все – бывшие и действующие офицеры. Всех надо проверять.
– Почему их никто не остановил? Почему об этом никому не было известно? Почему никто не пришел ко мне, черт побери, я больше года был наместником, чтоб вас всех! Я бы эту заразу с корнем выкорчевал!
– Тебя бы убили, русский. Как бы ты ни был храбр, отразить меч воина часто легче, чем кинжал убийцы…
Да, наверное, так. Меня бы просто убили. Крайнего короля здесь застрелил начальник его охраны, после чего начался форменный беспредел. Его отца взорвали на трибуне. Его деда расстреляли «Братья-мусульмане», проникшие в Гвардию, из автоматов на лестнице только что построенного Арка, после чего Арк отдали первому министру, а для короля поставили новый дворец на одном из окружающих Кабул холмов – Тадж-Бек. Да, наверное, меня бы просто убили.
– Еще вопрос. Куда деваются деньги? У них должны быть громадные деньги, как и куда они деваются? Хавала?
– Хавала… Нет, они не осмелятся пользоваться Хавалой. Там они чужие, русский, как ни крути…
– Тогда как же?
– Если в Кабуле кто-то и знает ответ на этот вопрос, так это Фархан Ширази. Он пошел в гору с тех пор, как все это началось. Кем он был до русских? Да никем, дукандором, полукровкой. Еще и стукачом, да покарает его Аллах. А сейчас он самый богатый человек в Кабуле. Если ты умный, думай, русский, думай…
– Понял. Еще кто?
– Аллах знает.
– Только мне не говорит. Еще раз предлагаю: прекращайте сопротивление. Вы думаете, что воюете с нами, а воюете со своим будущим. Ради детей – прекращайте…
Шейх махнул рукой.
– Иди, русский. Иди, пока я не передумал и не приказал убить тебя. Мне немного осталось, ты это уже понял.
– У меня есть предложение к вам.
– …
– Эти – они враги вам не меньше, чем мне. Если мне потребуется помощь муджахеддинов в борьбе с этой мразью, я могу рассчитывать на вас?
Шейх снова ничего не ответил.
– Я не жду от вас ответа сейчас. Я в Кабуле, меня несложно найти. Если ко мне придет Салам, я пойму, что он от вас. И клянусь честью, позабочусь о том, чтобы он вырос достойным человеком и воином. Если вы сами положили свою жизнь на пути Аллаха, спасите хотя бы его. Возможно, вам это зачтется…
Шейх ничего не ответил. Он что-то гортанно крикнул, к нему подбежали двое боевиков из личного джамаата. Он начал объяснять что-то, один переспросил. Они говорили быстро, на пушту – он мне знаком, но мне знаком городской пушту, а не диалект долины Сват, на котором они говорили. Шейх раздраженно накричал на переспросившего, потом показал на тропу.
– Они отведут тебя до дороги. Пусть нас рассудит Аллах…
Обратный путь до деревни прошел быстрее, потому что я знал путь и шел по нему скорее, к тому же он шел с горы, а не в гору. Я понимал, почему один из моджахедов переспросил и почему так разозлился шейх. Моджахед спросил, действительно шейх хочет, чтобы они отвели неверного до дороги, а не убили, а шейх раздраженно подтвердил приказ. И все равно я каждую минуту ждал выстрела, не верил, что выпустят.
В деревне моджахеды нашли транспортное средство. Старый трехколесный мотоцикл с большой открытой платформой сзади. Такие здесь использовались для перевозок, они проходили по дорогам, которые не выдержат давления груженого грузовика, а их двухтактные моторы питались самой дрянной соляркой. Сзади на голый металл бросили груду тряпья – и так грузовой мотоцикл превратился в пассажирский.
На обратном пути я замерз, как не замерзал до этого. Совершенно отмороженный мотоциклист (все мы в руках Аллаха, – исламская интерпретация пословицы «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет») гнал по узкой горной дороге на неошипованных шинах со скоростью километров сорок, вскрикивая что-то лихое на каждом повороте. От ледяного ветра я буквально задубел и держался из последних сил. У моих провожатых заиндевели бороды, и один из них, кажется, читал ду'а, чтобы выбраться живым и невредимым из этого адского тарантаса. Если молодой мотоциклист решил произвести на нас впечатление, ему, черт возьми, это хорошо удалось.
Нас еще и трясло.
Потом трясти перестало, и я понял, что мы выскочили на трассу. Над трассой на Кабул постоянно висел запах дизельной гари, тоже известная примета…
– Приехали…
– Да спасет вас Аллах на вашем трудном пути… – проговорил я, протягивая руку своим злейшим врагам.
Моджахеды помялись. Потом руку пожал один, затем и другой.
– Иди с миром, неверный…
Трещащий, как пулемет, тарантас тронулся – местные обычно потрошили глушитель, чтобы добавить немного мощности, – а я побежал (чтобы согреться, хотя бегом это можно было с трудом назвать).
Был ли у меня жучок? А сами как думаете…
Идущий в сторону Кабула «Датсун» с мощным багажником на крыше свернул с дороги и затормозил, поднимая снежную пыль. Я побежал следом.
– До Кабула подбросите, уважаемый.
– Садись.
За рулем был Араб, закутанный в яркую клетчатую куфию. Больше я никому не мог довериться…
– Назад садись…. – сказал он, управляя машиной.
Я полез назад. Там была спортивная сумка с кучей чертовски приятных, самых лучших вещей, которые сейчас мне были нужны. Носки и варежки ручной вязки, из собачьей шерсти, и верблюжье одеяло. Только сейчас, оказавшись в тепле, я понял, как я замерз. Большой термос, в котором был сваренный по-бедуински крепкий соленый чай с жиром, густой, как молоко, – вкус отвратительный, но чай был горячий, и только жители Востока знают, насколько он полезен: мертвого поднимет. И лепешки, отличные местные лепешки из земляной печи, и большая банка с урбешем[11], трех ложек которого достаточно, чтобы наесться.
– У казаков баньку истопили, – сказал Араб, не отрываясь от руля, – а мне веники прислали, с эвкалиптом. Есть или пустышка?
– Есть, – с полным ртом, совершенно позабыв о всех правилах этикета, ответил я, – еще как есть. Там и поговорим.
Где же еще говорить, как не в бане? Ни один жучок такого не выдержит.
– А с тобой кто?
Сидевший рядом с Арабом на переднем пассажирском сиденье парень обернулся, и я узнал его по глазам. Они уже не были затравленными, как в горящем пламенем расового погрома Лос-Анджелесе, где он умудрился посадить себе на хвост полицию Эл-Эй, спецназ американского морфлота, а потом еще и с десяток негритянских отморозков.
Потом я его еще встречал, и не раз.
– Салам алейкум, эфенди, – жизнерадостно сказал он, – та санга ее?[12]
– За ха ям, манана, – проворчал я, отхлебывая чай. – Пару фраз из разговорника зазубрил и думаешь, уже аскер? Чего тут делаешь?
Парень пожал плечами. Мы с ним не виделись с операции по ликвидации генерала Абубакара Тимура. Он тогда вел десантную группу.
– Стреляли, – ответил он фразой из кинофильма.
– А то, что на тебе смертный приговор Шуры за Тимура висит, это как?
– Так все мы смертники, – беззаботно ответил он. – Когда кому суждено, Аллах знает. Женился, все надоело, решил это, – парень подобрал слово, – поазардовать. Да и должки старые отдать не мешало…
– Ты мне ничего не должен.
– Должен. Так как, возьмете?
Стервец.
– В отпуске?
– Оно самое. За свой счет. Пока не надоест.
– Звание? Кап-три?
– Обижаете. Кап-два, досрочно.
Идет так же, как и я, – все звания, считай, досрочно. Наверное, самый молодой капитан второго ранга на флоте.
– Ну, пакхейр, пират. Добро пожаловать в наш дурдом.