Несносная Херктерент (СИ) - Страница 11

— Ты ходил там?

— Да.

— И что там?

— Ничего. Океан Мёртвых. В старину, особенно в бурю, многие говорили, что видят их, души погибших. Иные, кому повезло пережить страшные бури в тех водах, говорили, что видели в разрывах волн города-призраки. Говорят, что морские птицы — это души. Их души. Души погибших. Они и сейчас кричат. Я не знаю, правда ли это.

Приходилось видеть извержение вулкана. Завораживающе. И страшно, ибо понимаешь — над этой стихией ты не властен. Как не были властны они.

— Ты думаешь, много погибло?

— Я не историк; есть разные цифры. Планов и описаний столицы сохранилось больше всего, по самым скромным подсчетам, в Городе жило не менее двух миллионов постоянного населения. На архипелаге было очень много крупных городов. Считается, что столица не была самым крупным. Южный порт был больше. Верю, удобная гавань на пересечении стольких торговых путей. Описаний сохранилось не так много, но и там жило не меньше, чем в столице.

Помнишь результат первой переписи?

— Да. 5 345 698 человек от младенца до старика. Но это же было спустя десять лет после высадки! И ещё многие ушли на другие земли.

— Не многие. Даже самые оптимистично настроенные историки считают, что не более миллиона. Да и перепись… Десять лет прошло. Они без конца воевали. Сначала просто потому что хотели выжить. Ты знаешь, почему на побережье столько скал и столько холмов зовется "красными"?

— Да. В старом языке это звучит как "Кровавые скалы" и "Кровавые холмы".

— Приморье — земля, впитавшая слишком много нашей крови. Первые наши города стоят на костях. А там, — адмирал показал в безбрежную океанскую даль, — там, в трехстах милях к юго-западу, океан стал могилой почти для пятидесяти миллионов человек. И это ещё одна из самых низких оценок. Там могила породившей нас цивилизации. Хорошо, если спасшиеся сохранили десятую часть наследия погибшего архипелага. Какой взлет человеческого духа был прерван силами стихии! Столько было потеряно! Кое в чем мы только в прошлом веке смогли догнать их.

Пересекая те воды, наши корабли издавна приспускают флаг. Проходя над местами, где были Великие города, корабли отдают почести, словно павшим собратьям.

Марине становится грустно. Что-то очень красивое исчезло безвозвратно. Адмирал, чуть усмехнувшись, продолжил.

— Есть ещё живые памятники погибшему Архипелагу. Рыба-угорь. Да-да, именно угри, дальние родичи того самого, кем ты в детстве до полусмерти перепугала Софи.

В древности угри нерестились в прибрежных водах Архипелага. Потом он погиб. А угри поколение за поколением возвращаются нереститься в те воды, где родились когда-то. Может, они гибнут после нереста, может, возвращаются в эти воды вновь — ученые пока не знают.

Марина с умным видом смотрит на брата снизу вверх, и тоном ректора, изрекает.

— Я думаю, легендарный морской змей — это ни что иное, как гигантский угорь.

— А я думал, ты в сказки не веришь…

— Никаких сказок. Знаешь про хрустальных угорьков?

— Конечно, личинки обыкновенных угрей. Когда они поднимаются в реки, их массово ловят. Каких сразу едят, каких содержат потом в лагунах, а каких подсаживают в пруды к карпам.

— А знаешь, что на больших глубинах с батисферы видели гигантских хрустальных угорьков, почти два метра в длину. И если разница в размерах между личинкой и взрослой рыбой такая же, как у обычных угрей, то представляешь, какая рыбища из такой личинки вымахает?

— Никто таких гигантов не видел…

— Но это же не значит, что их нет! Мы же ещё не освоили больших глубин, кто знает, что там попадется!

Адмирал промолчал. Сестренка в очередной раз права.

Но и он в морской биологии кое-что понимает.

— Некоторые животные могут размножаться на личиночной стадии. Так что, то могли быть именно такие личинки, никогда не переходящие во взрослую стадию.

Но Марине явно хочется, чтобы морской змей существовал. Да и Сордару, по большому счёту, тоже. Они оба прекрасно знают — в морских глубинах таится ещё много загадок. Человек рано или поздно разгадает их все.

— Сордар, а если туда, ну, где Архипелаг был, батисферу опустить, то что от городов осталось, наверное, можно будет увидеть вновь?

— Батисфера… Не знал, что ты и это слово уже знаешь…

Марина довольно усмехается.

— Я в неё даже лазила! Она тем летом была в павильоне "Наука" на Государственной выставке. В люк еле пролезла. Внутри столько всяких приборов, но так тесно! Даже мне одной, а они вдвоем спускались. За мной крышку люка закрутили. Даже кувалдами по ключам били, что бы плотнее закрыть. Грохоту было! Там вообще великолепный аттракцион был: видел, наверное, огромный аквариум с морскими рыбами? Он три этажа здания занимает. Там даже настоящие акулы плавают. Ну вот, батисферу туда опускали, словно в море. Кстати, как потом оказалось, я была единственной, кто рискнул этим аттракционом воспользоваться. Какие же все трусливые оказывается!

Смотришь на рыб через иллюминатор кварцевого стекла. Можно включить — выключить прожектор. Надеваешь наушники и переговорную трубку, и разговариваешь с теми, что на верху. Весь воздух, на несколько часов — в баллонах на стенке, там же и поглотители для углекислоты. Вообще, здорово, смотришь на рыбу, а она с той стороны стекла — на тебя. Ртом хлопает — то ли съесть тебя хочет, то ли наоборот, хочет что-то сказать. Кстати, ты знаешь — рыбы говорят, только мы их не слышим?

— Конечно, знаю, гидроакустикой уже довольно давно занимаются, "разговоры" китов и дельфинов иногда принимают за шумы подлодок.

— Жаль, что аквариум тот не очень глубокий, всего-то метров десять, а ведь батисферу можно опустить на пятьсот метров! И даже больше!

— Километр сто тридцать два метра.

— Что?

— Эту батисферу опускали на километр сто тридцать два метра. С корабля — кабелеукладчика. В Морском Генштабе решили профинансировать экспедицию. Вопрос о спуске к Архипелагу тоже обсуждался. Ученого, главным образом, волновало, что у дна очень сложный рельеф, и можно запутать, а то и оборвать трос. Ты, часом, не запомнила, кто о батисфере рассказывал?

— Запомнила, конечно — маленький такой, сухонький и лысенький, очень быстрый и говорливый, дядечка. Он ещё столько про всяческих морских рыб и прочую живность говорил. Показывал заспиртованную удивительную рыбку-стеблеглаза. Сама маленькая, на змейку похожа. А глаза — на длиннющих, больше трети длины тела, стебельках.

— Этот дядечка, как ты выражаешься, и есть изобретатель батисферы. Он ученый, очень крупный океанолог. Про рыбку он тебе не просто так говорил. Я этих ученых не понимаю — человек побывал на немыслимой глубине, а гордится тем, что смог доказать, что эта рыбка, стеблеглаз — не особое семейство рыб, а личинка золотистого дракона — довольно давно известной тропической глубоководной рыбы.

— Да ну? Он вообще-то про всех рыб очень интересно рассказывал. Я потом все-все книги про морских обитателей, что смогла найти, прочитала.

— Интересно, что твоя мама сказала, когда ты в батисферу лазала?

— А её там не было.

Адмирал усмехнулся.

— Почему-то, я именно так и думал.

Мне потом рассказывали про рекордный спуск. Ему по телефону передают поздравления, а от только: "Угу. Рыбы такого-то вида держаться парами. Запишите". В порт, он не военный, вскоре после рекордного спуска, приехал известный мирренский адвокат из столицы. Оказывается, ученый получил неплохое наследство, по завещанию, написанному почти триста лет назад.

Жил у мирренов, при императоре — моем тезке, порядковый номер шесть, чудак-богач очень знатного рода. Считал себя ученым, писал умеренно бредовые трактаты — к примеру, утверждал, что если из медного шара диаметром шесть с половиной метров выкачать весь воздух, то такой шар с вакуумом сможет поднять человека, а если несколько таких шаров прикрепить к паруснику, то можно получить воздушный корабль. Расчет-то на подъемную силу шара он правильно сделал, только про такую вещь, как атмосферное давление напрочь забыл, или вовсе не знал. Расплющило бы его шар ещё в процессе откачки воздуха.