Необычайные приключения Кукши из Домовичей. Сигурд победитель дракона. Повести древних лет - Страница 169

— Чего пришел?

— Нурманны в Городе, — ответил незнакомый.

— А что тебе в тех нурманнах?

— Нурманны обманом завладели Городом. Слышишь?

Тсарг почесался, крякнул, воззрился на гостя:

— Еще скажи.

— Нурманны Городом завладели. Понятна тебе речь?

— Завладели… — откликнулся Тсарг и оглянулся на свой двор.

Мерянин обошел худого вестника, для чего-то пошел к лесу, но тут же вернулся и уставился на коня, качая большой, как котел, головой, в лохматых с проседью волосах. Подумал, подумал и сказал не человеку, а коню:

— Нурманны завладели. Ишь?!

Боком, будто ему стала нынче узка калитка, Тсарг пролез во двор, сбросил засовы, оттянул одно воротное полотнище и пригласил вестника:

— Веди коня, что ли.

В избе Тсарг уселся против гостя и молча, подперев косматую голову, глядел, как голодный жадно хлебал горячее и, дорвавшись с голодухи, по-волчьи рвал хлеб зубами. Вестник отвалился, и мерянин приказал:

— Теперь спи. А я пойду. Завладели, говоришь?

…Посланный очнулся от толчков хозяина. Изба была полна народу. Речь незнакомого слушали тихо. Иной вздыхал с натугой и вновь затаивал дыханье. Тсарг перебивал обстоятельно длинный рассказ:

— Князь, стало быть? Еще повтори ту речь. Двойные дани давать, сказываешь? Еще говори. Сверх двойных по пять кун со двора, так, что ли? Насильничают? — И, оглядев своих, мерянин успокоил семью: — Нас не найти до зимы. Летней дороги нет. Чего им тут искать?..

Гонец кончил рассказывать и встал.

— Ночевать будешь? — спросил Тсарг.

— Нет. Еще дороги есть.

— Далеко ли?

— К твоим соседям.

— Ступай.

Младший сын Тсарга, которого Одинец знал старательным парнишкой, успел вырасти в ражего мужика и сделаться отцом. Он отвязал от коновязи коня.

— Не мой конь тот, — возразил вестник.

— Не перечь, бери, — сказал Тсарг. — Твой плох совсем, загнал ты его. Да постой. Леший тебя заведет, моему коню зря побьешь ноги. Внучек тебя проводит. А к тем не ходи, — Тсарг махнул на восход, — к ним я сам сбегаю.

— Ладно так, — согласился вестник.

— Ступай, ступай, — проводил его мерянин, но отпустил недалеко: — Стой! Для чего же не сказал ты, где Изяслав-кузнец?!

— Ушел на огнище к Гюряте со всем двором.

Покинув пустые ныне, обыденные дела, мужики собирали стрелы, чинили колчаны, вили новые жильные тетивы, проверяли насадку топоров, точили ножи, рогатины, сулицы-копья. У Тсарга нашлись два длинных меча, один шлем, кольчуга и четыре щита.

Минул день, и мужики побрели — малое зернышко земской силы. С собой они взяли двух коней под вьюки с оружием и подорожниками. На спины тоже навязали тяжелые лыковые пестери с теми же подорожниками. Кто ж его знает, надолго ли уходили от двора, а лишний кусок в брюхе дает лишний день жить, свой запас спину не ломит.

Для дома Тсарг оставил двух сыновей, с собой увел четверых. На прощанье мерянину пришлось рявкнуть на горестно рыдающих женщин и на свою старуху:

— Цыц, дуры! Не войте, чумные! Хороших гостинцев ждите, притащим во!

По указанию вестника, Тсарговы взяли направление на полдень. В середине дня выбрались к починку из трех дворов. Сберегая подорожники, у соседей поели горячего и тронулись дальше уже не впятером, а почти тремя десятками вооруженных людей. И хорошо, на народе веселее.

Заночевали у дальних соседей. Гости спали, а хозяева, благо ночь светла, собирались, вооружались. Дальше пошли места, незнакомые для Тсарга. Не беда: другие дороги другие люди знают.

Вскоре из лесов вышли на широкие чищеные поляны — их теперь стало уже за четыре сотни по-разному вооруженных людей: и славян, и мерян, и весян, и угров. По присловью — на чище поля чаще. И видно вдаль лучше, чем в лесу. Однако на починках и на заимках стало пустовато, мужиков совсем мало.

— Ушли уже наши. И вы поспешайте!

Спешили.

Сотнями лычниц и сапог народ поднимал с земли пыль, и ветер ее сносил подобно дыму пожарищ. На бродах надолго мутили воду, и люди пили мутную воду охотнее лошадей, приученных к ясной влаге лесных ключей и колодцев.

Верстах в двух от дороги заметили владенье боярина Хабара, бывшею, как знали от гонцов, заодно с самозваным князем Ставром, и отрядили охочих пощупать боярина. Настоящим дымом, а не пылью вскоре затянуло усадьбу.

Вместе с другими бегал и Тсарг, вернулся довольный. Старший боярский приказчик давно сбежал, а младший сдуру застрял в усадьбе. Мерянин с сыновьями прижал приказчика и под ножом вынудил указать тайничок-похоронку. Тсарг спас от огня первые гостинцы, обещанные старухе.

Земские взяли боярских захребетников и рабов. Боярину Хабару более не придется владеть ни купленными у его друзей нурманнов рабами, ни должниками-закупами. С них всех кабала долой, а топоры в руки. Добро!

Хабару не видно из Новгорода, где он сидит вместе со Ставром, как на его усадьбе тлеют головешки. Но хозяйское сердце чутко. Добро!

В роще Тсарг с сыновьями ненадолго отстал от людей: не таскать же лишнее бремя!

Меряне огляделись, нет ли лишних глаз, у приметного дерева тщательно подрезали дерн и упрятали добычу.

Нурманны со своими драккарами владели Волховом и Ильменем, могли перебросить свое войско в обход земскому. Опасаясь этого, новгородские старшины вели земских верстах в восьми-девяти от ильменского берега.

Земские надвигались четырьмя полками, выставив два передовых полка и оттянув ступенями крылья.

Войско князя Ставра было построено тремя полками. В среднем, передовом полку шли княжеские дружинники, а на крыльях свиными головами целились два нурманнских полка.

Сближались без спеха. Завидев одни других с утра, начали сходиться только к полудню.

В тех местах от городских стен начинаются скотские выгоны, переходящие в поля. На выгонах некогда рос лес. Ныне у старых пней, давших от корней посмертную поросль, кое-где кустятся кривые, порченные скотом деревца. Встречаются мелкие овражки с пологими склонами, и змеится маловодная речушка с берегами, растоптанными до болота стадами, которые пастухи пригоняют на водопой.

Эти места горожанам известны, как своя ладонь. Нигде нет укрытия, нет высоты, на которую можно было бы встать, чтобы оглядеться.

Для земских солнце светило справа. Были солнце и небо, а больше ничего, кроме крика старшин, приказывающих не ломать строй, кроме мягкого топота ног по дернистой земле, кроме тихого гула, который говорил, что не ты один, а многие тысячи вас идут. Но зачем и куда? На сердце ложился булыжный камень.

Тяжелело оружие, жала плечи кольчуга. Голову томила раскисшая от пота подшлемная кожа. Наличник давил нос. Жарко…

Ветер, что ли, подул бы и снес душно-горячий воздух, который, не обновляясь, ходил из груди в грудь. Тяжко…

Рука сама тянулась, находя привычные застежки и распуская завязки кафтана. Тот, кому не досталось до-спеха, обнажал мокрую грудь. А доспешный бездумно шарил черными ногтями рабочей руки по нагретому солнцем и телом кольчатому железу или по пластинам бахтерца. Наваждение…

Идут, идут, идут, и ты идешь. Качаются спины и затылки, в голове одно — не навалиться на передних. Будто бы всю жизнь так шли.

И вдруг проблеск. Перед тобой спины опустились, и ты, как внезапно прозревший слепой, увидел дальний Город и высокий Детинец над тыном. А перед тобой ровное-ровное место, и к тебе ползут три низкие, длинные чудища. В их распластанных телах сверкнет рыбья чешуя, зарнички переливаются блестками. Что это?

Не успев разглядеть, воин делал шаг с бугорка, и видение исчезало. Вновь те же спины и те же знакомые затылки. Они раскачиваются от хода, и ты, верно, так же качаешься. Скорее бы уж, скорее!..