Неправильная училка (СИ) - Страница 31

— Как давно?

— Минут двадцать, Платон. Спешили как могли. Звонил..

— Да я телефон вырубаю, все боялся папаша вычислит.

— Зря нас позвал.

— Да уж, — Платон рубит рукой руль. — Он же не убьет ее?

Андрей оборачивается ко мне, а я к окну отворачиваюсь и глаза прикрываю. Потому что знаю, перед такими людьми, которые покупают живой товар, жизнь человека не значит ничего.

*** Платон ***

Нужно было все решать быстрее. Моя самоуверенность который раз выходит мне боком. Словно я не знаю, кто такой мой отец. Словно я не знаю на что он способен.

Убить для него ничего не стоит.

Даже ту, кого я люблю.

Просто потому что она помешала его планам.

Паника захлестывает, скручивает внутренности, бьет прямо по вискам острой болью.

Быстрее, быстрее. Еще немного. Еще чуть-чуть по этому бездорожью и я буду на месте.

Мы доезжаем за считанные минуты, но приближаясь к заброшенной стройке я вижу густые черные клубы дыма.

— Андрей, это что пожар, — вскрикивает очевидную вещь баба Андрея, а я меня от злости колотит.

Он не мог так со мной поступить, не мог!

Когда мы подъезжаем дом уже охвачен пламенем. И неизвестно сколько еще сюда будут ехать пожарные.

Отец здесь, он стоит в окружении своих людей и смотрит на полыхающий дом ровно так же как смотрел, когда закидывал неугодных в свою печь.

Где-то вдалеке, сквозь пелену слез, вижу, как на машине подъехала ошеломленная мама.

Но смотреть не могу ни на кого, кроме как на дом, окна которого выбивает пламя.

Оно словно игривый ребенок рушит и ломает надежные стены.

Думаю не больше секунды. Всего мгновение, чтобы решить, что сейчас в условиях жизни и смерти для меня важнее всего.

Бегу в сторону дома, но меня дергает на себя отец. С нечеловеческой силой.

— Поздно, сын. Все уже решилось.

— Я тебе не сын! — бью со всего размаха, прямо по лицу. Впервые в жизни делаю то, что хотел так долго. Он отшатывается, а я забегаю на крыльцо в дом, выбивая деревянную дверь.

— Аврора! — кричу, пробиваясь сквозь всполохи пламени и густой туман дыма.

Прикрываю нос, хотя легкие уже заполненные едким ядом. Но думаю только об одном, пробираясь все дальше. Только бы жива была, остальное решим.

— Аврора!

— Платон! — слышу голос впереди и радость волной захлестывает. Бегу туда откуда звук доносится.

Я с силой, на адреналине откидываю падающие балки, чтобы пробраться к Авроре.

Она в ванной, моя умница. Открываю дверь и вижу, как они в глубокой ванной сидят с Мишкой, который прижался к матери, словно приклеился. — Платон, нам не выбраться.

— Платон! — оборачиваюсь и с удивлением вижу тонкую фигуру матери, которую еле узнать.

— Ты с ума сошла, куда полезла! — злость берет. Самим бы выбраться.

— Сама не знаю, куда, — ревет она, лицо все черное от копоти. Как выбраться вообще не знаю.

Плотные стены огня сжимают нас все крепче.

— Нельзя здесь оставаться. Здесь должен быть подвал, Платон. Мы можем оттуда выбраться в овощехранилице, они в этой части всегда соединяются.

— Ты уверена? Тебе откуда такие вещи знать? — ору.

— Ты удивишься сколько всего я знаю. Выбирайтесь, Аврора. Я не позволю вам здесь умереть.

Мама мочит полотенца и выдает нам всем обмотать лицо и нос, а затем мы вместе еле-еле пробираемся к подвалу, который завален балками.

Но мы с мамой, что удивительно довольно быстро убираем самую большую и умудряемся открыть двери.

Спускаемся и в потемках ищем нужную дверь. И хоть тут жарко до невозможности и скоро огонь может пробраться и сюда, мы находим выход. Дверь открывается тяжело. Благо щеколда закрыта была только с нашей стороны.

Уже на середине туннеля, я слышу не отчетливо голос отца. Он спустился за нами. Или за матерью….

Она замирает, а я смотрю на ее грязное, серьезное лицо.

— Мам, ты чего? Иди встреть его. Но помни, что я больше с ним иметь дел не буду.

— Знаю, малыш. Иди за Авророй. Им нужен воздух, а я вас догоню.

Мы пробиваемся все дальше по подземному коридору пока не оказываемся у двери, ведущий в подвал соседнего дома. Я с энтузиазмом открываю щеколду, как вдруг понимаю, что с той стороны дверь закрыта. Смотрю на Аврору, которая сильнее прижимает сына и начинаю биться об дверь плечом. Ногами. Всем чем угодно. Но сил все меньше, а дым уже повсюду. Меня колотит. Нет! Нет! Неужели все было зря?!

Умирать не хочется, а я только жить начал. Только мозгами начал шевелить.

— Аврора я сказать тебе хотел, — снимаю тряпку с лица и к себе прижимаю любимую и Мишку.

— Что? — откашливается она и ревет, тоже понимая, что спасения нет.

— Что отец давно женить меня хотел. Потому что я бабу одну обрюхатил. И я бы, наверное, женился потому что отца всегда слушаю, но появилась ты.

— Очень не вовремя, да? — грустно смеется она и сама меня целует. — Ты мне ничего не должен. И ты за мной пришел. В огонь пришел, Платон. Разве я могу злиться на тебя?

— Я не спас тебя. Мы сдохнем здесь.

— Не говори так. Всегда верь в лучшее

— Наивная ты моя. Иди сюда. Миха, ты как?

— Горло бо — бо, — кашляет пацан, а я киваю.

— У меня тоже. Но ты ведь мужик, все переживешь?

— Мужжиик…

Отличный мог вырасти пацан, а я бы, наверное мог стать неплохим отцом. Точно лучше, чем был мой.

И тут слышится лязг замка на двери, с другой стороны.

Аврора раскрывает глаза от радости мол «я же говорила» Дверь открывается и за ней Андрей. Он облегченно вздыхает и буквально сгребает нас с охапку, затаскивая внутрь.

— Я думал все уже…

— Я тоже. — обнимаю его крепко-крепко. — Как ты здесь оказался?

— Мать твоя сказала куда бежать. Она же за тобой рванула, где она?

— Отец тоже…

— Этого я уже не видел, к коттеджу побежал. Жесть, всего несколько минут, а как жизни перед глазами промелькнула.

— У меня тоже может поверить. Аврора иди с Андреем на вверх, а пойду гляну, где мать.

Она кивает и уходит, а я назад в коридор иду, почти полностью заполненный дымом. Еще пара метров и слышу яростный стук в дверь, словно балки железные бьюся друг об друга. И крик. Приглушенный, яростный, хриплый, больной.

— Нина!… Нина!… Открой!…. Открой…. Чертову…. дверь! Нина! Нина! Я же убью тебя… Убью…

Я побеждал на голос и увидел мать, которая сидела на коленях возле уже закрытой двери и содрогалась в рыданиях, даже не пытаясь открыть ее.

Я подошел ближе, и она услышала мои шаги. Обернулась, бросилась ко мне, обняла и потащила назад, яростно шепча

— Так лучше будет. Для всех лучше, Платон.

— Он умрет, мам. Ты жить с этим не сможешь?

— Тот, у кого нет души, давно мертв, Платон. Он хотел заживо сжечь мать с ребенком. Он давно похоронил себя. Пойдем, пойдем. Это будет мой грех, только мой грех.

Я последний раз взглянул на дверь, за которой больше не раздавалось ни звука. А сама она раскалилась до красна. Вздохнул едкий дым, понимая, что этот грех будет всегда и на моей душе.

Мы вышли наружу, люди отца теперь слушались Андрея и мою мать.

Скорая и пожарные были уже на подъезде, мы находились здесь и смотрели как они тушат пожар, как скорая выносит обгоревшее тело отца и двух его людей.

Я обнял мать, которой еще долго придется разбираться с последствиями своего поступка. Но впервые у меня было чувство, что я не сирота.

Впервые я понял, что у меня есть мать. Женщина, которая не просто меня родила, а женщина, которая меня любит.

— Как он? — это первое, что спросил Платон, когда мы попали в дом к Распутиным в Швейцарии. Хотя домом это назвать сложно, скорее домашняя клиника, где выхаживают выжившего Бориса Александровича. Он умудрился спрятаться от огня под ванной, хотя и получил ожоги самой высшей степени, но остался жив.

И хоть Платон не показывает и почти об этом не говорит, я знаю, что он рад, что отец выжил. Это видно по тому, как он сюда рвался. Они не общаются. Борис Александрович совсем ни с кем не говорит, но он все слышит и заботу о себе принимает. А это уже много значит.