Нестор-летописец - Страница 25

На волхве был длинный плащ с клобуком, закрывавшим голову.

– Ну повернись, – упрашивал его шепотом Георгий, – повернись… Если это оборотень Всеслав, нам его не одолеть.

– А ты знаешь Всеслава в лицо? – тихо посмеялся Мономах.

– Ох… и впрямь не знаю.

– Я тоже никогда его не видел. Тогда не все ли равно, кто там колдует. Надо подойти ближе. Он нас не увидит, мы придем из темноты.

Княжич встал в полный рост, распахнул плащ и беззвучно обнажил меч.

– Меч святого Бориса. Пошли, Георгий. А ты, купец, оставайся на месте и жди. Если мы не вернемся, действуй как знаешь. Бог тебе поможет.

Он перекрестился и зашагал к капищу, не прячась. За ним, осенясь знамением, двинулся варяг, догнал княжича и попытался обойти – закрыть собой. Мономах отстранил его рукой.

Они приблизились к границе темноты и света. Несда, плохо сознавая, что делает, отправился следом. От капища его отделяло чуть более полусотни шагов. Он увидел, как Георгий, обойдя все же Мономаха, быстро перескочил между двумя огнями и ткнул острие меча в спину волхва.

Дальнейшее произошло стремительно, Несда не успел пройти и двух шагов. Волхв, не оборачиваясь, скинул с головы клобук, по-заячьи скакнул наискосок в сторону. На прежнем месте остался только плащ. Волхв сделал еще одно быстрое, едва заметное движение. Георгий выронил меч и стал падать.

В тот же миг Несда увидел лицо волхва, показавшееся почти черным: короткие кучерявые волосы над невысоким лбом, угрожающе оскаленные зубы, блеснувшие белизной. Отрок споткнулся и упал, к горлу подступила внезапная тошнота.

На капище волхвовал комит софийской стражи Левкий Полихроний. Он был облачен в броню и сжимал в руке короткий меч.

К варягу с криком подбежал Мономах, подхватил, но не удержал. Они упали вместе. Пока княжич пытался встать, волхв исчез. Георгий не шевелился и не дышал. Пониже плеча из дыры в груди быстро расползалась кровь. Мономах выставил вперед меч и бросился в темноту за убийцей.

Несда, шатаясь, поднялся и пошел к кумирне. Он не слишком понимал, что произошло. Оскал волхва, обернувшегося софийским комитом, затмил все мысли. Он только хотел помочь варягу, с которым что-то случилось. Вдруг из темноты вылетел Мономах и едва не повалил его снова в траву.

– Где он?! Где этот бесовский чародей?

Несда очумело потряс головой.

– Не знаю.

– Он убил Георгия и как в бездну провалился!

Княжич оттолкнул его и убежал.

Несда посмотрел на полыхающие огни и на лежащее ничком посреди капища тело варяга. Его помощь больше не нужна. Теперь дело стало яснее: охота на волхва закончилась.

Он развернулся и пошел прочь. С неба снова начало капать. Потом лить. Очень быстро дождь разошелся, струи хлестали по лицу, словно плети. Громыхнула молния. Перун гневался, что его врагу Кривому Велесу принесли человечью жертву. Или радовался. Никогда не знаешь, что у этих лукавых божеств на уме. Несда и подавно не ведал. Он спускался с горы, тычась в темном лесу будто слепой щенок. Шептал:

– Господи, спаси люди Твоя и благослови достояние Твое, победы на сопротивныя даруя…

Ворота Киева открывались на рассвете. В это утро свет не приходил долго. Небо угрюмилось темными быстрыми тучами, бежавшими будто привязанный к половецкому коню пленник.

Стражники, отперев ворота, удивленно проводили взглядами отрока, первым вошедшего в город. Отрок в свитке на меху был грязен, мокр, исцарапан и несчастен. Он трясся от холода и кулаком размазывал по лицу сырость – то ли слезы, то ли дождь.

– Эй, малец, – окликнул стражник, – ты чьих будешь?

Несда не услышал его и не обернулся.

– А может, ничьих, – ответил сам себе жалостливый кметь. – Божья птаха.

– Неспокойная ночка была, да-а, – сказал второй стражник, почесывая под шапкой. – Слыхал, что сменные баяли? Переяславский княжич прискакал-де бешеный, ломился в ворота. Про душегубство кричал чегой-то.

– Я ж с тобой был, – напомнил первый, – слыхал небось, не безухий.

– Ну да, ну да, – покивал другой. – Так этот мальчонка, может, видал там чего? Ишь, горестный какой.

– И верно! Соображаешь, Тулук, – с уважением сказал первый и проорал во всю глотку: – Эй, малец!

Но мальца и след уже затерялся среди квелых поутру, зевающих холопов, тяжело бредущих торговцев-коробейников и баб-портомой с огромными корзинами тряпья, собравшихся на речку.

Несда тихо подошел к отцову двору, в последний раз растер грязь на лице и сосредоточенно предстал перед кормильцем. Дядька Изот сидел сгорбленный у ворот на обрубке колоды, обхватив голову руками. Ясное дело – хозяйское чадо сгинуло без вести, кормильцу первому за пропажу отвечать. Дядька Изот к тому же добрый, к дитю всей душой расположен.

– Вот он я, дядька, – сказал Несда, сделав голос потверже, чтобы не дрожал.

– Ах ты ж, – всплеснул руками кормилец, подскочил и давай ощупывать и оглядывать чадо. – И где же ты был, изверг!! Аж чуть голова моя не поседела! Кто тебя так измордовал?!

– Пусти, дядька, – отбивался Несда, – никто, сам. В лесу заблудился.

– В лесу! Боги святы! Да как ты там оказался-то ночью?

– Не спрашивай меня ни о чем, дядька Изот. Все равно не скажу. И отцу не скажу.

Несда всхлипнул.

– Ну вот, и очи намокли! Ах дите ты, дите, – сжалился кормилец и прижал его к себе. – Ну, не говори, не говори. Поплачь, ежели хочется. А хозяину и не до тебя теперь. Нынче всем плакать хочется.

Несда вырвался из объятий.

– Что случилось, дядька? Отчего отцу не до меня?

– Эх!

Кормилец безнадежно махнул рукой и пошел во двор. Несда догнал его и дернул за рукав.

– Говори!

– Прискакал незадолго до тебя Балушка.

– Отцов холоп? Да ведь его на весло посадили, в Корсунь…

– То-то и оно. Он да еще двое от всего обоза остались.

– Куманы? – задохнулся Несда.

– Они. Одну лодью, говорит, взяли, а две сожгли. Перебили всех, ночью.

Несда рванулся к дому, но вдруг остановился.

– А Даньша?

Дядька Изот молча повесил голову. От крыльца навстречу Несде, гремя бубенцами-подвесками, выбежала Баска в рубашонке без подпояски. С тихим сопеньем ткнулась ему в ноги. Он погладил сестренку по голове, взял за руку и увел в дом. В сенях ее подхватила нянька, стала выговаривать за непослушание.

В доме было не по-утреннему безмолвно. Не сновала челядь, не перекликались весело девки-холопки, Мавра не раздавала дневные работы по хозяйству. Несда на цыпочках прошел к истобке, неприметно встал у ободверины.

Балушка ерзал на скрыне и отчаянно вздыхал. На нем была рубаха с чужого плеча и ветхие лапти не по ноге.

– Такие дела, хозяин…

Поникший Захарья сидел у стола, крепко сцепив большие руки, волосы свешивались на глаза. Мавра беззвучно плакала за прялкой, вцепившись рукой в свои обереги, приколотые связкой к верхней рубахе, – крохотные медные гребешки, ковшики, гуси-лебеди.

– Так, говоришь, до Воиня не доплыли, – молвил Захарья. По напряженному лицу было видно: он силой утверждает себя в мысли, что его лодей больше нет.

– Уже за Росью весть донеслась, – закивал Балушка. – Гонцы переяславские оповещали. После того еще два дни плыли. Данило, шурин твой, не хотел назад поворачивать. Да лихую сторожу ты, хозяин, набрал. Иные сбегли, иные с Данилом засобачились.

– Что ж куманов проспали? – горько спросил Захарья. – Днем собачились от страха, а ночью дрыхли преспокойно?

Балушка исторг из себя долгое покаянное воздыхание, хотя он-то виноват ни в чем не был.

– Думали, на правый берег поганые не полезут. – Холоп посмотрел в глаза Захарье, распрямил спину, гордо сообщил: – Две лодьи мы спасти могли, хозяин! Почитай на середину реки успели увести. С огнем только совладать не сумели. Куманы нас запаленными стрелами достали. Потом уж в воде добивали. А кто и сам потонул.

– Своими глазами видел, как Даньшу убили?

– Видел, как налезли на него, ровно стая псов. Где ему с одной рукой рубиться против такой своры.