Неподходящая женщина - Страница 14

Кэрри взглянула на нее. Она слышала слова — они доносились с того места, где сидела мать Алексеуса, где был остальной мир. Но Кэрри там не было. Она находилась где-то еще, где-то, куда никому не позволено вторгаться. Где-то, где ее окружала высокая, непроницаемая стена. Барьер, который не могли преодолеть ни чувства, ни эмоции. Только слова.

— Если вы подождете несколько дней, возможно, вам удастся сэкономить большую сумму денег. Природа может бесплатно выполнить работу, которую вы требуете, — Кэрри отвечала таким же бесстрастным голосом, каким мать Алексеуса предлагала ей плату за прерывание нежеланной, случайной беременности, ставящей под угрозу будущее и репутацию ее сына, Алексеуса Николадеуса.

— Природа ненадежна. А клиника — это гарантия. И, кроме того, — голос Беренис Николадеус изменился, — я не хотела бы оставить вас с пустыми руками. Это несправедливо. Алексеус, как вы успели, я думаю, понять, удручен чувством ответственности. Надо освободить его.

— Узнав, что я взяла у вас деньги за аборт, он освободится? — Кэрри оставалась бесстрастной.

— Вы удивительно быстро все понимаете. Алексеус говорил, вы официантка, да? — Беренис немного наклонилась вперед. — Так вы принимаете мое предложение?

Кэрри посмотрела на нее безразлично. Абсолютно без выражения.

Беренис откинулась назад. Когда она заговорила вновь, интонация была обычная, почти задушевная.

— Выходить замуж за моего сына было бы ошибкой с вашей стороны. — Помолчав минуту, она продолжила: — Вы станете несчастны. Я не угрожаю. Я знаю это по опыту. Не моему. Нет. Той женщины, которая пришла мне на смену. Она была как вы. И вы, если выйдете за моего сына, будете как она. Горько, горько несчастны. Я не желаю вам такой судьбы — стать тяжелой обузой мужу. Алексеус не станет плохо обращаться с вами — он не такой, как его отец, — но этот брак не принесет счастья. — Вновь помолчав, женщина обратилась к Кэрри почти в угрожающей манере: — Если выйдете за моего сына из-за денег, будете страдать всю жизнь, каждый день вашей жизни. Не сомневайтесь! Не стоит делать меня своим врагом — я непримиримый враг. Принимайте мое предложение, иначе потом крепко пожалеете.

Слова, сердитые, горькие, страшные, звучали в голове Кэрри.

...также известная под кличкой ведьма... Ее сердце словно сковало льдом. Янис не врал.

Отодвинув стул, Беренис встала.

— Отвечайте, вы принимаете мое предложение?

И Кэрри ответила. Она словно выстреливала слова, если бы она умела убивать взглядом, Беренис уже была бы мертва.

— Нет! Нет. Нет. Я не убью моего ребенка за пять миллионов евро. Вам понятен ответ?

Беренис Николадеус стояла неподвижно. Абсолютно неподвижно. Ее лицо не выражало ничего — совсем ничего.

Потом она повернулась и вышла из комнаты.

Кэрри положила ладони на живот, словно пытаясь защитить своего неродившегося малыша. Она вся дрожала.

Алексеус оставил свои попытки поговорить с Кэрри. Всякий раз, когда он задавал ей вопрос, она отвечала односложно, с явным нежеланием. Кэрри лежала в той же комнате, все так же затененной. Так же, как лежала вчера. Ему казалось, она и не шевельнулась. Единственное, что он точно знал, — кровотечение не возобновлялось. Она все еще была беременна.

Доктор говорил, в его присутствии нет нужды — он ничего не может сделать, но Алексеус попросил его заехать осмотреть Кэрри.

Зато у меня не будет повода упрекнуть себя в том, что я не сделал все возможное.

Сейчас Алексеус снова попытался поговорить с Кэрри:

— Это очень трудно — ждать.

Она не ответила.           

— Мы можем только надеяться, — очередная попытка.

Кэрри смотрела на него и молчала.

Что такое он говорит? Надеяться? Не на что надеяться. Никаких надежд. Я должна уехать. Я должна уехать.

Одна только мысль крутилась в ее голове.

Я должна уехать отсюда.

Это стало необходимостью, единственной возможностью существования. Любыми способами она должна отсюда уехать. Исчезнуть. Исчезнуть из этого дома, из этого мира. Исчезнуть из мира Алексеуса.

Скрыться от омерзительной судьбы, которую он приготовил для нее. Брак.

Ее снова охватил ужас.

Неужели он думает, что я выйду за него замуж? Неужели он действительно так думает?

Она никогда не выйдет за него. Никогда. Она отдаст своего ребенка на усыновление. Другого выхода нет. Нет! Это единственный способ уберечь его. Он будет в безопасности в любящей семье. Она убережет своего малыша от участи, уготованной ему Алексеусом, он не станет обузой людям, для которых он — помеха...

Отдать ребенка — что может быть ужаснее для матери, но другого выхода нет.

Обречь малыша на жизнь без отца, с одной только матерью, перебивающейся случайными заработками? Но даже если бы она и решилась на это, Алексеус, несомненно, нашел бы способ отнять у нее ребенка, с его-то связями.

Усыновление — единственная возможность, единственная надежда...

Этот ком в горле, он мешает дышать.

Алексеус опять говорит. Он все время разговаривает со мной. Никак не оставит в покое.

Не дать ему проникнуть за спасительный барьер...

— Здесь очень темно... Может, поднять жалюзи?

— Нет, — Кэрри смотрела на Алексеуса, но на ее лице не отражалось никаких эмоций, хотя в душе бушевал настоящий ураган. — Я очень устала. Я посплю.

— Отлично, — согласился он.

Кэрри отвернулась. Лучше не видеть его.

Алексеус вышел.

Алексеус вернулся проведать Кэрри в середине дня. Все то же самое — он задавал дежурные вопросы, она не отвечала на них. Молча смотрела на него, потом отворачивалась к стене. Алексеус понимал — им нечего сказать друг другу.

Кэрри слышала его, но не желала, чтобы он находился в комнате. Ей хотелось быть одной и смотреть в стену. Казалось, что эта стена в ее голове. Она защищает ее от мира. И сумрак в комнате тоже.

Доктор считал совсем иначе.

— Вам нужен отдых, но вы не должны лежать тут в темноте, вы должны бывать на свежем воздухе! Вот мои инструкции: морской бриз, сытная еда, фрукты, витамины для беременных.

Доктор вышел из ее комнаты, и Алексеус последовал за ним, но через несколько минут вернулся.

Кэрри посмотрела на него. 

Чужое лицо. Он и есть чужой. И всегда был чужим.

— Я согласен с доктором. Тебе нужно на воздух. Завтра устрою тебя на террасе. Будешь смотреть на море.

Ей не хотелось видеть море. Стену, только стену. И не хотелось видеть Алексеуса. Никогда...

Уехать отсюда, я должна отсюда уехать.

Чтобы удобно устроить Кэрри на террасе, Алексеус отдал множество распоряжений медсестре и полудюжине слуг. Но хуже всего было то, что он сам поднял ее на руки, чтобы отнести туда и усадить в глубокое кресло. Кэрри замерла, каждый мускул затвердел, она зажмурилась.

Его прикосновения невыносимы.

Это почти так же ужасно, как разговаривать с ним.

Но говорить с ним придется, иначе не выбраться отсюда. Ведь у него ключ к ее отъезду.

Кэрри понимала — она не мастер говорить. Ей всегда было трудно подбирать нужные слова. А сейчас в особенности.

Но придется.

Алексеус сидел немного поодаль и смотрел на море. Кэрри старательно убеждала себя, что их разделяет стена — теперь стеклянная, но по-прежнему непроницаемая.

Очень важно, что стена непроницаема. Это самое важное.

Кэрри ела завтрак с трудом — совсем не было аппетита, вернулась тошнота и еда казалась еще более неприятной. Алексеус, как всегда, пил крепкий черный кофе.

Крепкий черный кофе по утрам, кофе без кофеина вечером. Не больше трех стаканов вина за вечер. Свежие фрукты на десерт, иногда сыр. Ежедневно сорок пять минут в гимнастическом зале отеля, вдвое больше в выходные. В Портофино он проплывал километр перед завтраком, ныряя с лодки. Бреется дважды в день, любит сильно мятную зубную пасту, которая жжет мой рот, если я пользуюсь ею. Во время еды не отвечает на телефонные звонки. Предпочитает рыбу мясу...