Неполадки в русском доме - Страница 61
Вероятно, еще важнее, что миф, овладевший массовым сознанием, мобилизует правящий слой общества на то, чтобы понемногу изменять социальный порядок, обеспечивая достаточный уровень согласия подданных. Так менялось феодальное общество под воздействием христианских мифов и ересей, так меняется, и довольно быстро, буржуазное общество под влиянием мифов марксизма (отсюда социал-демократия через раз у власти и «социальное» государство). Получив от марксизма сигнал, что «пролетариат — могильщик буржуазии», капитализм устранил пролетариат, дав ему ничтожную собственность и создав массовую культуру с буржуазными ценностями.
В России революция произошла под «заемным» знаменем марксизма, а по мере развития советского строя, принципиально противоречившего истмату, часть общества, восприимчивая к марксизму как идеологии, быстро сужалась. Благодаря силе советского государства было официально утверждено, что именно Ленин и Сталин были истинными марксистами, а их оппоненты — ренегатами. На деле, конечно, меньшевики, бундовцы, а затем троцкисты были ближе к главным постулатам политэкономии и антропологии марксизма. Нынешние антисоветские марксисты типа Бутенко или Ципко правы в том, что советский строй был «неправильным», был отходом от марксизма.
Сегодня, после ликвидации советской власти и ее официальной идеологии, к фразеологии марксизма восприимчива лишь небольшая часть пожилых людей, даже небольшая часть КПРФ. О сути же марксизма и речи нет, никто в нее в последние десятилетия не вникал и не вникает. То есть, в России уже нет аудитории для того марксизма, который у нас культивировали. А о современном марксизме и говорить нечего, потому что у нас его и за марксизм не примут.
Если признать, что либерализм также не овладел массовым сознанием или затронул только самые верхние слои сознания части энтузиастов, то положение России в идейной сфере оказывается сложным. Здесь нет ни религии, ни теории, ни производных от них социальных мифов, которые могли бы соединить общество и оправдать усилия, необходимые для выхода из кризиса. В других цивилизациях, которые уцелели после экспансии Запада и начали свой проект развития, необходимая идейная основа есть. Это — Китай и Япония, Юго-Восточная Азия, Индия и Исламский мир. Заметим, что ни в одной из них марксизм не является уже и оболочкой, «упаковывающей» идеи справедливости и благоденствия. У них созрели собственные, национальные «упаковки».
Православие, на которое многие возлагали надежды, видимо, не может выполнить объединяющую роль. Это выявилось уже в начале века, когда Церковь не смогла указать никакого пути, альтернативного революции. Причина — в самой сути Православия как истинно христианской религии, уходящей от мирских конфликтов. Вторая причина, исправимая, но не исправляемая — невежество и религиозная бесчувственность активных «интеллигентов в Православии», которые лихо смешивают Богово и кесарево и отпугивают людей своим напором.
Подведем итог. Мы по своей культуре — часть христианского мира (даже наши «нехристианские» народы), и мы слишком проникнуты Просвещением, чтобы искать легитимацию нашего жизнеустройства в архаических традиционных философиях и религиях. В то же время мы — единственная часть христианского мира, не пошедшая по пути буржуазного либерализма и не впавшая в колониальное людоедство. Кто-то об этом жалеет, не будем с ними спорить. Главное, что жалеть поздно, к пиршесту людоедов нас уже не допустят, а без него и буржуазным либерализмом никого прельстить нельзя. И, похоже, «заграница нам не поможет», так что возможность дурить людям головы либеральными иллюзиями иссякает. На чем же мы можем строить проект?
Указанная фундаментальная трудность выхода из кризиса сопровождается трудностью организационной. Все сложившиеся политические силы, представляющие фрагменты внешне расколотого общества, уже привязаны к определенному образу и языку. Все они, даже включая «Единство», прошли максимум своей способности к консолидации людей, и ни у кого эта способность не достигла критического уровня.
Рыночные идеологи исчерпали свой ресурс, ибо практически все, включая их самих, убедились в том, что «протестантской Реформации» в России не произошло и гражданского общества не возникло. Капитализм, даже не родившись, выродился в воровство и хамство. По инерции Явлинский удерживает часть интеллигенции, но этот проект уже на излете. Хотя бедная Хакамада потела, прыгая на дискотеках, молодежь, которую смогли собрать «правые», не желает никаких проектов. Это деклассированная молодежь, голосовавшая за СПС из нигилизма переходного возраста.
«Громилы» типа Жириновского и Лебедя, которые эксплуатировали расщепленное национальное сознание, также теряют паству, поскольку связного проекта предложить в принципе не могут. Для этого надо было бы преодолеть расщепление общественного сознания — то есть, утратить единственный источник их очарования.
Ельцин поднялся на волне антисоветизма, разрушения СССР и «западной утопии». Это уже никого вдохновить не может, и прагматический «ельцинизм воров» должен быстро искать новую политическую маску, но срок ее действенности будет намного короче, нежели у Ельцина.
КПРФ — партия с самой большой объединяющей способностью, которую она, однако, не только не увеличивает, но даже утрачивает. Это видно по постоянной потере больших политических капиталовложений: Руцкой, Говорухин, Подберезкин, а теперь и Тулеев и т.д. Причина — в попытке слишком широкого захвата (от безработных до «национально ориентированного капитала») и внутренней противоречивости программных заявлений. Ради верности марксизму идеологи КПРФ приняли важные постулаты антисоветизма, а ради патриотизма отказались от главных идей марксизма. В результате в сложившемся в массовом сознании образе КПРФ слишком много «Горбачева» и «номенклатуры» и не хватает искренности. Пусть это образ ошибочный, но ведь ошибки надо исправлять, а этого пока не видно.
Главная ценность КПРФ — система низовых организаций, реальная идеология которых мало зависит от заявлений публичных политиков от КПРФ и сводится, в основном, к здравому смыслу и стихийной философии справедливости. Надолго ресурса такой идеологической базы не хватит, да и в организационном плане разрыв между верхушкой и базой начнет ослаблять партию.
Разумеется, даже если низовые организации растают из-за недостаточной подпитки молодежью, КПРФ останется парламентской партией, собирающей значительную часть голосов. Но мотивацией ее избирателей будет не положительный проект КПРФ, а отрицание всех прочих проектов. На основе отрицания соединить достаточную для преодоления кризиса часть общества невозможно.
Пока что КПРФ смогла выполнить главную задачу — сдержать противника в отступлении, работая на идейных ресурсах возмущения. Но привлечь основную массу народа и особенно молодежь с этими ресурсами невозможно — для них нужен проект развития. Его можно выработать только на базе большого теоретического прорыва, через интеллектуальный диалог.
Какова же «карта» нашего общества — оставляя в стороне влиятельное, но очень небольшое меньшинство, которое вне всяких идеологий присосалось к экономическим ресурсам и не отвалится от артерии, пока общество не обретет волю? Являются ли массивные общественные силы более радикальными, чем политические партии и движения? Иными словами, «растаскивает» ли общество политиков прочь от центра, так что главной тенденцией будет дальнейшая фрагментация вплоть до антагонизма?
Я считаю, что та часть народа, которая оказалась неохваченной идеологиями перечисленных политических сил, находится не «за» этими силами, не в зоне большего радикализма, а «между» ними, в центре. Значит, она в принципе может составить центральное ядро, при обретении самосознания которым и произойдет достаточная консолидация общества. Это не значит, что люди центрального ядра не критикуют, например, КПРФ за недостаток радикализма, но речь идет вовсе не о радикализме забастовок и уличных боев или крепких выражений. По-моему, суть этой критики в желании получить от политиков более четкие и логичные (в этом смысле более «радикальные») формулировки оценки положения и программных альтернатив. Именно в этом смысле Гайдар и Явлинский радикальны, а КПРФ — нет. В ядре находятся люди здравого смысла, их не удовлетворяет неопределенность и внутренняя противоречивость программ.