Непобежденные - Страница 127

— Ничего не слыхать! — резко сказал он. — Мы можем надеяться только на самих себя. Наша задача — устроить здесь мельницу для фашистских войск. Рубежи Севастополя будто самой природой созданы для обороны. Так укрепим же эти рубежи, так будем же драться, чтобы ни один немец не ушел отсюда живым. Под Севастополем сосредоточена огромная армия, которую Гитлер очень хотел бы бросить на другие фронты, чтобы там грабить наши города и села. Не пустим же их никуда…

Он увидел, как в дальнем ряду поднялся кто-то в рост и замолчал.

— Неужто русский испугается немца?! — крикнул боец. Стоять на неровном склоне ему было неудобно, и он все переступал ногами. — От имени нашего взвода ручаюсь Военному совету: пока живы, позиции не сдадим!…

Зашумели в той стороне, и по всему склону покатился говор. Кто-то встал рядом с бойцом, обнял его, погрозил автоматом небу и сел, отвернулся.

А в небе на большой высоте крохотными крестиками плыла новая группа самолетов. Теперь их было больше сорока, и опять они шли на город.

Что-то случилось в вышине: плотный строй самолетов вдруг распался, один из них вывалился из строя и пошел в сторону, снижаясь, все круче, падая. Петров разглядел треугольник самолетов, вынырнувших из-за тучи, смело ринувшихся на вражескую армаду, и узнал — «чайки», наши маленькие бипланы, «этажерки», как именовали их в войсках.

Все замерли, наблюдая за беспримерным боем. Три против сорока! — Никого это не удивляло, — не впервой видели подобное, — но после слов командарма воздушный неравный бой был как иллюстрация к сказанному, как пример бесстрашия и героизма. Все верили: наши истребители, если не разгонят армаду «юнкерсов», то наверняка помешают им прицельно бомбить. Но тут появились два «мессера» и бой принял другой оборот. Одна из «чаек» пошла в сторону, чтобы увести «мессеров», и оба они помчались за одиноким самолетом, имея преимущество в скорости, быстро его догнали. Маневренная «чайка» увернулась, «мессеры» проскочили и начали разворачиваться. И опять «чайка» увернулась, и вдруг, резко взмыв, догнала отставший «юнкерс» и сбила его. Но и сама не убереглась, задымила…

Со стороны Севастополя опять катился тяжелый гул бомбежки. Все, кто был тут, в овраге, застыли в неподвижности. Вскочил какой-то боец, закричал, захлебываясь словами о том, что он, что они все вместе умрут, а не отступят. И заговорили все разом, перебивая друг друга:

— Дайте артиллерии сказать!…

— От нашего взвода еще не выступали!…

Когда кончилось собрание и члены Военного совета пошли к машинам, вдруг неподалеку рванул снаряд. Думали шальной, но вскоре ударили еще несколько снарядов, и стало ясно — артналет. Добежали до ближайшего окопчика, нырнули в прохладную глубину, посмеиваясь над своей прытью.

— Смех смехом, товарищи, а все же ездить вот так, скопом, без особой нужды больше не будем, — сказал Петров.

И погасли шутки. Поняли: случайный снаряд может вывести из строя все командование разом…

В тот же день начальник разведотдела положил перед командармом карту, взятую у сбитого немецкого летчика. Напечатанная на хорошей плотной бумаге, карта была крупномасштабной, исчерченной на квадраты. И один из этих квадратов был жирно обведен карандашом.

— У всех летчиков такие карты с выделенными квадратами, — как всегда оживляясь во время доклада, розовея своим худым лицом, сказал Потапов. — Надо полагать, начинается массированная бомбежка уже не по объектам, а по квадратам. Чтобы ни один метр не был пропущен.

— Это сколько же бомб надо!

— После керченской победы бомб у них, вероятно, прибавилось.

Командарм внимательно посмотрел на Потапова и ничего не сказал. Что было говорить, когда и так ясно: за неделю, пока длились бои на Керченском полуострове, не эвакуируешь сотни танков, тысячи орудий, снаряжение трех армий. Точных сведений не было, но можно ли сомневаться, что с первого же дня потерявшее управление войсками командование Крымского фронта не смогло не то что вывезти, но даже и уничтожить немалые запасы боеприпасов, накопленные для наступления. Теперь все, уготовленное для немцев, обрушится на севастопольцев. Длительная артиллерийско-авиационная подготовка штурма? Планомерная, по квадратам, обработка всего района обороны? Такого еще нигде и никогда не было. Но такое, несомненно, будет. И доказательство — усиливающиеся с каждым днем бомбежки города, уже превратившие Севастополь в сплошное пожарище.

Командарм с удовлетворением вспомнил неоднократные свои приказы и директивы Военного совета, требующие от войск глубже зарываться в землю, строить запасные огневые позиции и командные пункты. Теперь эти работы нужно максимально форсировать. Кто знает, сколько времени даст противник. Все новые его части подходят к Севастополю. Появился в Крыму восьмой авиационный корпус Рихтгофена — до семисот самолетов. Тот самый корпус, что год назад высадил воздушный десант на Крит, а теперь используется германским командованием на важнейших направлениях фронта. По словам пленных, доставлены под Севастополь какие-то орудия особой мощности. И уж расчищаются проходы в минных полях, усиливается рекогносцировка местности, отдельные разведгруппы пытаются прощупать надежность стыков между нашими частями. Все говорит о том, что штурм может начаться со дня на день. Когда?

Командарм посмотрел на начальника разведки. И тот понял немой вопрос.

— Данные, полученные от пленных, пока противоречивы. Но узнаем точно, обязательно узнаем, — сказал Потапов и машинально потер живот. Старая язва желудка отзывалась новыми болями.

Странное дело: в разведке всю ночь лежишь, — и ни в одном глазу, а тут, в землянке, четыре часа продневалит — мука. Одно слою — «собачья вахта», предутренняя маета.

Кольцов тряхнул головой, чтобы отогнать дремоту, встал. Фитилек на столе заморгал, шевельнулись в углах неподвижные тени. Люди, спавшие на нарах, вдруг все разом перестали сопеть, храпеть и вообще издавать какие-либо звуки, словно дрогнувший огонек заставил их насторожиться. Впрочем, так, наверное, и было: разведчики и во сне реагируют на малейшее изменение обстановки.

Он потянулся, хрустнув суставами, огляделся. Все было на своих местах. Давно неодеванные плащ-накидки копной висели на столбе. Накат землянки был крепок — из рельсов, но подпорку посередине разведчики все-таки поставили. «Для уюта» — говорили одни. «Для гардероба» — говорили другие. Вначале на нее вешали оружие, но потом командир взвода разведки капитан Еремин велел сделать пирамиду, и освободившуюся подпорку тут же увешали шинелями, куртками, а потом, когда потеплело, и шинели да куртки легли на нары в изголовья, — пересохшими от летней сухоты плащ-накидками.

Оружейная пирамида была их гордостью — ни у кого в батальоне не имелось такой пирамиды, аккуратной, струганной, крашеной. Кольцов потрогал стоявшие в пирамиде карабины и автоматы. Пять мест пустовало. Прошлой ночью группа разведчиков ушла за языком и не вернулась. «Пока не вернулась», — суеверно поправил себя Кольцов. Он поглядел в дальний угол, где в закутке, за загородкой, когда-то спала Клавка. Теперь там было пусто. Клавку, по слухам, эвакуировали на Большую землю, но место ее разведчики не занимали, берегли.

Рядом с загородкой, неловко свесив руку, спал на топчане капитан Еремин, хмурился во сне. Подумав, что рука у командира онемела и ему снится черт те что, Кольцов подошел, осторожно, чтобы не разбудить, приподнял руку, положил на топчан. Еремин проснулся, встревоженными глазами обвел землянку, сказал не понятное: «Утром не прозевай», и уставился на дневального неподвижным взглядом.

— Спите, все в порядке, — тихо сказал Кольцов, и командир послушно закрыл глаза, задышал размеренно.

У входа в землянку послышалась какая-то возня. Вскинув автомат, Кольцов приоткрыл дверь. Часовой сидел на дне окопа на корточках.

— Ты чего?

— Да эти! — Часовой вскочил. — Смех прямо.

В углу траншеи, ощетинившись, стояли друг против друга прижившиеся у разведчиков кошка с собакой. Непрерывные бомбежки последних дней выгнали кошек и собак из города, и они подались к передовой, где в это время было потише.