Непобежденные - Страница 134
И рванул батальон через кусты да воронки, чтобы успеть, пока разведчики колошматятся. И ведь успел, пробежал почти без потерь первые сотни метров из тех километров, что были впереди.
Пулеметчики прибежали на рубеж последними, когда все приличные ямки да воронки были уже позаняты расторопной братвой. Немцы ничего тут не успели понакопать, тоже предпочитали ямы да воронки. И теперь в этих воронках краснофлотцы насыпали бруствера и вырезали амбразуры с другой стороны. Зародов в эту кучу-малу не полез, углядел место поодаль. Когда зашумели на него, чего, мол, индивидуалистом устраиваешься, отшил, не объясняя: не учи ученого, и так далее. Наука светлой памяти Манухина крепко сидела в нем. Ясная была голова, Манухин, с первого взгляда видел позицию. Где он теперь, старый друг, жив ли?…
А взводный оценил выбранное место: если попрут немцы в контратаку, в лощине, что была перед пулеметом, всем им и остаться. Не на оборону была задача, на наступление. Но ведь только дурак жмет без оглядки, умный на каждом промежуточном рубеже не забывает об обороне.
Заухали немецкие снаряды, но огонь был какой-то разрозненный, видно, наш удар здесь оказался неожиданным. Контратаковали, не дав морякам окопаться, высыпали бессчетно, покатились толпой в лощину, выставились, как мишени на ровном месте. Даже удивительно было: неужто не понимали, что по толпе-то бить сподручнее? Да, видно, у них свой резон был, видно, хотели напугать числом. Или командование так взъелось на своих солдат, что кинуло их сколько было в контратаку.
Зачастили навстречу винтовки, да разве винтовками остановишь? Тут бы серию хороших артиллерийских залпов. Только артиллерии ведь нужны данные для стрельбы, да еще пристреляться нужно. Зафукали мины, — этим пристреливаться недолго, — проредили бегущие в лощине толпы.
Зародов поводил стволом так и этак, примерился.
— Эк, выставились, даже стрелять жалко…
— Жалко?! — заорал Коркин и больно ткнул Ивана в бок.
— Пускай бы из кустов все повысыпали, — спокойно разъяснил Зародов. — Тем, что пробежали, им ведь еще обратно бежать…
— Ты чего?! — заводился помощник. — Стреляй, мать твою!…
Коркина била дрожь, — такой нервный парнишка. Ну да, может, он и прав, пора уж.
Зародов нажал на спуск и, подталкивая рукоятки вправо-влево, враз выпустил половину ленты. Поглядел в прорезь, как немцы там прыгают зайцами, и в один миг расстрелял другую половину патронов. Пустая матерчатая лента змеей свилась у левого колеса.
Коркина учить не надо, — коробка с очередной лентой стояла наготове. И снова Зародов нажал на спуск, но стрелял теперь расчетливее, выцеливая группки солдат. Да и вода уже парила, — из наливного отверстия кожуха сочилась белая струйка.
Немцы, которые только что бежали в одну сторону, теперь побежали в другую. Видно было, как игрушечные фигурки офицеров размахивали пистолетами. Зародов не пожалел, выпустил сразу больше полусотни патронов, и увидел, что движение в лощине ускорилось. И еще он увидел тройку «юнкерсов», направлявшихся, как показалось, прямо на него. Прятаться все равно было некуда, и он продолжал чиркать по кустам короткими очередями, чтобы, не дай бог, не забыли немцы, куда им сейчас следует бежать.
Бомбы рванули точно по линии, где была рота, и Зародов даже зажмурился, так ему стало страшно за ребят. А когда открыл глаза, понял, что поспешил со своей жалостью. Братишки оказались смышлеными: еще когда «юнкерсы» были на подлете, поднялись навстречу немцам, скрылись в кустах и теперь выкатывались в ту самую лощину, где только что суетились солдаты. А еще через несколько минут донесся издали тонкий и жуткий вой, то ли «Ура!» кричали, то ли еще что. А может, это немцы вопили от страха. А может, озверелые крики да хрясь касок, да вопли раненых, да матерщина на разных языках сливались вместе в такой пи на что не похожий звук.
«Юнкерсы» сделали круг, высматривая, куда бы теперь бросить бомбы. И высмотрели, как подумалось Зародову, его пулемет.
Первые взрывы Иван еще слышал, а потом будто какой пузырь лопнул над самым ухом, и всё исчезло…
Очнулся он от какого-то тикания, что-то стучало рядом с очень знакомой ритмичностью. Вокруг была тьма, сквозь которую кроваво просвечивал пульсирующий свет. Он встал на четвереньки, потом на колени, с трудом поднял лицо и догадался: не тьма вокруг и не ослеп он, а просто глаза склеились от крови. Пошарил рукой, отцепил фляжку, промыл глаза. Увидел вечереющее небо, совсем потемневшую лощину, испятнанную валяющимися там трупами. Ни пулемета, ни Коркина не было рядом. И вообще никого не было — пустота. Пустота и тишина. Только где-то далеко заполошно били винтовки и автоматы.
Он ощупал перевязанную голову и догадался: Коркин перевязывал, неумело. Кровь склеила бинты, засохла и теперь на его голове была все равно, что каска. И стук сердца отдавался под этой каской, как под колоколом.
Встал на ноги, помотал головой, в которой что-то болталось и булькало. Поразмышлял: куда теперь? Раненый с полным правом может идти в медпункт. Но настолько ли он раненый? Зародов подумал и пошел туда, где гудел бой.
Быстро темнело, но запад пылал во всю ширь. Взобравшись на пригорок, Зародов оглянулся, дивясь такому обширному сиянию, и сообразил: светится море.
Попадались убитые — свои и немцы. Зародов подобрал немецкий автомат, нащупал на поясе у незнакомого братишки гранату-лимонку, сунул себе в карман. Встречались раненые, говорили ему, что он, дескать, со своей перевязанной головой, не в ту сторону путь держит. Он отвечал, что еще не совсем раненый, потому и сделал полный поворот, что в тылу нынче тоже не у тещи на печке, а там, впереди, глядишь, еще хоть одному гаду глотку перервать можно. Раненые, у которых еще были силы рассусоливать, вежливо желали ему удачи и продолжали свой медленный скорбный путь. И Зародов понимал: раз идут одни, без сопровождающих, значит, мало людей осталось в ротах и некого посылать с ранеными. И от мыслей этих сами собой быстрей шевелились ноги…
Коркин выпученно уставился на него, как на пришельца с того света. Потом опомнился, кинулся обнимать.
— А я думал: убило тебя.
— Чего же перевязывал?
— Так ведь на всякий случай. — И заорал: — А ты чего приперся? Без тебя не управимся?!
— Не управишься, — серьезно сказал Зародов. — Где виадук-то?
— Так не дошли до виадука. Тут после тебя знаешь что было?!.
— Значит, не управились. Задача-то, какая была? Кровь из носа, а к вечеру выйти к виадуку.
— Кровь из носа это у нас получилось…
— Не выполнили задачу. А там, может, наши бьются из последних сил, рассчитывая, что мы выйдем к виадуку и замкнем кольцо.
Коркин удивленно смотрел на своего наводчика. Чего разговорился? Его дело стрелять, куда прикажут, и бежать, куда велят, а он — ну чисто стратег после того, как стукнуло в голову.
— Завтра выйдем к виадуку. Давай ленты заряжать.
Зародов не сел, рухнул на землю, поскольку ноги едва держали.
— Пулемет-то один тащил?
— Помогали. Дали помощника. А куда тащить-то, больше лежал да постреливал…
— Теперь без помощника управимся.
— Э, нет, — запротестовал Коркин. — Пускай будет, раз дали. — Молодой был Коркин, из недавно призванных, но уж соображал: в армии все надо брать, что дают, потом не выпросишь.
— А где он, твой помощник?
— За патронами убег.
Сидели, переговаривались, торопливо совали патроны в упругие гнезда ленты. Совсем стемнело, но немцы все не могли опомниться, все чесали занемевшую землю пулеметными очередями, долбили изредка минами, швыряли в небо ракету за ракетой. Мерцающего света ракет хватало, чтобы видеть ленту, не промахнуться патроном. Впрочем, настоящий пулеметчик и с завязанными глазами не промахнется. Весь пулемет разберет и соберет с завязанными глазами настоящий-то пулеметчик. Потому Зародов не столько глядел на свои руки, сколько оглядывался. Окопом опять служила воронка, которую Коркин с помощником успели неплохо приспособить, И опять позиция была в стороне от роты, видно после той отшитой контратаки немцев командир уверовал именно в такое расположение пулемета — на отсечный огонь.