Неповторимое. Книга 5 - Страница 93

«Афганец»! Сейчас это слово звучит гордо. Это наш солдат и офицер, побывавший в Афганистане. К «афганцу», как правило, относятся с уважением. Однако было время, когда это же слово стало чуть ли не ругательным (о чем уже писалось). Некоторые политологи и журналисты пытались негативную оценку принятого руководством страны неудачного решения перенести на всех, кто, выполняя приказ и воинский долг, находился в Афганистане. Мол, все виноваты! Это выглядело не только оскорбительно, но и пошло. И так мог писать только тот, кто не чувствовал, что война — это жизнь или смерть.

В то же время сегодняшняя обстановка, тяжелые социальные аномалии и уродства нашей жизни, конечно, отрицательно сказываются на некоторых наших «афганцах». Разве они, как и фронтовики Великой Отечественной, не заслужили лучшей жизни? Почему она должна быть для них хуже, чем до ввода наших войск в Афганистан? Разве с приходом демократии и гласности, плюрализма мнений и многопартийности, с новым мышлением и переоценкой ценностей, проведением «исторических» реформ, в том числе с приватизацией — человек в России должен хуже жить, чем при сталинизме и в годы «застоя»? Но фактически все обстоит именно так. Рядовой человек не только стал нищим материально, потому что ему не позволяют заработать, применить свою профессию и способности, его обокрали и не только отняли его скудные сбережения, но и унизили, обрекли на полуголодное существование. Больше того — его обокрали духовно и нравственно, лишили возможности спокойно и свободно жить, утрачены идеалы, надежды. Он утратил свои права, которыми пользовался при советской власти: право на труд — это демократическое право. Народ не видит просвета в своей жизни, хотя страна самая богатая. Вечером он со страхом выходит на улицу. Даже в центре города, постоянно опасаясь оскорблений и унижений. Да чего там вечером! Среди бела дня любого могут застрелить в любом месте. Разве это жизнь? Ведь что бы мы теперь ни строили — социализм или капитализм, элементарный порядок в стране должен быть!

Сегодня весь народ страны, в том числе и наше будущее — молодежь ввергнуты в одну клоаку: наживу! Нажива любым путем: обманом, сокрытием своего достатка, воровством, бандитизмом, спекуляцией, невыплатой налогов, посредничеством, вымогательством, жульничеством, взяточничеством, проституцией, использованием служебного положения. При этом многие официальные лица смотрят на подобные деформации морали как на нормальное явление, присущее любому «современному государству». Помните выступление бывшего мэра г. Москвы Г.Попова еще в 1992 году в «Известиях» с обоснованием взяток: «надо их узаконить». А где же культура, искусство, духовность, мораль и нравственность, чистота отношений? Как мы сможем жить без этого и как нам быть, если все это тоже выброшено на дикий рынок? Ведь, оказывается, по Горбачеву и Яковлеву, именно это и есть высшие «общечеловеческие ценности». И если мы о них говорим, то они должны быть реальностью в нашем обществе, в нашей стране! У других народов — тоже, но об этом пусть они и их правительства позаботятся сами, а мы обязаны думать о себе.

Жаль, что некоторые «афганцы», попав в смуту сегодняшних дней, ломаются, поддаются соблазну «легкой жизни». А ведь «афганцы» — это наш золотой фонд. «Афганец» на любом участке — военном или гражданском — остается «афганцем»: будет действовать честно, умело, уверенно и выполнит задание с честью и достоинством. Государству, нашей общественности надо лишь позаботиться о том, чтобы для него были созданы хотя бы минимальные условия.

Наш народ вправе гордиться своими сыновьями, прошедшими афганское пекло. Другого подхода и не может быть. «Афганцы» — наша совесть и честь, наше достояние.

И хотя можно считать, что итоги афганской эпопеи подведены, но, на мой взгляд, было бы неправильным обойти некоторые вопросы государственного и личного порядка.

Конец войне? Да, но не для всех.

Фактически на завершающем этапе вывод наших войск начался 27 января 1989 года, когда на этот счет было принято решение Политбюро ЦК КПСС. Учитывая, что все сроки были уже по несколько раз исправлены, то проводы не получились такими торжественными, как на первом этапе. Однако было людно и очень печально. Многие прощались со слезами.

Командующий 40-й армией генерал-лейтенант Б. В. Громов распрощался с Кабулом 4 февраля, передав дворец Тадж-Бек, где располагался штаб армии, и все вокруг постройки, созданные нашими строителями, Министерству обороны Республики Афганистан. Новое место дислокации штаба армии было неподалеку от Хайратона. Там заранее было подготовлено все необходимое для уверенного управления войсками. В этот же день на западном направлении нашими войсками был оставлен город и аэродром Шинданд, где располагались штаб 5-й мотострелковой дивизии и многие ее части.

Оперативная группа Министерства обороны СССР оставила свою резиденцию и переехала непосредственно на кабульский аэродром и разместилась там в помещениях барачного типа, ранее принадлежавших 103-й воздушно-десантной дивизии. Месторасположение Оперативной группы было максимально хорошо обеспечено всеми видами средств связи. Мы имели также место для своего базирования и в жилом городке нашего советского посольства.

Мне к этому времени уже приходилось выступать не только в роли руководителя Оперативной группы, но и как Главнокомандующему Сухопутными войсками — заместителю министра обороны СССР. Осенью 1988 года, когда я прибыл в Москву с очередным докладом о состоянии дел в Афганистане, у меня состоялась встреча с заместителем министра обороны по кадрам генералом армии Дмитрием Семеновичем Сухоруковым, который по поручению министра обороны должен был прозондировать мое настроение — как я смотрю на должность Главкома Сухопутных войск и на должность Главкома войск Западного стратегического направления. Я откровенно сказал, что вообще не рассматривал вопрос о дальнейшей моей службе. Но если обстоятельства требуют — я готов. Однако опять ехать за рубеж нежелательно. На том мы и расстались. А потом уже, когда решение вопроса состоялось, Дмитрий Тимофеевич Язов позвонил из Москвы в Кабул и тепло поздравил меня с назначением на должность Главкома Сухопутных войск.

В этот период на Оперативную группу буквально свалилось несколько задач первостепенной важности: постоянно следить, чтобы не только сама 40-я армия обеспечивала свой выход, но и чтобы в этом процессе активно участвовали афганские войска, блокируя особо опасные районы от банд мятежников; ежедневно подводить итог — сколько и какого продовольствия наши колонны завезли в Кабул и кому это передано; круглосуточно заниматься приемом самолетов ИЛ-76 с мукой и другим продовольствием для Кабула (специально был организован воздушный мост); по ежедневным просьбам Наджибуллы — разбираться с различными недоразумениями, какие возникали у наших афганских друзей (в первую очередь среди военных в области их обеспечения).

Кстати, в отношении воздушного моста. Я попросил генерала Льва Борисовича Сереброва создать группу за счет нашей Оперативной группы и, привлекая, конечно, афганцев, четко организовать разгрузку прилетающих самолетов (в сутки 15–20 самолетов по 20 тонн) и раздачу продуктов горожанам в нескольких пунктах непосредственно в Кабуле. Наджибулла поддержал идею, видимо, предполагая, что при завозе всего этого на склады продукты вообще не достанутся населению. Лев Борисович прекрасно справился с этой задачей, опираясь на Козина, Ляховского и других офицеров. Анатолий Семенович Козин как всегда действовал самоотверженно, фактически работал круглые сутки, как и на строительстве линии электропередачи в районе Кандагара.

Приблизительно за неделю до нашего вылета из Кабула на должность Главного советского военного советника (он же и советник Наджибуллы) прибыл генерал-полковник М. А. Гареев, заменив генерал-полковника М. М. Соцкова. Дело в том, что советнический аппарат оставался в крайне сокращенном составе, а задачи были прежние. Учитывая, что за последний год советникам приходилось решать тяжелейшие проблемы, которые вынужденно создавали напряженность во взаимоотношениях, появление новой фигуры в роли Главного военного советника, тем более Гареева, было, на мой взгляд, решением удачным. Знание языка (дари), достаточная гибкость в отношениях и умение быстро и точно оценить ситуацию, несомненно, позволили ему в короткие сроки войти в контакт с Наджибуллой и его окружением, а личная смелость и решительность обеспечили, на мой взгляд, устойчивость афганских войск в первых сражениях. Особенно важно это было под Джелалабадом.