Непреодолимое искушение - Страница 8

Ана гордо вскинула голову:

— Чистая правда.

— А вы костюмер? — Чейз указал на ее платье. — Для себя одежду тоже создаете?

Ана вспыхнула:

— Создаю.

— Впечатляет. — В его голосе слышалась искренность. — Уверен, что вам это уже говорили, но вы очень талантливы. Вы могли бы сделать карьеру в Нью-Йорке.

— Что ж, спасибо. — Ана улыбнулась Эмме. — Он мне нравится, держись за него.

Эмма уныло посмотрела на Чейза:

— Не думаю, что он отстал бы от меня, даже если бы я захотела.

Ана засмеялась:

— Слушай, мне пора. Давай встретимся, когда я снова буду в городе.

— Хорошо, позвони мне, и мы договоримся.

Девушки обнялись, и Ана ушла. Чейз дождался, пока она отошла достаточно далеко, и повернулся к Эмме:

— Нам надо перебраться куда-нибудь, где потише.

— Это не важно. Я все равно за тебя не выйду.

— А я не стану обсуждать это, стоя на дороге в центре города. — Он помолчал. — Почему бы нам не поехать ко мне?

Она покачала головой:

— И играть на твоей территории?

— Я не стану обсуждать это на твоей.

Эмма задумалась.

— Ладно, я знаю одно местечко. Я поведу. — Она махнула в сторону парковки и съязвила, не удержавшись: — Если, конечно, это достаточно нейтральная территория и тебя это не унизит.

— Я сделаю все возможное, чтобы минимизировать вредное влияние твоей машины на мои способности переговорщика.

— Какое облегчение! Пожалуй, я даже подброшу тебя до дома. Если нам повезет, никто нас не заметит.

— Почему у меня такое чувство, что мы прячемся по кустам?

Эмма подавила смешок:

— Потому что мы прячемся по кустам?

— Да, наверное.

Она посерьезнела:

— Давай закончим с этим.

Чейз едва сдержался, чтобы не ответить грубо. Ему не понравилось, как она говорила о своей беременности и их ребенке. Эмма поехала к океану и свернула на дорогу, серпантином поднимающуюся вдоль берега. Ее белый кабриолет с опущенным верхом и тонированными стеклами остановился на уединенном возвышении, с которого открывался чудный вид на океан и город.

— Место для свиданий? — спросил Чейз.

— Что-то вроде того, только не в это время. Называется Арестантская Скала.

Он усмехнулся:

— Я и забыл.

— Ее так назвали после того, как полицейские начали гонять отсюда молодежь, которая устраивала здесь вечеринки.

— И не только?

Она чуть улыбнулась:

— И не только.

— И часто тебя арестовывали?

— Ни разу! — Похоже, ее оскорбило само подозрение. — Мой отец отобрал бы у меня ключи от машины и оторвал бы голову мне и разные части тела мальчишке, с которым бы меня застукали.

— Значит, ты никогда сюда не поднималась и не теряла голову?

Она усмехнулась:

— Я этого не говорила. — Ее улыбка померкла: видимо, она вспомнила, как потеряла голову в ноябре и к каким последствиям это привело. — Давай перейдем к делу. Ты хочешь на мне жениться, чтобы нашего ребенка не дразнили. Может, разовьешь эту тему, пока я не начну что-то понимать.

— Ты так об этом говоришь…

— А как надо? — Ее глаза вспыхнули. — Я поняла, что ты не хочешь, чтобы история повторялась, но мне этого мало. Расскажи мне о своих родителях, объясни, что у них случилось.

— Моя семья — сложное явление, — предупредил он. — Смотри.

Он вытащил ручку и записную книжку, набросал примерную схему и наклонился к Эмме, показывая ей лист. От нее пахло чем-то нежным, и он не мог определить, были ли это духи или ее собственный запах. Так или иначе, он будил в нем настойчивое желание заняться вещами, далекими от разъяснения его семейного положения.

— Не сейчас, Чейз.

Она словно прочитала его мысли.

Он жадно смотрел на нее.

— Уверена?

— Абсолютно.

Однако ее вид говорил об обратном.

Он притянул ее к себе:

— Насколько абсолютно?

— Вот настолько.

Она потянула его голову вниз и впилась в его губы обжигающим поцелуем.

Он не верил, что это происходит: все должно было кончиться тем утром в ноябре, но когда он не нашел ее рядом с собой, то почувствовал, что хочет ее так же сильно, как когда впервые увидел. Встретив ее снова, он попытался утолить эту жажду, но ничего не получилось. Одно прикосновение — и все начиналось сначала.

Чейз сорвал и отбросил пиджак и ее сумочку, которой она отгораживалась от него. Пуговицы ее блузки поддались его напору, и он начал трудиться над застежкой лифчика. Почему их делают такими маленькими, что без лупы и инструментов не расстегнуть? Наконец шелк разошелся, позволяя ему провести пальцами по ее нежной коже. Она застонала, и он вопросительно посмотрел на нее:

— Больно?

— Нет. Моя грудь теперь чувствительнее, но это не плохо.

Чейз усадил Эмму к себе на колени, задирая ей юбку, и прижался губами к ее груди. Она запрокинула голову и снова застонала, и он скользнул рукой между ее разведенными ногами. Он никогда не видел никого великолепнее ее.

Чейз потянулся к ширинке, но вдруг замер и положил руку ей на живот. Он едва мог поверить, что там рос его ребенок, пока еще совсем крошечный, не больше фасолины. Он наклонился и прижался губам к ее животу.

— Эй, фасолина, — прошептал он.

Понимание наконец обрушилось на него всей тяжестью. Он откинулся на спинку сиденья и посмотрел на Эмму, раскрасневшуюся, с горящими незабудковыми глазами.

— Не помню, когда последний раз делал это в машине, — пробормотал он.

— А я помню. Как раз здесь, в мой восемнадцатый день рождения. — Она поморщилась: воспоминание немного притушило желание. — Господи, да что я делаю?

— Занимаешься любовью, — с надеждой предположил он.

Она отпрянула и запахнула блузку.

— В машине на краю Арестантской Скалы, беременная.

— Звучит нормально.

Она горько рассмеялась:

— Совсем не нормально.

Она слезла с его колен и перебралась на водительское сиденье. Ее пальцы дрожали, когда она приводила себя в порядок. От его глаз не укрылся и огонек неудовлетворенной страсти в ее глазах.

— Куда ты дел свою книжку?

Он вздохнул. Они оба были слишком стары, чтобы так вести себя. А если бы их кто-то увидел? Город маленький, слухи разносятся быстро.

— Бросил назад. Сейчас.

Он выудил из кучи вещей записную книжку и заодно сунул в карман телефон, очевидно выпавший из кармана пиджака. Он показал Эмме диаграмму, кружок в центре:

— Это моя мать, Пенни Ларсон. Это, — он указал на квадрат, — мой отец. Она работала в «Уорт индастриз», когда встретила его, влиятельного бизнесмена Тиберия Бэррона, у которого были дела с Рональдом Уортом. В результате появился я.

— Я слышала о Бэрроне, хотя кто не слышал? Продолжай.

— Это Ханна, мать Рейфа. Когда она забеременела, твой отец уволил ее и Боба, отца ребенка, за нарушение запрета на близкие отношения между служащими.

Эмма побледнела.

— Не может быть, — прошептала она. — Мой отец никогда не налагал такого запрета. Почти весь город работает на него, они что, все блюдут целомудрие?

— В то время такое правило было, а может, это почему-то касалось только Ханны и Боба, не важно. Они ушли из компании, поженились, родился Рейф. К несчастью, Ханна умерла от обструктивного заболевания легких, когда Рейфу было пятнадцать. Через несколько лет Боб женился на моей матери. Я тогда пошел в колледж, Рейф заканчивал школу. Потом Кэмероны переехали в Лос-Анджелес, мама с Бобом до сих пор живут там.

Эмма нахмурилась:

— Значит, Рейф — твой сводный брат.

Чейз сжал губы.

— Ты сказала, что вы с Аной как сестры. Разве кровная связь так уж много значит?

Она закусила губу.

— Я не помню, чтобы ты рос здесь.

— Когда мне исполнилось десять, я переехал к отцу и с тех пор стал известен как Ублюдок Бэррона.

— Почему же ты остался там? — изумленно спросила она. — Почему не вернулся к матери?

Ему вдруг стало холодно, нахлынули тяжкие воспоминания.

— Скажем так, Бэррон сделал мне предложение, от которого я не смог отказаться.