Неподходящая женщина - Страница 9

Он отнес ее на постель. Она отвечала ему, как всегда, с горячей пылкой страстностью и, как это было каждый раз, с удивлением, что ей выпало такое невозможное счастье.

Потом, уже придя в себя, она осознала — в этот раз Алексеус был не таким, как всегда, более требовательным и нетерпеливым. Словно нуждался в освобождении, подумала она.

Кэрри оперлась на локоть, и второй рукой начала легко растирать его плечо и шею. Сначала он напрягся, но она продолжала, и его лицо стало расслабляться, он изменил позу, свободнее лег на спину и закрыл глаза. Кэрри присела на корточки и принялась за его второе плечо.

Он пробормотал что-то по-гречески и тут же повторил по-английски:

— Какое изумительное ощущение.

— Если перевернешься, я поработаю с твоей спиной, - улыбнулась она, продолжая растирать его.

Он подчинился, и Кэрри продолжала массировать, разминая великолепные мышцы.

— Ты должна была бы стать массажисткой, ― сказал он в подушку.

— А ты моделью, нет, пожалуй, лучше кинозвездой — с такой прекрасной мускулатурой.

— Я всерьез о массаже. У тебя очень хорошо получается. Ты не думала об этом? Наверняка можно найти места, где ты сумела бы начать.

— Это меня не привлекает, - чуть нахмурилась Кэрри.

— Но разве лучше быть официанткой? Если предпочитаешь, могла бы массировать только женщин. Но мужчины стояли бы к тебе в очередь, я гарантирую! — Возникло напряженное молчание, и Алексеусу стало неприятно. Он перевернулся и взял Кэрри за руку: — Извини, я не имел в виду ничего такого. Я только хотел сказать, ты очень хороша. Красива и... — он замолчал, подбирая подходящее слово, — очаровательна. Совершенно очаровательна. И... очень желанна... Очень, очень. А массаж, знаешь ли, восстановил силы...

Некоторое время ушло на то, чтобы использовать восстановившиеся силы.

— Пожалуйста, будь сегодня для меня особенно красивой. Надень платье из бирюзового шифона и бриллиантовое колье, — он улыбнулся Кэрри.

В доме на пляже, несмотря на то, что снаружи он казался маленьким, все было большим, просторным и кричаще шикарным. Кажется, слишком шикарным, даже для Алексеуса. В ванной была и джакузи, и погруженная в пол ванна, и сауна. Все выглядело богаче, чем в отелях Лондона, Нью-Йорка и Милана, вместе взятых. Те отели были более старые, более традиционные, классического стиля, без показной роскоши.

Кэрри никак не выказывала своего удивления и ничего не комментировала — не ее это дело. Она была рада, что Алексеусу, кажется, удалось освободиться от напряжения. Вероятно, массаж помог. Что бы он ни говорил про массажистку, но очаровательной он ее назвал. И как он это произнес... Сердце замерло...

Если он хочет, чтобы она надела шифоновое платье, она так и сделает. Это платье было ее любимым, она всегда носила его с шалью из того же шифона, чтобы прикрывать слишком глубокое декольте. Правда, чересчур нарядно для обеда на вилле — и платье, и бриллиантовое колье.

Но раз он так хочет...

Кэрри закончила макияж, уложила волосы в простой пучок, который могла сделать сама, без парикмахера, и вышла к Алексеусу. Его глаза блеснули восторгом.

— Прекрасно. Только вот волосы... — И прежде чем она поняла, в чем дело, он вынул заколки из ее волос: — Пусть лежат свободно.

Сам он одевался долго и тщательно, чем удивил Кэрри. Ее волновало ожидание: где они будут обедать — под крышей или на террасе, в душистой, стонущей цикадами южной тьме?

Алексеус повязал галстук. Кэрри взяла свою шифоновую шаль, но он отобрал ее и бросил на кровать:

— Это тебе не нужно. Пошли.

— Куда?

— Мы приглашены на обед.

Кэрри нерешительно переминалась с ноги на ногу. Она была разочарована — предпочла бы остаться в летнем доме и пообедать вдвоем. И еще ей хотелось накинуть шаль.

Иначе мне кажется, что я выставлена на всеобщее обозрение в этом открытом платье.

— Я все-таки захвачу шаль с собой.

— Нет-нет, мы и так опаздываем, — резко ответил Алексеус и взял ее за руку.

Может, резкость ей померещилась, потому что, когда они вышли из дома, он неожиданно остановился, взял в ладони ее лицо, утопив пальцы в волосах, и, не сводя с нее глаз, нежно и тихо сказал:

— Моя восхитительная Кэрри, дивная, прелестная...

Она беспомощно смотрела на него, чуть приоткрыв губы. Алексеус наклонился и поцеловал ее. Нежный и чувственный поцелуй, как и любые его прикосновения, вызвал в ней желание и трепет.

Когда он отпустил ее, она с трудом перевела дыхание.       

Да что же он делает со мной?

Улыбнувшись, Алексеус взял ее под руку и повел вверх по дорожке.

У Кэрри опять перехватило дыхание — на этот раз по другой причине.

Они подходили к той самой мраморной вилле, которую она видела с вертолета. Перед ними были ярко освещенные открытые французские окна и широкие двери, выходившие на верхнюю каменную террасу, первую из ведущего к морю ряда.

Они оказались на дорожке, ведущей к вилле.

Изнутри доносились голоса, негромкая музыка. Через окно она увидела красиво и дорого накрытый стол. Крепко сжав ее локоть, Алексеус провел ее сквозь распахнутые настежь двери.

Какая-то женщина отделилась от остальных и направилась к ним, но, сделав несколько шагов, остановилась. И все присутствующие, казалось, окаменели.

Алексеус произнес что-то по-гречески — Кэрри не поняла ни слова, — женщина, что направлялась к ним, стояла как вкопанная. Она была средних лет, сухопарая, с лицом скорее сильным, чем красивым, чрезвычайно элегантная, с прекрасной, профессионально сделанной прической.

Неподалеку от нее стояла темноволосая девушка в шелковом оливковом платье с высоким воротом, без рукавов, с жемчужными серьгами и жемчужным ожерельем, и тоже неподвижно, словно статуя. Поразительные черты ее лица привлекли внимание Кэрри.

Алексеус пошел вперед. Казалось, он не замечал всеобщего замешательства. Он приблизился к чрезвычайно элегантной женщине средних лет — хозяйке этой роскошной виллы, как поняла Кэрри. Лицо этой женщины казалось ей смутно знакомым, но Кэрри была абсолютно уверена, что видит ее впервые. Алексеус поцеловал застывшую женщину в щеку, сказав пару фраз по-гречески, потом улыбнулся:

— Это Кэрри. Мы остановились в летнем домике. Я знаю, ты не будешь возражать.

Какое-то время картина не менялась, потом Алексеус произнес еще несколько непонятных фраз. Передвигаясь по комнате, он вел Кэрри за собой. Подойдя к девушке в оливковом, он сказал что-то по-гречески. Лицо девушки осталось неподвижным. Помолчав, она словно с усилием склонила голову и лаконично ответила. Ни ее неподвижность, ни краткость ответа, казалось, не озаботили Алексеуса.

Он подошел к буфету с напитками, взял шампанское себе и протянул бокал Кэрри. Она неуверенно приняла его.

Да что же тут происходит?

Здесь собрались люди того же круга, что и те, кого она встречала в Нью-Йорке, все в вечерних платьях, все богатые и изысканные. Общество, в котором всегда вращался Алексеус. Но где бы они ни бывали, она никогда не чувствовала себя так плохо, так ужасно неловко. Эти люди заставили ее так себя чувствовать. Некоторые присутствующие мужчины откровенно разглядывали Кэрри, и ей очень хотелось завернуться в шаль, но та осталась в доме.

Кэрри прижалась к Алексеусу.

— Боюсь, мы заставили всех ждать обеда, — сказал тот.

Так неужели из-за этой задержки создалась столь жуткая атмосфера - ножом можно резать? Их опоздание не объясняет, почему все так смотрят на нее. Что она сделала ужасного? Может, дело в платье? В огромном декольте? Зачем же Алексеус просил ее надеть это платье и не дал взять шаль? И волосы? Она одна была с распущенными волосами, ей все время приходилось откидывать их назад, и каждый такой жест привлекал всеобщее внимание — и мужчин, и женщин. Многие поглядывали на ее шею — бриллиантовое колье? Но на некоторых женщинах были жемчужные украшения, по крайней мере, одна носила изумительное рубиновое ожерелье, явно очень дорогое, на шее другой красовался кулон с большим сапфиром, а на груди — крупная бриллиантовая брошь.