Непорочность - Страница 6

– Что ты имеешь в виду? – спросила Мэри Фрэнсис, задержав руку Блю.

– Одна девушка рассказывала, что у него есть талисман-рубиновый крестик, который принадлежал его матери. С неровными краями и острыми концами. Так вот, однажды в припадке холодной ярости он сжал его в руке. Это ее слова: «в припадке холодной, немой ярости». Когда он разжал пальцы, она увидела порезы на ладони, в точности повторяющие очертание креста.

Обычный человек ни за что бы не выдержал – вся рука была изрезана. А ему хоть бы что, и ни капли крови не появилось. Она клялась, что говорит истинную правду.

Капель теперь звучала, как волны, накатывающие на скалы. Мэри Фрэнсис сложила на коленях руки. То был жест, принятый в монастыре для выражения почтения. Но сейчас она пыталась скрыть, насколько взволнована.

– Ты поверила ей? – спросила она.

– А зачем ей лгать? – Блю взяла щетку и принялась расчесывать густые накрученные пряди волос. – Она утверждает, Кальдерон не испытывает удовольствия даже от секса. Последнее время он не пользуется для этого даже услугами девушек из сопровождения, хотя ходят упорные слухи о его невероятных возможностях.

«Боль и удовольствие», – мысленно повторяла Мэри Фрэнсис, пока Блю колдовала над ее волосами. Мэри Фрэнсис наблюдала за своим преображением, и глаза ее темнели от изумления, но думала она вовсе не о незнакомке, смотревшей на нее из зеркала. Ей открылся глубинный смысл поведения Уэбба Кальдерона, хотя сам он об этом смысле, возможно, и не догадывался. Она изучала жизнеописания святых и знала об их нечеловеческой способности терпеть боль и лишения. Они черпали силы в божественных источниках. Мэри Фрэнсис не знала, где, источник силы Кальдерона, но крест на его ладони казался ей пугающе символичным.

– Я просмотрела его досье… – говорила тем временем Блю.

Мэри Фрэнсис с большим трудом заставила себя прислушаться к ее рассказу, живописавшему жизнь, исполненную крайностей, богатства и потворства, которая сменилась страшными лишениями. Родители Кальдерона развелись еще до его рождения. Отчим состоял на дипломатической службе. Уэббу исполнилось всего девять лет, когда его семья оказалась в гуще военного переворота в одной из стран Центральной Америки. Его отчима, мать и младшую сестру зверски пытали, а потом убили на глазах у Уэбба, дожидавшегося своей очереди. Его пощадили – любовнице президента приглянулся белокурый стройный мальчик, и она решила сделать его своим личным посыльным.

Когда президент понял, в какой плоскости лежат интересы его любовницы, он тут же упрятал мальчика за решетку, где его пытали самыми варварскими способами, в том числе водой и электрическим током. Этот ужас длился три года, пока партизаны не взорвали каменный каземат. Мальчик, почти превратившийся в зомби, бежал. Когда Кальдерон обрел свободу, он был уже живым мертвецом.

Мэри Фрэнсис не могла скрыть, насколько история Кальдерона тронула ее чуткую душу. Но Блю спустила ее с небес на землю.

– Это совершенно безжалостный человек, – напомнила она. – Он не испытывал ни малейшего сочувствия к Брайане.

Однако, несмотря на предупреждение, Мэри Фрэнсис ощутила дыхание судьбы у себя над головой. Она от рождения верила в собственное предназначение, но всегда считала, что исполнит его прилежной работой, а никак не детективными расследованиями. Сейчас уже совершенно ясно, что жизнь затворницы не по ней. Однако она до сих пор так и не решилась окончательно вырваться на волю. Поменяв монастырь на церковь, снова вернулась в надежное убежище, в то время как сердце жаждало оказаться в гуще жизни, с ее страстями и опасностями.

Мэри Фрэнсис прикоснулась к золотой цепочке на шее. Цветущая роза, окруженная снежными сугробами, изображенная на медальоне, была символом Риты Каскерийской, покровительницы всех преодолевающих неимоверные трудности. Роза, цветущая зимой.

Медальон передавался в семействе Мерфи из поколения в поколение. Считалось, что он оберегает младшую дочь до поступления в монастырь. Мэри Фрэнсис и сама не знала, верит она в это или нет, но носила медальон не снимая со дня первого причастия, когда получила его в подарок.

– Это придется снять, – сказала Блю.

– Нет! – Мэри Фрэнсис зажала медальон в кулаке. – Почему?

– Милая, у девушек для сопровождения нет святых покровителей.

Мэри Фрэнсис дрожащими пальцами сняла медальон и аккуратно положила на полочку. Она привыкла к нему за долгие годы, он стал ее талисманом, хранил от бед, хотя сестра Фулгенция, старшая над послушницами, неодобрительно относилась к подобным вещам. Мэри Фрэнсис боялась, что теперь ей изменит удача.

«Правда, никакой особой удачи-то и не было», – с грустной усмешкой подумала она.

– Дай я сама, – наконец сказала Мэри Фрэнсис. Она взяла щетку из рук Блю, ощущая, как удобно и плотно легла в ее ладонь изогнутая деревянная ручка. Встряхнув головой, отбросила волосы назад и принялась энергично расчесывать, с удовольствием ощущая движение щетки в разметавшихся локонах. Мэри Фрэнсис так и не решила для себя, делает ли она шаг навстречу свободе или совершает полнейшее безрассудство. Хотя все же больше это походит на освобождение и, кажется, должно было получиться.

Стремление разгадать тайну смерти сестры захватило ее. Ей захотелось узнать о Кальдероне все. Кто он? Что сделал? Но прежде чем войти в его мир, необходимо успешно пройти интервью. Она должна превратиться в женщину, перед которой ему не устоять.

Блю совершенно четко представляла, как должна выглядеть эта женщина. Это был совершенно определенный образ. Она рылась в одежде Мэри Фрэнсис и отбрасывала одну вещь за другой в поисках чего-нибудь подходящего. По всей квартире у Мэри Фрэнсис были разложены вышитые подушечки и салфеточки, связанные крючком. Все это придавало комнатам несколько мещанский уют. Гардероб Мэри Фрэнсис оказался весьма скудным и мрачным, в основном в коричневых и черных тонах с обязательным серым жакетом.

Блю уже почти отчаялась, как вдруг наткнулась на длинное шелковое платье кремового цвета, украшенное кружевами. Такие платья носили в шестидесятые.

Торопливо раздеваясь, оставляя при этом на себе куда больше, чем снимала, Мэри Фрэнсис объясняла Блю, откуда у нее это платье. Одну из прихожанок их церкви жених покинул в день свадьбы. В ярости женщина сорвала с себя платье и убежала из церкви, оставив его в проходе на полу. За платьем никто так и не пришел. Мэри Фрэнсис оно страшно понравилось, она почистила его и принесла домой, но случая покрасоваться так и не представилось.

– Я разделась, – объявила, наконец, Мэри Фрэнсис, аккуратно повесив юбку и блузку на спинку стула. Ее черная комбинация, казалось, была сшита из армейского брезента. Многие женщины одевались на работу куда легче. – Помолимся, – выдохнула она.

Через мгновение, уже без комбинации, Мэри Фрэнсис надела платье. С первого взгляда было понятно, что сидит оно великолепно. Блю уверенно поправила вырез так, чтобы стало видно соблазнительную ложбинку между грудей, затем дополнила наряд соломенной шляпой с обвисшими полями и огромной красной розой, которая придала Мэри Фрэнсис вид свеженькой, невероятно привлекательной дебютантки.

Блю увлекалась дизайном, любила работать с тканью. Связи семьи открыли перед ней двери в мир профессионалов, ее последняя официальная должность-помощница хранителя в музее. Это место нашла для нее мать. Блю была не прочь поучиться дизайну серьезно, в колледже, если бы ей помогли материально. Но вместо этого услышала: «Кто этим занимается серьезно, дорогая?» И тому подобные туманные отговорки.

– Ну как? – спросила Мэри Фрэнсис, разглядывая себя в большом зеркале.

В ней нет ни грана приземленной сексуальности, светского лоска и холодной утонченности женщин, работающих на агентство, с облегчением поняла Блю. Она нашла именно то, что требовалось, – притягательность невинности. Мэри Фрэнсис не прибегала к обычным женским уловкам, но в ее темных, обрамленных густыми ресницами глазах было море любопытства и просыпающейся естественной чувственности. «Если она пустит в ход хотя бы толику этой неосознанной энергии, с ней нельзя будет не считаться», – подумала Блю и отступила на пару шагов, чтобы оценить свою работу.