Нет пути назад - Страница 11

А здесь не слишком-то дальновидные люди предпочли вступать в переговоры со старейшинами местных племен, причем разговаривать с ними как с равными. Хотя мы держава двадцать первого века, а они довели свой народ до века примерно семнадцатого – восемнадцатого и держат его в нищете и убожестве. И чтобы легче было разговаривать, начали подкупать раздачей гуманитарки, точно зная, что они ее будут продавать. Раз поставляется гуманитарный рис, не надо выращивать свой. А раз не надо выращивать свой, значит, можно подработать. Фугас на дорогу подложить, обстрелять конвой. А что? Тоже деньги.

И сейчас, идя мимо обнесенного каменной стеной по пояс рынка, я видел плоды этой политики, сломать которую мне так и не удалось.

Ну и мужчины.

Мужчины здесь делятся на стариков и всех остальных. Старики неспешно смотрят на текущую перед их глазами жизнь и с достоинством ждут своей кончины. Остальные мужчины – чаще всего неопределенного возраста, рода занятий, все с оружием. Все лихие – моему нраву не препятствуй. Здесь, в этих селениях, нельзя выделить боевиков и сказать, что вот это мирный житель, а это – бандит, боевик. Здесь любой возьмется за оружие и начнет стрелять, если будет повод или достаточная сумма денег. Мирных здесь нет.

Ворота, в которые мы зашли, были выкрашены зеленой краской – символ ислама. Во дворе – затоптанном сапогами, грязном, с глинобитными строениями – стояли несколько мужчин, без оружия. Один из них на наших глазах зарезал овцу.

Ясно, очередной этап пути. Сидим, едим, пьем. Хоть немного согреюсь – переход по горам я могу и не выдержать…

Еда была хорошей, с мясным блюдом. Даже при короле, при относительно стабильной власти, афганцы ели мясо лишь по праздникам, даже средний класс, – сейчас, судя по тому, как афганцы вели себя за столом, мясное блюдо в обед было для них нормой. После чего мы улеглись, чтобы немного поспать перед переходом по горам. Легли в общей комнате, мне дали такую же овчину, как и всем. Зимой в горах холодно, что днем, что ночью…

Ближе к вечеру мы вышли. Уже светила луна, и на стремительно темнеющем небе проявлялись белые крупные звезды. Небо очистилось, буран кончился…

Ни у одного из боевиков не было автоматов, оружие если и было, то они несли его скрытно, скорее всего, те дешевые пистолеты, которые клепают с другой стороны границы. У всех были одеяла, которыми они закутали себя перед переходом, и большие мешки, в которых они несли купленное в городе: пакеты, майонез, чайные пакетики. Аскеров генерала Мадаева больше не было – и можно было ходить по горам относительно безопасно.

Генерал Мадаев погиб, пополнив своей смертью длинный список подозрительных смертей, какими умерли многие из тех, кто работал в Персии или с Персией, а потом действовал в Афганистане. Никто не уверит меня в том, что это трагическая случайность…

Мы уходили в горы. Я шел в середине колонны, на мне был тот же самодельный плащ-пончо. Последний из боевиков волок за собой что-то типа мешковины с камнями, это примитивное, но действенное приспособление затирало наши следы.

И тут – когда поселок был уже не виден – моджахеды внезапно заговорили между собой, явно встревожившись чем-то. Прислушавшись, я услышал негромкий ровный гул мотора где-то в небесной выси, отражающийся от стенок ущелья. Первый раз я слышал это при таких обстоятельствах. Небо очистилось, и ударные беспилотники тут же вылетели на охоту. Террористы звали их пуштунским словом «мачайс» – «пчелы».

Заметил – нет?

– Идите дальше… – сказал я, следя за голосом, – они не нанесут удар. Они не видят оружия у вас, не имеют права…

Шедший позади меня моджахед толкнул меня в спину:

– Иди…

Шейх сидел у выхода из пещеры на небольшом коврике, красочно разукрашенном, таком, какой кладут на спину верблюдов. Он сильно постарел по сравнению с теми немногочисленными снимками, которые у нас были и на основании которых велся его розыск. Борода и волосы белые как снег, редкие, тонкие, на голове – вместе традиционного паколя или чалмы – черная спецназовская шапочка, раскатывающаяся в маску, удобная и теплая, как у рядового бойца. Я знал, что по крайней мере один раз по нему стрелял снайпер, но ему удалось выжить. Как – я не знаю. Возможно, просто неправильное опознание…

С первого взгляда я понял, что шейх болен, и болен сильно. Пергаментная, нездоровая, желтая кожа, как бумага. Это от почек. Посадил почки от долгих ночевок на холодной земле, тут даже туристический коврик не спасет, и костер разжечь нельзя – беспилотник тут же увидит тепло. И теперь моча поступает в кровь, отравляя организм, – это называется нефрит. Два-три года максимум, после чего миллион никому платить не придется. Аллах заберет его. Для меня это плохо, возможно, шейх и в самом деле решил разменять свою жизнь на мою.

Рядом с ним боевики из его личного джамаата. С первого взгляда видно – на каждом море крови. Удивительно, но многие из наиболее опасных террористов и экстремистов – бывшие королевские слуги. Экстремисты убили короля, а его слуги перешли на сторону экстремистов и начали вершить террор. Уже одно это показывает, насколько больно афганское общество. Автоматы, пулеметы, ракетные установки «РПГ-7», я заметил, что часть из них – с приваренным сзади дополнительным козырьком, чтобы стрелять под острыми углами по вертолетам. У всех у них большие бесформенные накидки, как мексиканские пончо, закутывающие человека полностью, с рюкзаком и с оружием. Опытные, гады. В основном наблюдение у нас ведется с воздуха, а по правилам нельзя открывать огонь, пока не увидел оружие у противника. А как его увидишь, если оно под такой вот попоной?

Каждый из них смотрит на меня так, как будто я причина всех их бед, прошлых, нынешних и грядущих. Каждый готов броситься на меня и растерзать, повинуясь единственному кивку шейха. То, что я безоружен и пришел с миром, их не остановит: они озверели от крови и не знают благородства.

– Ас саламу алейкум, – сказал я, – мир вам.

Шейх смотрел на меня пожелтевшими от болезни, рысьими глазами.

– Ва алейкум ас салам, – сказал наконец он, – мир и тебе.

Я тайком выдохнул. Если начал говорить, уже лучше.

– Оставьте нас, – приказал шейх.

Моджахеды неохотно повиновались, пошли в глубь пещеры. Как минимум один будет целиться в меня из темноты, уверен…

– Ты – Воронцов, – сказал шейх, пристально смотря на меня. – Убийца мусульман…

– Я убивал бандитов, – возразил я.

– Ты убивал мусульман, – сказал шейх, – и рано или поздно Аллах призовет к ответу и тебя. Но именно потому я и доверяю тебе. Как никому.

Шейх закашлялся, кашлял нехорошо: скорее всего, еще и бронхит. Надо бы антибиотиками, антибиотики у них наверняка есть, но пещерная жизнь не для старого человека. Возможно, он болен настолько, что умрет уже в этом году.

– Я мог бы приказать убить тебя, – сказал шейх, откашлявшись и сплюнув на снег мокроту, – но я не стану этого делать. Ты поможешь мне…

Я впился глазами в комок слизи. Он был подозрительно темного цвета: возможно, внутреннее кровотечение.

– Думаешь, когда я умру? – спросил шейх.

– Всем нам отмерено Аллахом.

– Аллахом? Что ты знаешь про Аллаха?

– У нас, русских, есть судьба. Мы верим в нее. А еще мы верим в Ису, пророка, предшествовавшего Мухаммеду.

– Ты ничего не знаешь про ислам и про веру, русский. Но так даже лучше. Так я смогу отомстить им.

– Кому – им, шейх?

Вместо ответа шейх достал из-за пазухи какой-то засаленный пакетик.

– Приблизься. Возьми.

Я сделал, как было сказано.

– Это то, что мне подсыпали в еду. Таким, каким ты меня видишь, я стал только недавно, еще три месяца назад я был здоров. Теперь… хвала Аллаху, я еще достаточно жив, чтобы отомстить этим шайтанам…

В пакетике что-то было. Я не осмелился это пробовать и даже нюхать. Одному шайтану известно, что это.

– Кто это сделал?

– Человек, который пришел с той стороны.