Необычное задание - Страница 4

— А теперь обсудим продолжение, точнее, предстоящий ход намечающегося банкета, ибо, по логике, мы его вроде как еще не начали, — заявил Николай Никифорович.

— Давайте, — вновь не стал спорить Плечов.

— Спешу сделать искреннее признание: у меня просто сквернейший, препаскуднейший, особо вредный характер. Сотканный из ненужных принципов и всяких доисторических предрассудков.

— Например?

— Пункт первый, который я, по сути, перенял от нашего великого учителя: не пить что попало и не пить с кем попало!

— Всецело разделяю, — кивнул Ярослав.

— Пункт второй: употреблять не чаще одного раза в день. Но по края. И все, аллес, как говорят фрицы!

— Не против… Значит, по единой и разбежались?

— Абсолютно верно.

— Так чего же мы ждем?

— Да погодь ты… Не лезь вперед батьки в пекло…

— Пардон.

— Из посуды у меня — одни граненые стаканы. Из какой-то эксперементальной партии, которая еще не пошла в массовое производство. Мне один стеклодув по блату пару штук подарил.

— А вы еще что-то про этикет несли. Для столь благородных целей рекомендуется использовать исключительно широкие фужеры на изящной тонкой ножке!

— Возможно. Но я не о том… сейчас. Осилишь? Сдюжишь? Справишься? — озабоченно спросил Николай Никифорович.

— Легко!

Заученным движением руки потянув за острый, из тонкой жести, язычок, которым мог легко поранить руку любой, даже более опытный потребитель, директор библиотеки сорвал с горлышка пробку и на всякий случай отправил ее в карман (конспирацию никто не отменял! Ленин с портрета все видит), после чего так же ловко выковырял перочинным ножом глубоко посаженную "затычку" из какого-то нового синтетического материла (то ли пластика, то ли полиэтилена — шут его знает, до чего могли додуматься советские химики?) и словно фокусник, не "прицеливаясь" наполнил оба стакана точно по ободок. Кабинет мгновенно заполнился специфическим, очень тонким и приятным ароматом. Впрочем, не всем советским гражданам он приходился по вкусу.

— Вот… Вот, пожалуй, единственный недостаток этого чудодейственного напитка. Теперь здесь еще неделю вонять клопами будет! — шутливо проворчал Яковлев.

— Ничего-с. Проветрим-с! — как всегда оптимистично заверил Плечов. — Сейчас открою окно, и за ночь сквозняк все выдует.

— О! Правильно! Все равно мне мало осталось. Можно сказать — совсем ничего…

— Э-э… Как прикажете это понимать, дорогой Николай Никифорович?

— Как хочешь — твое личное дело! Но именно сейчас я нахожусь в процессе сдачи дел. Кандидатская защищена, пора двигаться дальше.

— Жаль. И кто ваш преемник?

— Василий Григорьевич Олишев, может, слыхал?

— Никак нет.

— Уже год, как он вернулся с фронта после тяжелейшего ранения, и сейчас заведует у меня отделом военной литературы. Так что споетесь!

— Познакомите?

— Не далее, как завтра! Приходи в обед. Как раз нормально будет.

— Есть!

— Все… А вот теперь — за нашего общего научного руководителя, прославленного советского ученого Федора Алексеевича Фролушкина… Не чокаясь! Святой был человек. Земля ему пухом… — одним махом выпалил Яковлев и лихо опрокинул стакан.

— Вечная память… — поддержал тост Ярослав и незамедлительно последовал директорскому примеру.

Роскошный автомобиль Копытцева, припаркованный напротив родимого подъезда, Ярослав заметил издалека и сразу же ускорил шаг, пытаясь приблизить встречу с непосредственным куратором и самым надежным другом.

Как вдруг…

Ощущение тревоги, обуявшее его вскоре после выхода из Ленинки, вышло на новый — более высокий — уровень, многократно усилившись.

Причиной тому стал какой-то непонятный световой импульс, вдруг вспыхнувший за боковым окошком стоявшей рядом с правительственным ЗИСом легковушки с включенным двигателем, после чего та резво рванула с места и мгновенно скрылась за углом профессорского дома.

По устоявшейся привычке, агент перевел взгляд туда, где должен был находиться задний регистрационный номер, но его на месте не оказалось. Точнее, там красовалась обычная то ли черная от природы, то ли просто очень грязная тряпка.

"Черт… Что за ерунда? Я ведь еще никуда не влазил… Всего-навсего сходил в библиотеку!"

Домой он не вошел — вбежал.

— Леха, ты где? — потянув на себя незапертую дверь, заорал с порога.

— Здесь! — не отрываясь от очередного кулинарного шедевра Фигиной, отозвался из кухни верный соратник.

— Давай быстрей ко мне, догоняй, поговорить надо!

— Иду…

С явным сожалением отложив в сторону недоеденную шанежку, Копытцев выскочил на лестничную площадку и помчался вниз по скользким, только что вымытым ступенькам, с трудом удерживаясь на ногах при каждом крутом повороте.

— Что за шухер? Признавайся, наконец, — прохрипел он, уже вылетая на улицу.

— Ничего. Просто не хотел, чтобы Ольга слышала наш разговор, — не оборачиваясь, пояснил Ярослав и прямиком направился к месту, где еще недавно стояла подозрительная машина. — Сейчас подробно все расскажу…

— Логично… — пробурчал, выслушав неожиданную информацию и соглашаясь с его доводами, комиссар.

— Скажи, когда ты приехал? — спросил агент.

— Ну… Четверть часа тому назад. Максимум — минут двадцать.

— Один?

— Так точно. О наших с тобой встречах не должен знать никто. В том числе и персональный водитель. Что же стряслось, черт побери? Машину ты рассмотрел?

— Заморский "паккард". Однажды с похожим — более древней модификации — мы с тобой сталкивались. Правда, до войны, когда меня пытались отравить… Их много в гараже американского посольства. Вспомнил?

— Цвет? — продолжал настойчиво допытываться Алексей Иванович.

— Черный, как уголь-антрацит.

— И что ты хочешь этим сказать? Он уже стоял во дворе, когда ты приехал?

— Нет.

— Точно?

— Ты же знаешь: наш брат-разведчик должен неизменно "фиксировать" окружающую обстановку при каждом вдохе-выдохе. И учитывать ее в ходе выполнения задания, — назидательно изрек комиссар.

— Знаю, — спокойно согласился Плечов, прежде чем озвучить обескураживающий вывод, к которому он только что пришел. — Похоже, пасут меня, старина…

— Кто?

— Это я у тебя хотел спросить!

— Думаешь, свои? Наши?

— Не знаю.

— Сегодня же пробью обстановку и к вечеру дам тебе исчерпывающий ответ, — рубанул Копытцев.

— Заранее благодарен, — выдавил в ответ Яра, возвращаясь к привычному — радостному и доброжелательному — расположению духа.

— А теперь… Сосредоточься и опиши все в мельчайших деталях… Кто? Где? Когда? Почему? Зачем? Пока нас никто не может услышать, — тем временем очертил очередную задачу его куратор.

— Значит, так… Выхожу я из "Ленинки", которую, кстати, посещал по твоему личному указанию, и вдруг чувствую на себе чей-то пронзительный взгляд. Настолько неприятный, опасный, острый, как будто кто-то собрался просверлить во мне чуть ниже спины еще одну — запасную — дырку. На всякий пожарный случай. Сам понимаешь, у меня с детства обостренная реакция на всякие подобные штучки-дрючки.

— А я-то, дуралей, думал, что это качество ты приобрел уже в зрелом возрасте, так сказать, благодаря избранной профессии, — задумчиво протянул Алексей Иванович.

— Ошибаешься, — возразил Плечов. — Моя знаменитая "чуйка" впервые сработала в семь лет. Еще во времена Гражданской войны. И с тех пор никогда не отказывает, не изменяет, не выделывается по поводу и без, всякий раз благотворно предупреждая меня о грядущих неприятностях…

— Понял. Валяй далее! — в излюбленной манере своего собеседника (с кем поведешься — от того и наберешься!) выдал очередное "ценное указание" Копытцев.

— Иду я, значит, постоянно оборачиваюсь — нервы! Нигде никого. Как вдруг у подъезда — твоя машина и "американец" рядом с ней. Такой же, с каким мы столкнулись до войны. "Паккард" с навороченным V-образным двигателем, между прочим — не выключенным.