Неотвратимое возмездие (сборник) - Страница 16
В 1 час 15 минут ночи 29 августа 1924 года председательствующий огласил приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР.
Суд признал Савинкова виновным:
— в организации контрреволюционных восстаний в 1918–1922 годах;
— в сношении с представителями Польши, Франции и Англии в целях организации вооруженных выступлений на территории РСФСР в 1918–1920 годах;
— в организации террористических актов против членов рабоче-крестьянского правительства в 1918–1921 годах;
— в руководстве военным шпионажем в пользу Польши и Франции с 1921 по 1923 год;
— в ведении письменной и устной антисоветской агитации и пропаганды в 1918–1923 годах;
— в организации банд для нападений на советские учреждения, кооперативы, поезда и т. д. в 1921–1922 годах, т. е. в преступлениях, предусмотренных статьями 58, ч. I, 59, 14–64, 66, ч. I, 70 и 76 УК РСФСР (ред. 1922 г.), и по совокупности преступлений приговорил к высшей мере наказания — расстрелу.
Одновременно суд, приняв во внимание чистосердечное раскаяние Савинкова, его полное отречение от целей и методов контрреволюционного и антисоветского движения, разоблачение им интервенционистов и его готовность искренней и честной работой загладить свои преступления перед трудящимися, постановил возбудить ходатайство перед Президиумом ЦИК СССР о смягчении приговора.
Уже упоминавшийся выше Георгий Гаврилович Кушнирюк так объясняет мотивы, которыми руководствовался суд при возбуждении ходатайства о смягчении наказания Савинкову.
«...Несомненно, что начиная с 1923 года Савинков стал отходить в сторону от активного руководства вооруженной борьбой с Советской властью.
Нам было совершенно ясно, что Борис Савинков, чьи предприятия против Советской республики постоянно и неизменно на протяжении шести лет разбивались и кончались неудачей, окончательно разуверился в возможности свержения Советской власти как извне, так и изнутри, как путем интервенции, так и с помощью «белых», «зеленых» и т. д.
И поэтому, когда Савинков заявил на суде, что он понял всю бесплодность борьбы с Советами, в этом пункте своих объяснений он, несомненно, искренен.
Поскольку Савинков признал полную бесполезность и никчемность дальнейшей борьбы, он, естественно, должен был прийти к выводу о необходимости признания Советской власти. Конечно, вопрос остается открытым — решил ли это сделать Савинков год назад в Париже, как он сам заявил на суде, или же только теперь, после своего ареста. Безусловно, в этом вопросе искренность Савинкова находится под очень большим сомнением.
Однако важнее, на мой взгляд, другое: Борис Савинков, один из самых непримиримых и активнейших наших врагов, открыто заявил, что вся его борьба была ошибкой и заблуждением, что он отказывается от дальнейшей борьбы и безоговорочно признает Советскую власть. Более того, он не только сам признал Советскую власть, но и призвал своих бывших союзников последовать его примеру...»
Ходатайство Военной коллегии Верховного Суда СССР было удовлетворено. Вот постановление Президиума ЦИК Союза ССР:
«Рассмотрев ходатайство Военной коллегии Верховного Суда Союза ССР о смягчении меры наказания в отношении к осужденному к высшей мере наказания гр. Б. В. Савинкову и признавая, что после полного отказа Савинкова, констатированного судом, от какой бы то ни было борьбы с Советской властью и после его заявления о готовности честно служить трудовому народу под руководствам установленной Октябрьской революцией власти, применение высшей меры наказания не вызывается интересами охранения революционного правопорядка и, полагая, что мотивы мести не могут руководить правосознанием пролетарских масс, Президиум ЦИК Союза ССР постановляет:
удовлетворить ходатайство Военной коллегии Верховного Суда Союза ССР и заменить осужденному Б. В. Савинкову высшую меру наказания лишением свободы сроком на десять (10) лет».
В тюрьме Савинков много занимается литературным трудом. Некоторые его письма к эмигрантам, в там числе родственникам и бывшим единомышленникам, а ныне ожесточенным критикам, интересны для нас как свидетельство дальнейшей эволюции взглядов Савинкова, как осуждение и разоблачение белой эмиграции.
«Дорогой друг Илюша (эсер Фундаминский — близкий друг Савинкова. — Н. П.). Пишу Вам «друг», хотя черт Вас знает, может быть, я в Ваших глазах и «Иуда» и «Азеф», предатель и проч.
...Я прибыл в Россию и (по заслугам) был судим советским Верховным Судом. Теперь я сижу в тюрьме и знаю о России, конечно, мало, но все-таки неизмеримо больше, чем знал, чем знаете вы. В России выросло новое поколение, в сущности, именно оно и сделало революцию... Оно не допустит возврата к старому строю в каком бы то ни было виде... Вот это надо запомнить и перестать мечтать о «спасении» России, да еще при помощи иностранцев... т. е. при помощи штыков и денег...»
Далее Савинков пишет о советской действительности:
«...Страна поднимается: поля засеваются, фабрики работают, кооперативы (огромная сеть) и лавки торгуют, и с каждым месяцем жизнь становится не труднее, а легче. Настал период созидания, и в этом созидании огромную роль играет РКП... Рабочий и крестьянин действительно стал свободным. Дорогой Илюша, ведь мы об этом мечтали в ПСР. Ведь для этого и боролись при царе...
...В тюрьме мне стало окончательно ясно, что я был прав на суде и что не изображать Виктора Гюго надо, а склониться перед народной волей, а если возможно, как-нибудь замолить свои грехи перед народом. Поверьте, песнь эмиграции спета и о ней уже речи не может быть...»
Свое письмо к Д. С. Пасманику (также один из друзей Савинкова. — Н. П.) Савинков заканчивает словами:
«...Я убежден, что не сегодня, так завтра все бескорыстные и честные эмигранты, и вы в том числе, поймут, что жизнь повелевает признать Советскую власть и работать совместно с нею. А не поймете, так останетесь доживать свои дни в изгнании, питаясь «Последними новостями» и ненавидя коммунистов прежде всего за свои, а не их ошибки».
Ту же мысль находим мы и в письме Савинкова к своей сестре Вере Викторовне Мягковой.
«...А правда... в том, что не большевики, а русский народ выбросил нас за границу, что мы боролись не против большевиков, а против народа... Когда-нибудь ты это поймешь, поймут даже Виктор и Соня (брат и сестра Савинкова. — Н. Я.), поймут даже эмигрантские «вожди»...»
7 мая 1925 года Савинков покончил жизнь самоубийством.
В официальном сообщении о его смерти говорилось:
«Самоубийство Б. В. Савинкова.
7 мая Борис Савинков покончил с собой самоубийством.
В этот день утром Савинков обратился к т. Дзержинскому с письмом относительно своего освобождения.
Получив от администрации тюрьмы предварительный ответ о малой вероятности пересмотра приговора Верховного Суда, Б. Савинков, воспользовавшись отсутствием оконной решетки в комнате, где он находился по возвращении с прогулки, выбросился из окна 5-го этажа во двор.
Вызванные врачи в присутствии помощника прокурора Республики констатировали моментальную смерть».
Что толкнуло Савинкова на этот шаг? Груз ли прошлого довлел над ним и мешал ему найти свое место в новой жизни, осознание ли своей бесполезности как для дела коммунизма, так и для борьбы с ним или, быть может, желание эффектно уйти со сцены — его последний театральный жест? Кто знает...
С тех пор прошло более 50 лет, однако дело Бориса Савинкова все еще не потеряло своей общественной значимости. В последнее время появилось несколько литературных произведений и кинофильмов, в которых изображается Савинков. Причина тому не только в необыкновенной судьбе этого незаурядного авантюриста, «артиста авантюры», как его называл Луначарский. Жизненный путь и эволюция Савинкова во многом типичны для части русской революционной интеллигенции мелкобуржуазного происхождения. Это, если хотите, частица истории русской революции и контрреволюции. Для молодого поколения дело Савинкова — еще одна, пока не всем известная, страница в истории борьбы нашего народа за победу и упрочение советского строя.