Непорочная для Мерзавца (СИ) - Страница 7

— Стала такая смелая, как легла под очередного олигарха, — наконец, находит слова Габриэль.

Я знала, что не услышу ничего хорошего, но он оказался слишком предсказуем. И эта боль меня отрезвила, как утопленницу выволокла за шиворот из черной бездны и отхлестала по щекам.

— Ничего нового, — отвечаю с улыбкой, а у самой сводит живот от слишком частых спазмов. — Ты повторяешься, Эл.

— Не смей так меня называть, — угрожает он.

Никто и никогда не называл его Элом. Никто, кроме брата. Это Рафаэль придумал такое прозвище, и хвастался, что когда-нибудь подарит ему сделанный на заказ кулон с буквой «L», и будет всем говорить, что его брат — жутко романтичный и на самом деле Эл — это первая буква слова Любовь. Рафаэля собственная выдумка очень веселила, и я, сама того не желая, зацепила этот отголосок прошлого, чтобы напомнить Габриэлю о брате.

Напомнила, на свою голову.

Габриэль делает шаг вперед и мне, чтобы сохранить лицо, приходится мысленно приклеится к полу, чтобы не поддаться искушению сбежать. Я боюсь его так сильно, что между позвонками с частотой раз в секунду случаются хаотические разряды короткого замыкания. И с каждой волной, живот сжимается все сильнее, тошнота, словно забродивший сок, булькает уже почти у самого горла.

Я боюсь его, но не потому, что Габриэль может причинить мне физический вред. Для такого, как он, это слишком грубо и не азартно. Он — игрок, знаток более изощренных наслаждений, мастер «пикантных» пыток, игры на нервах и использования людей для собственного удовольствия. Я видела, что он делает с девочками, которым не хватило ума держаться от него подальше. Габриэль их брал, словно одноразовые гигиенические салфетки, а потом протирал обувь и вышвыривал в ближайшую урну. И никогда, ни с кем — ничего больше.

— Ты меня не получишь, Эл.

— Что? — Он хмыкает, а потом, понимая, что не шучу, начинает смеяться, словно я рассказала анекдот века. — Ты думаешь, меня интересуют твоя тощая задница и плоские сиськи? Кира, ты не в себе.

Я поджимаю губы, чтобы не напомнить, насколько он был не в себе, в тот день, когда Рафаэль привел меня в их дом, чтобы познакомить с семьей. И что через полчаса Габриэль перегородил мне выход из ванной, где я мыла руки перед ужином, и сказал, что заплатит за мою «работу ртом». А когда я врезала ему по роже, очень зло пообещал, что купит меня в агентстве вместе со всеми потрохами.

Он знал, что я работала в эскорте, но не знал, что тот день был моим первым и последним. И он при всем желании просто не смог бы меня купить.

Я морщусь, когда в ушах начинает звенеть эхо мерзостей, которые он пообещал со мной сделать, как только купит «лицензию». Но мне внезапно становится легче.

Ненамного, но достаточно, чтобы избавиться от дурацких мыслей о его руках и ладонях.

Это просто… я не знаю, что-то животное? Первобытное? Просто инстинкт, потому что этот самец слишком хорош, чтобы отрицать его очевидный природный магнетизм. И я — не особенная женщина, которая родилась с иммунитетом к красавчикам, поэтому будет большим самообманам отрицать это влечение. Но мне по силам ему сопротивляться.

Габриэль — не его младший брат.

Габриэль — не Дима.

Он просто изуродованный собственным ядом монстр. Чудовище, которое, возможно, когда-нибудь найдет свою Красавицу и обретет с ней мир в душе. Но это — точно не про нас.

— Ну вот и хорошо. — Натягиваю на лицо «вежливость» и молю бога поскорее вернуть в эту реальность Диму и Снежану. — Я тебя не привлекаю, меня от тебя тошнит. Надеюсь, в следующих жизнях мы больше не будем пересекаться.

Я даже пытаюсь уйти, потому что мой желудок горит так, будто я выпила подожженный керосин. Еще немного — и меня ничто не спасет от позора. Меньше всего мне хочется, чтобы Габриэль был рядом, когда еще одно мое «психологически- физиологическое отклонение» заявит о себе громкой рвотой.

Опозориться перед ним сейчас, когда я почти вышла из этой перепалки королевой — слишком жестоко даже для насмешки судьбы.

Я пытаюсь найти взглядом Диму. Он же должен быть здесь, не мог просто так оставить меня рядом с этим чудовищем. Пытаюсь подсчитать время с момента его ухода — и с ужасом понимаю, что прошла минута, максиму две, а обычно по работе Дима может говорить даже по часу.

Не надеясь на лучшее, просто иду в сторону ступенек, которые выводят прямо на пляж.

Мне бы сбежать отсюда подальше, чтобы вдохнуть, заставить свой желудок думать, что со мной все в порядке, и те пара килограммы на моих костях — они «не уродство», и все это просто выдумки моей подкошенной после пожара психики.

Я не уродина, я не уродина, я не уродина даже с ожогом…

Я уже на ступенях, и зачем-то сбрасываю босоножки. Почти со стоном окунаю ступни в прохладный песок и готовлюсь поблагодарить небеса за эту передышку, когда Он хватает меня за локоть и рывком поворачивает на сто восемьдесят градусов.

Габриэль. Я чувствую его запах, потому что от него несет чем-то жутко дорогим, настоянном на злости и отвращении. Глаза будто живут своей жизнью, шатаются в глазницах высохшими вишневыми косточками, и от этой болтанки живот возмущается новым приступом спазмов.

Теперь мне точно конец.

Потому что меня выворачивает наизнанку. Прямо Габриэлю под ноги.

Почему я пошел за ней, хоть в тот момент испытывал самую сильную за свой «четвертак» потребность заткнуть кого-то любым доступным способом. И заткнуть я хотел Киру, и желательно так, чтобы раз и навсегда избавить ее голову от убеждения, будто она может со мной тягаться.

Я хотел, чтобы она свалила.

Чтобы исчезла из поля моего зрения, потому что мне было уже не продохнуть, но когда она потащила свою тощую задницу к выходу, я вдруг пошел за ней. Потому что Кира как-то странно качнулась на ходу, и вцепилась в перила двумя руками, словно слепая без палки. И в этот момент она выглядела такой чертовски уязвимой, что мои бесы порвали крылья последнему ангелу, когда тот вдруг заявил, что нельзя оставлять девушку в беде, даже если эта девушка — Кира-блядь.

Если не можешь изменить обстоятельства — просто посмотри на них под другим углом.

Не дословно, но примерно так. Я пошел за Кирой и этот факт пришлось принять, как непреложную истину. Но зачем я за ней пошел? Чтобы выручать в беде? Черта с два.

Чтобы добить.

Именно так, Габриэль, ты просто идешь за ней шаг в шаг, ждешь, когда она остановится, думая, что сбежала, а потом используешь ее, как и остальных шлюх: без всяких нежностей, отдерешь ее так, что она будет выть от похоти, и просить еще. Пара фоток на память с моим членом у нее между ног — и она сама свалит в закат, даже без напутственного втолковывания.

Но Кира не останавливается и шатает ее все больше. Когда накрывает так, что она чуть не заваливается на бок, я едва успеваю поймать ее за руку и повернуть к себе, чтобы она не растеклась по песку высохшей медузой. Вот спрашивается, зачем мне это дерьмо?

Я как раз пытаюсь найти ответ на этот вопрос, когда Киру тошнит почти на меня.

— Блядь, ты вообще охуела?! — ору я, взвинченный до верхнего предела своего терпения.

А вместо извинений она вытирает губы тыльной стороной ладони, моргает, на миг давая понять, что пытается сфокусироваться на чем-то у меня за спиной — и падает назад, словно использованная спичка.

Видно демоны во мне были сытыми и довольными, потому что не отмудохали ангела достаточно крепко, раз этот засранец восстал и вдруг толкнул меня к ней.

— Отвали от нее, придурок! — ревет сзади знакомый голос дяди.

И я одергиваю руки, в эту минуту жалея лишь об одном — почему нельзя отмотать время назад? Я бы точно вернулся и как следует врезал себе по яйцам за вот эту слабость. Это же Кира: продажная кукла, промокашка и девочка, которая кочует от одного мужика к другому. И мне плевать, что сейчас, на песке, она выглядит бледной, как покойница.

Пожинай, что посеяла, Кира-блядь.