Неполадки в русском доме - Страница 9

Понятно, что речь идет не только об ученых и инженерах. То же самое происходит с квалификацией рабочих. В том же 1995 г. пришлось разговаривать с двумя директорами крупных предприятий. Одно из них — единственный в СССР завод точной механики, производивший все виды гироскопов. К тому моменту более половины станочников и сборщиков превратились в мелких торговцев — возили туда-сюда сумки с товаром. Директор говорит: «Встречаю их иногда, говорю, чтобы возвращались на завод, перебьемся, заказы получим. А они мне протягивают руки — смотрите, мол, Владимир Николаевич, у нас пальцы трясутся, мы уже не сможем точную работу делать».

Другой — директор крупного, известного на весь мир оптического комбината, изготовителя телескопов и прицелов. Закончился запас спецстекла, сваренного в 1989 г. — а никто сварить уже не может, ушли мастера и исчезли. Разошлись в челноки и мастера-шлифовальщики, пропали. А их отбирали поодиночке, потом каждого учили искусству шлифовки сложных линз в течение шести лет. Превращение шлифовальщика линз для телескопов в уличного торговца — элемент архаизации. В целом по России это сегодня массивный, неумолимый процесс. Он — результат того изменения общественного строя, которое было поддержано интеллигенцией, которое приветствовали Солженицын с Шафаревичем.

То обеднение населения, которое неминуемо произошло в результате приватизации промышленности и ликвидации социальных структур советского строя, запустило самоускоряющийся цепной процесс огрубления жизни, и мы это наблюдаем. Обедневшие люди вынуждены перестроить систему потребностей, чтобы удовлетворить самые минимальные, жизненно насущные. У них снижаются запросы, раз за разом из числа доступных и необходимых выбывают все новые и новые элементы цивилизованного быта. В их число входят и те, которые освобождали людям время для потребления продуктов культуры (например, бытовые электроприборы типа стиральной машины). Меняется сам образ жизни.

С другой стороны, крайнее обеднение выталкивает массу людей из общества и так меняет их культурные устои, что они начинают добывать себе средства к жизни путем разрушения структур цивилизации. Тем самым они становятся инструментом «насильственной» архаизации жизни окружающих. Типичным проявлением этого процесса стало хищение электрических проводов, медных и латунных деталей оборудования железных дорог и т.п. Реформа стала «революцией гунна», которую в прошлом смог утихомирить и ввести в русло строительства именно советский проект.

Осенью 2001 г. в МГУ выступал глава районной администрации из г. Ливны Орловской области. Там прошли юбилейные торжества в честь 125-летия со дня рождения С.Н.Булгакова, уроженца этого города, а теперь в Москве состоялась презентация посвященной ему книги. Глава администрации рассказал, как-то связав с идеями С.Н.Булгакова, о том, что в их районе ночью кто-то срезал и увез 10 км электрического медного провода. Эта линия обеспечивала с десяток деревень, и все они остались без света. Денег на восстановление линии не было ни у администрации, ни у РАО ЕЭС, ни у жителей. И вот, через какое-то время у людей стала ослабевать потребность в электричестве — они стали свыкаться со своим новым положением.

По тому, как взволнованно и с каким-то глубоким смыслом говорил об этом представитель власти, сам человек очень культурный, было видно, что он воспринял ситуацию как признак глубокого экзистенциального слома. Он не сводился к гибели оставшихся молочных ферм, к дальнейшему упадку производства и бытовым затруднениям жителей. Потерявшие культурный облик «гунны» за одну ночь перевели бытие жителей десятка деревень на иной уровень, сменили сам тип их жизни. И самое страшное в том, что люди к этому уже были психологически готовы. Они уже до этого собрали свои пожитки, чтобы уйти из современного общества назад, к лучине.

Подобных этому признаков архаизации мы наблюдаем достаточно, чтобы прийти к логичному выводу: при длительном обеднении и сокращении предоставляемых на уравнительной основе советских («бесплатных») благ люди вынуждены отказываться от дорогостоящих оболочек цивилизации и отступать ко все более примитивным и архаичным способам производства и жизнеустройства. Если же чуть-чуть вникнуть в литературу, обобщающую опыт народов, оказавшихся втянутыми в систему периферийного капитализма, то этот вывод приобретает развитую теоретическую форму. При этом социальном порядке разделение народа неизбежно — при этом он не возвращается в «семью сословий», а разделяется на две культурно различные и антагонистические расы.

Важной уловкой для того, чтобы не видеть сползания нашей культуры к нынешнему глубокому кризису, было обычное в среде интеллигенции утверждение, что, в общем-то, советское общество изначально было лишено культуры — ибо после 1917 г. элитарная интеллигенция была якобы «изгнана, репрессирована, уничтожена, унижена». А без нее какая культура — так, образованщина. Люди с таким мышлением не видели в отказе от советского строя источника культурной катастрофы.

Академик Д.С.Лихачев задает стереотип: «В двадцатые годы, в годы „диктатуры пролетариата“, роль и значение интеллигенции всячески принижались. В лучшем случае ее представители могли считаться попутчиками, в худшем — врагами… Год от года в стране падал уровень культуры. Самые маленькие ставки — у работников культуры».11

Умиляет сам диапазон обид — от клейма «враг народа» до низкой ставки оклада. Что касается «всяческого принижения роли интеллигенции», то тут у академика явное сужение сознания — отнюдь не только он и его родственники были интеллигентами, кое-что о «роли и значении» интеллигенции в СССР и другим людям известно. Советская власть, в силу ее идеократического характера, именно преувеличивала роль интеллигенции как разновидности жречества. При этом очень большой упор в советском культурном строительстве делался на русскую классику как продукт соединения православного мироощущения с идеалами Просвещения. Советскому обществу не хватило времени, чтобы завершить этот необходимый этап жизненного цикла культуры в период ускоренной модернизации — сама цивилизация Нового времени втягивалась в тяжелый кризис, и наша слишком привязанная к классике культура не успевала найти язык, чтобы ответить на новые духовные запросы. Это послужило одной из важных причин краха советского государства — как только интеллигенция-жречество от него отшатнулась, оно было обречено.

Кстати, сам академик Лихачев, судя по его воспоминаниям, являлся именно врагом советского строя — вполне убежденным и сознательным. И ничего, получил и профессиональное признание, и высокий статус, и далеко не самую низкую ставку жалованья — и все равно был полон ненависти.

Но здесь для нас главное — в его утверждении, будто при советском строе «год от года в стране падал уровень культуры». Что он под этим понимает, каковы его критерии оценки этого уровня? Ведь не мог же он брякнуть такое, просто не подумав. Превращение страны, в которой 75% населения было неграмотным, в самую читающую в мире страну — это падение или повышение уровня культуры? Для Д.С.Лихачева, судя по его рассуждениям, всеобщее образование несущественно, ибо оно означает изменение в жизни массы, а для него важна только жизнь элиты. Причем и в ее-то жизни упор у него делается на баланс «жалованья и унижений». Возможность для огромного контингента людей приобщиться к творческой работе в сфере умственного труда, как это произошло в СССР, не считается у него культурной ценностью. Огромный контингент? А-а, образованщина.

Каковы же «концептуальные» аргументы неприятия всего советского культурного строительства? Вот, статья Н.Козловой, ст.н.с. Института философии АН СССР, в престижном академическом издании «Общественные науки и современность» (1991, № 2). Эта статья попалась на глаза случайно, но таких статей тьма, и эта вполне представительна. В ней, в целом, отвергается советский тип образования и, в общем, тип советского культурного человека. Автор проводит, как он выражается, «культурно-антропологический анализ». Исходный тезис такой: «В 20-е годы культурный уровень общества в целом существенно понизился».