Нептунова Арфа - Страница 27
Аракелов взглянул на часы. Пока он точно укладывался в намеченный график. Значит, можно сделать привал. Он остановил скутер, с полчаса поплавал, разминаясь, и даже с удовольствием повозился с молоденьким осьминогом — щупальца его были не длиннее аракеловской руки. Осьминожек оказался общительным, охотно играл с Аракеловым в прятки, затем предложил сеанс вольной борьбы, а потом со свойственной головоножьему племени непоследовательностью неожиданно смылся, оставив медленно расползающеес облачко сепии. Аракелов показал ему нос, не питая, правда, ни малейшей надежды на то, что спрут заметит и оценит этот жест, потом вернулся к своему «кархародону», поудобнее — насколько возможно было — устроился на водительском месте и дал ход.
И снова навстречу ему помчалась абиссальная тьма в редких просверках чьих-то живых огней — звездная ночь гидрокосмоса. Совсем как восемь лет назад, когда он поспешно возвращался на «Лужайку одуванчиков» после встречи с таинственным Левиафаном.
Впрочем, не таким уж таинственным.
Это Аракелов понял почти сразу: чего-нибудь да стоили все же месяцы подготовки к советско-японской экспедиции на «Иба-Мару», целью которой были поиски реликтовой фауны Южных Морей — поиски тщетные, ибо в тот раз им так и не удалось схватить за хвост Великого Морского Зме (формулировка, сколь непочтительная, столь и популярная на борту этой турбопарусной шхуны). И вот теперь Аракелов столкнулся-таки с Великим Морским Змеем — как раз тогда, когда меньше всего ожидал. Впрочем, правильнее было бы сказать — с одним из Морских Змеев. Потому что галапагосский Левиафан ничем не напоминал, скажем, пресловутых «долгоносиков» Титова и Вариводы, змея Ле-Серрека или чудовище «Дзуйио-Мару». Зато с другими он явно находился в кровном родстве.
Именно это морское диво описывал в судовом журнале немецкой субмарины У-28 ее командир, фрегаттен-капитан Уве-Ульрих Форстнер: «30 июля 1915 года мы торпедировали в Северной Атлантике британский пароход «Иберия» (водоизмещением 5223 тонны).
Судно, которое было длиной около 180 метров, быстро пошло ко дну, кормой вперед; глубина в том месте достигала нескольких тысяч метров. Через 25 секунд после погружения пароход взорвался на глубине, которую мы приблизительно определили в тысячу метров. Вскоре после этого из воды на высоту 20 или 30 метров были выброшены обломки судна и среди них огромное морское животное.
В это время на мостике подлодки находились шесть человек: я, два дежурных офицера, старший механик, штурман и рулевой. Мы во все глаза смотрели на морское диво. К сожалению, мы не успели его сфотографировать, так как через 10–15 секунд животное уже скрылось под водой. Оно было длиной около двадцати метров, напоминало гигантского крокодила с четырьм мощными лапоподобными ластами и с длинной заостренной головой».
В мае 1964 года экипаж небольшого траулера «Нью-Бедфорд» видел у массачусетских берегов чудовище с крокодильей головой на длинной змеиной шее.
Ясным летним днем 1972 года Джеймс Р.Коуп, капитан и владелец небольшой шхуны, несколько минут наблюдал сквозь толщу пронизанной солнечными лучами кристально прозрачной воды Калифорнийского залива гигантское крокодилоподобное животное, медленно плывущее над самым дном.
Наконец, в сентябре 1998 года именно его две с половиной минуты наблюдали на обзорном экране мезоскафа Зигмунд Дрек и Юхани Паскиайнен, изучавшие донные отложения Калекой котловины.
Так что незнакомцем галапагосского Левиафана Аракелов считать не мог. Больше того, чуть не сто лет назад уже было подыскано ему определение: неотилозавтр. Реликтовый ящер, не захотевший вымирать, а потому вынужденный измениться. В конце концов, и целакант, знаменитый «старина четвероног», сенсация прошлого века, тоже заметно отличается от своих ископаемых предков, из мелкой пресноводной рыбешки превратившись за миллионы лет в здоровенную морскую рыбину до двух метров длиной и до ста килограммов весом. Как говорится, «однако за время пути собака могла подрасти»…
Главное же — до сих пор все эти встречи были случайными. Непредвиденными и неназначенными. Но на этот раз — Аракелов был уверен, не знанием еще, но чутьем — Великого Морского Змея удалось-таки словить за хвост. И хвост этот вел сюда, в оазисы Галапагосского рифта. А может быть, и в другие подобные места — есть же они еще где-нибудь в рифтовых долинах срединно-океанических хребтов! Где-нибудь да есть. И в их странном мире с обращенной вниз, к жару подземных недр жизнью, эти упрямо не захотевшие вымирать вопреки эволюции неодинозавры отыскали себе экологическую нишу, в которую вписались — на тысячелетия. На миллионы лет. Теперь понятно, где их искать. В том-то и была причина неудачи экспедиции на «Иба-Мару», что океан велик. Искать в нем что-нибудь наудачу — хуже, чем пресловутую иголку в стоге сена. А теперь — теперь есть привязка.
С этим и кинулся Аракелов по возвращении на станцию к доктору Рибейре. И получил, мягко говоря, от ворот поворот. Впервые в его немалой уже практике батиандра ему просто-напросто не поверили. Мало ли что может привидеться в абиссальной тьме? И вообще, сеньор Алехандро, что вы делали в этом районе? Программой его посещение не предусматривалось, и на это сеньору батиандру стоит особо обратить внимание, ибо дисциплина… И далее последовали рассуждения, которые Аракелов, признаться, на девять десятых пропустил мимо ушей, настолько он был ошарашен таким поворотом дела. Этого он ожидал еще меньше, чем встречи с Великим Морским Змеем. И наконец, прозвучал сакраментальный вопрос — тот, о который от века разбивались все рассказы о встречах с реликтовыми чудищами. Где доказательства?
Доказательств у Аракелова не было. Он видел — и только. И еще он знал, где теперь надо искать. Под это, между прочим, вполне можно получить ассигнования; это достаточно серьезно — во всяком случае, посерьезнее аргументов, под которые снарядили в тридцать седьмом «Иба-Мару». Однако пронять доктора Рибейру было непросто. Пусть сеньор Аракелов извинит, но все это слова. Давным-давно разработаны критерии достоверности наблюдения. Это азбука. Достоверным считается наблюдение, проводившееся не менее чем двумя людьми независимо друг от друга, что исключает возможность сговора, и совпадающее при описании не менее, чем на шестьдесят процентов. Вот так. Исходя из этих критериев, сообщение сеньора Аракелова достоверным сочтено быть ни в коей мере не может. Не говоря уже о том, что в данном районе батиандру по программе находиться вовсе не следовало… Черт знает что! То специально снаряжают международную экспедицию, даже неудача которой никого не обескураживает, то теперь, когда дело сделано, Аракелову не хотят верить… Что это? Ограниченность? Нежелание уступить честь открытия? Непонятно. И неприятно.
Так ни до чего и не договорившись, Аракелов ушел к себе — спать хотелось нестерпимо, и продолжать дискуссию он был физически просто не в состоянии. Поэтому разговор возобновился только на следующий день — за обедом в кают-компании. И с тем же успехом. Аракелов чувствовал, что между ним и пятерыми членами основного экипажа «Лужайки одуванчиков» встала некая стена, стена абсолютно прозрачная, но резиново-упругая, на которую сколько ни бросайся, все равно оказываешься там же, где был. Не пробить. Не разорвать. Не взорвать. Ничем.
Аракелов растерялся. Он мог допустить, что у доктора Рибейры гнусный характер. Что не понимает чего-то Рибейра. Что не хочет понять даже. Но чтобы не хотели понимать пять человек, пятеро ученых, серьезных специалистов высокой квалификации, пятеро разных людей из разных стран — нет, такое в голове не укладывалось. Было над чем подумать.
И Аракелов думал, сидя в неуютной каюте, в которой он по-прежнему чувствовал себя незваным гостем. Отчет о проделанной вне станции работе застрял на седьмой странице, потому что именно здесь было место дл рассказа о встрече с этим самым Левиафаном, с неотилозавром или как его там, и Аракелов понятия не имел, что же писать и как. Нет, он знал, что напишет все так, как оно было. Вопреки всем и всему. Но прежде нужно было понять, чем же вызвано было такое отношение к его рассказу. Где тут собака зарыта и какой она породы? Аракелов сидел перед машинкой, потягивал холодный грейпфрутовый сок и думал, думал, думал… Однако додуматься ни до чего так и не смог, когда раздался аккуратный, одними костяшками пальцев, сухо и отрывисто, стук в дверь.