Необычайные приключения Кукши из Домовичей. Сигурд победитель дракона. Повести древних лет - Страница 173
В счастливый день удачного захвата Новгорода в Детинце с князем Ставром встретились двадцать два свободных ярла.
На поле под Городом потерялся Зигфрид, владетель Расваг-фиорда — счастье изменило Неуязвимому. Не стало владетеля Брекснехольм-фиорда Гангуара Молчальника.
Новгородское оружие убило в бою владетеля Танангергамн-фиорда ярла Мезанга, владетеля Граварна-фиорда ярла Адиля, владетеля Дротнингхольм-фиорда ярла Скиольда. Их тела, как и тела многих викингов, были принесены в Новгород.
В честном бою на равном оружии молодой ярл Ролло убил ярла Гольдульфа, и четверо ярлов только что сами покинули союз и Хольмгард. У конунга Ската недоставало уже десяти ярлов.
Никого не огорчала естественная и благородная участь павших с оружием в руках. Никого не тревожила мысль о той же участи, которая, быть может, ждала каждого, и в скором времени. Ярлы встретились радостно, как после победы. Каждый знал совершенные ошибки, к чему было говорить о них. Они рассказывали о собственных подвигах, и только.
И они клялись, что теперь-то не уйдут так просто из Хольмгарда, не удовлетворятся простой добычей. Море, встретив на берегу возведенную человеком стену, бросается на преграду с особенной силой и разрушает ее. Викинг не отступит, пока не сломит сопротивление. Не случайно скальды воспевают упорство вестфольдингов. Скальды сами викинги и знают жестокость души детей Вотана.
Выходка Ролло вызвала не негодование, а общее веселье. События были слишком серьезны, чтобы ярлы могли взволноваться подобной мелочью.
Князю Ставру следовало поторопиться с набором новых дружинников для пополнения убыли. Сами ярлы предполагали заняться погребением тела Гольдульфа и погибших в сражении. Ушло много викингов, осталось достаточно свободных драккаров, чтобы устроить бал-фор, погребение в огне на открытой воде.
— А растрепанное новгородское войско не скоро оправится, если оправится вообще, — утверждал Эрик Красноглазый.
С Ильменя тянул сильный ветер и гнал в волховский исток мутную озерную воду. Вниз по реке катилась частая, крутая волна.
Четыре больших драккара шли на веслах против течения и волны. Каждый тащил на ременном канате по одному драккару, превращенному в погребальную лодью.
Из бортовых дыр висели свободные весла. Волны шевелили уснувшие плавники морских драконов и в мертвом царстве только весла, которые сами скрипели и поворачивались в уключинах, сохраняли искру жизни… Мертвый драккар… Убийца! Пойманный, уличенный, приговоренный к казни. Нет, пышная процессия не скроет грязи преступления!..
На румах, отполированных усилиями гребцов, не было викингов. В своих беспорядочных движениях рукоятки весел задевали дрова. Костры поднимались выше бортов. Черно-красные паруса драккаров застилали дрова. В середине, на кресле, наспех сколоченном подневольным новгородским плотником, восседал ярл Скиольд.
Ярл-скальд Свибрагер по очереди приближался на своем драккаре к погребальным лодьям и, простирая руки, воздавал могучим голосом хвалу трупам.
Ярлы не одинокими уходили в последнее плавание. Кругом теснились викинги. От качки вестфольдинги кивали мертвыми головами, наваливались один на другого, но не падали. Закрепленные жердями и веревками, викинги сидели тесными рядами, еще плотнее, чем в боевом строю.
Мощный голос Свибрагера, вибрируя от вдохновения, побеждал шум ветра. Вестфольдинги слушали и одобрительно кивали мертвыми головами, соглашаясь.
На коленях ярла Мезанга лежал оправленный в золото череп франкского вождя Арторикса — чаша для пиров. Подобные чаши были и у других ярлов и их свиты.
Перед бронзовыми дисками мертвых кормчих висели боевые топоры и мечи. Раскачиваясь, они звонили странными, беспорядочными голосами:
Так воспевал Свибрагер победы вестфольдингов на сухой земле, которая носила все эти названия на пышнообразном языке скальдов.
напоминал скальд о подвигах викингов в открытых морях.
Открылся Ильмень, безбрежный, как море. И волна была, как морская. Ильменский Хозяин гневался на чужих, Синий Мужик толкал в черные груди звериноголовые драккары, не хотел пропускать к себе.
При попутном ветре провожатые уже от истока пустили бы на свободу погребальные драккары. Но Ильмень в союзе с ветром из земель кривичей и радимичей воспротивился и защитил чистоту своего сердца от чужеземной грязи. Драккары вестфольдингов отошли от берега на версту, не более.
Чтобы огонь не сжег якорные канаты, их закрепили под водой за вбитые для этой цели крюки в днища драккаров. Завели якоря. Ветер потащил было оставленные погребальницы, но цепкие якорные лапы впились в дно. Огорчившись, Ильмень запенился и заплевался.
Проходя мимо бал-фора, викинги щедро забрасывали драккары зажженными факелами. Не пожалели даровой смолы и сала, чтобы напитать дрова, и все вспыхнуло разом. Дым заволок полнеба.
Под палубами нечеловеческими голосами выли отвыкшие говорить черпальщики. Их было восемь, по двое на каждом отправленном в бал-фор драккаре. Их было по одному на корме и носу, восемь живых, раньше смерти похороненных под низкими палубами, навечно прикованных к смрадным гнойницам-черпальням, восемь людей, превращенных в такие же части драккара, как бортовая доска или жгут для шпаклевки.
Они страдали недолго. Свирепо ударило пламя, раздутое гневным ветром, который для несчастных черпальщиков ничего другого сделать не мог!..
Новгородское озеро в старину называлось Мойским. Потом к нему пристало имя Ильменя. Собственно же словом «ильмень» в старом русском языке обозначали постоянный, не весенний разлив реки в удобном для того месте.
Заполненная новгородским ильменем впадина наливается многими ключами, ручьями, речушками и реками, из которых исстари главными были ныне еще существующие Ловать, Шелонь, Мшага, Псижа, Пола, Полисть, Порусья, Перерытица, Переходь, Полиметь. Сделавшись по сравнению с прошлым маловодными, эти реки сохранили свои прежние наименования. Стоком озера как был, так и остался Волхов, по-старому, Мутная река.
И сегодня, как и встарь, летом, не обращая внимания на дела людей, в камышовых крепях красавцы селезни, расставаясь с изношенным брачным нарядом, роняют из крыла зеленые с синим зеркальцем перышки. А уточка, забыв случайного супруга, незаметно пускает по воде пестро-серые перышки и пушок; она всецело отдается заботе о наивысшей драгоценности, оставленной в гнезде пылкой весенней любовью.