Необычайные похождения Севы Котлова - Страница 17

«Вот сейчас он блеснет! — с ужасом думал я. — Да так блеснет, что всех кругом ослепит!» И тут же я принял решение:

«Нет, этого не должно случиться! Любой ценой искуплю свою вину и спасу Нытика!» Я вновь раскрыл свою тетрадь и стал совать ее Витьке в руки.

— Вот здесь!.. Здесь правильно… Читай по моей.

Витька растерянно моргал глазами. И мне стало еще больше жалко его.

— Отста-ань, я са-ам… — шепотом заныл он.

— Что у вас там происходит? — строго спросила Софья Романовна. — Я ведь вызвала Бородкина. Так что ты, Котлов, сиди спокойно!

Легко сказать: сиди спокойно! Я не мог, просто не мог допустить, чтобы Витька прочитал то, что было написано в его тетрадке! Любой ценой я должен был помешать или, верней сказать, помочь ему!

— Скажи, что забыл тетрадку дома, — опять зашептал я.

Но Витька ничего не понял.

— Я не забы-ыл. Она во-от… Во-от она!

— Возьми лучше мою! Читай по моей. Слышишь, дурак несчастный!

— Сам дура-ак, — зло прошептал в ответ Витька. И раскрыл рот, чтобы читать про куриц, которые высиживают яйца, и про целые пирамиды табуреток, которые достигают потолка и даже самой крыши.

Тут уж я не выдержал и, забыв, что нахожусь на уроке, просто вырвал у Витьки из рук его тетрадку. Весь класс ахнул и сразу замер… В гробовой тишине раздался голос нашей доброй Софьи Романовны. Голос был очень сердитым, и оттого, что Софья Романовна была очень доброй и никогда раньше не повышала голоса, ее слова показались мне какими-то особенно грозными:

— Котлов, сейчас же покинь класс! Ты мешаешь нам заниматься. Погуляй в коридоре и приди в себя!

И я покинул класс… Но не стал гулять по коридору. Нет, я прислонился ухом к замочной скважине и стал слушать. Вот… вот сейчас Витька прочтет:

«Сколько яиц снесет курица в первый день?» — и весь класс прямо взорвется от хохота.

Витик-Нытик стал что-то читать по тетрадке; тут я заткнул уши и постоял так минуты две. А когда я вынул пальцы из ушей и снова приставил правое ухо к двери, то услышал добрейший голос Софьи Романовны:

— Пока все хорошо, Бородкин. Молодец! А как у тебя со второй задачей?

Оказалось, что и со второй задачей у Бородкина все обстояло вполне благополучно.

Я привык в последнее время к разным чудесам, но тут уж я ничего не мог понять. Как же так? Неужели Витька разгадал мои коварные планы и все решил сам? Но ведь у него даже нет задачника! А может, он сходил за ним в библиотеку или к кому-нибудь из ребят? Да нет, он строил вчера во дворе вместе со всеми нами ледяную «Шипку».

Мимо прошла нянечка и, покачав головой, сказала:

— Выгнали? Выперли из класса-то? И не стыдно? Эх, увидели бы тебя сейчас твои родители!

Потом она принесла щетку, стала подметать пол и все никак не могла успокоиться:

— Какие для них условия предоставляют! А они, ироды!.. Я все продолжал теряться в догадках. И, наверно, совсем бы потерялся, но тут затрезвонил звонок, и школа, которая только что была тихой и будто совсем пустой, вдруг ожила, и зашумела, и запрыгала, и даже запела.

Ребята окружили меня и стали на разные голоса упрекать:

— Это уж слишком, Котелок!

— Подсказывал бы тихонько, а то лезет, как агрессор, вырывает тетрадку!..

— Витька и без тебя все знал. И вообще надо кончать с подсказками!

— Нет, иногда можно… Но когда товарищ погибает. А тут не было никакой необходимости!

Наташа Мазурина презрительно взглянула на меня. И я прочел в ее глазах знаменитое: «И тебе не совестно?!» Вышел из класса и Витька. Я сразу подбежал к нему и, забыв даже про оскорбительную записку Нытика, сказал.

— Прости меня, Витя…

Витька, видно, очень обрадовался, что я заговорил с ним.

— За что же прощать? Ты просто сперва перепутал…

— Нет, я не перепутал. Я нарочно послал тебе не те решения.

— Наро-очно? — протянул Витька своим обычным обиженным голосом. Но потом, будто вспомнив что-то важное, спохватился: — Это сперва ты сделал нарочно!

А потом ведь ты все исправил.

— Я исправил?

— Ну да.

— Ничего не понимаю!

— Ты же опустил в почтовый ящик записку. Вот эту.

— Я опустил?!

— Ну да-а…

С этими словами Витька полез в брюки и достал оттуда смятую бумажку. На ней большими печатными буквами было па-писано: «Вот условия задач, которые нам задали сегодня на дом. Реши сам!» Дальше шли уже известные мне рассуждения о бассейне, который наполняется тремя трубами, и о путниках, которые вышли навстречу друг другу из пунктов А и Б.

А в самом конце записки стояла подпись: «Сева».

Сева! То есть получается, что это писал я. А я на самом деле этого никогда не писал! В чем же тут дело?

— Я сперва и сам удивился немного, — сказал Нытик. — «Почему, думаю, Котелок стал писать печатными буквами?» Но потом вспомнил, что ты уже писал мне однажды такими же точно буквами.

— Я?! Когда? Это ты мне писал печатными буквами, а не я тебе.

— Нет, ты мне! Ты-ты! Ты-ы-ы! — как-то очень решительно и обиженно заныл вдруг Витька. — Я ведь ту записку тоже храню!

Он помчался в класс и прибежал оттуда через минуту, победно размахивая белым листком.

Мы оба склонились над этим листком и прочитали вслух:

— «Дорогой Витя! Я ничего не могу объяснить тебе подробно, но только знай: я расторгаю наш „священный договор“! Теперь я буду готовить письменные уроки сам. Каждый день сам! И ты делай сам. Это необходимо! Ни о чем меня не спрашивай. Я тебе сейчас ничего не могу объяснить. И вообще не разговаривай со мной целых пятнадцать дней с момента получения этого письма. Если только заговоришь, нам обоим плохо придется. Потом все объясню. И почему пишу печатными буквами, тоже объясню! Твой верный друг Сева».

— Но ведь я получил точно такую же записку! — воскликнул я.

— От кого?

— От тебя! Не притворяйся! Ты же писал?

— Не ври-и. Я ничего не писал…

— И я ничего не писал.

— Значит, кто-то… — таинственно прошептал Витька. -…прислал нам с тобой одну и ту же записку, но только подписал ее разными именами! — закончил я.

— Покажи свою, — все еще не веря мне, потребовал Витька.

— Я разорвал ее.

— Ах, разорва-ал?..

— Ты мне не веришь?! Клянусь… клянусь… — Я никак не мог придумать, чем бы таким поклясться. — Клянусь… Чтоб мне ни разу в жизни в кино не попасть! До самой смерти!

Витька даже вздрогнул от такой страшной клятвы.

— Я верю тебе…

— Так ты, значит, поэтому от меня и отворачивался?

— И ты тоже из-за этой записки?..

— Ну да!

Ох, и здорово нас кто-то одурачил! Заставил нарушить «священный договор», а чтобы мы не могли договориться друг с другом и выяснить что к чему, заставил нас отворачиваться друг от друга. И печатными буквами записки написал, потому что сообразил, что я знаю Витькин почерк, как свой собственный, и он мой так же. Хитро придумано! Это уж действительно какой-то «великий комбинатор» изобретал! Но кто он? Кто он такой? А самое главное, откуда он мог узнать еще вчера обо всей этой истории с задачками?

Ведь о ней не знал никто, кроме меня. Никто на всем белом свете! С ума сойти можно!

Мы с Витькой только затылки чесали.

Мимо прошел Толя Буланчиков.

— А-а! Друзья встречаются вновь? — сказал он. — Это очень хорошо: дружба, знаете ли, дороже всего на свете!

Но мы даже не обратили на Буланчикова никакого внимания.

Наконец я пришел в себя и сказал:

— Теперь восстановим наш договор! Ладно?

— Не зна-аю… — протянул Витька. — Мне даже немного, как бы это сказать… понравилось, что ли…

— Что тебе там поправилось?

— Ну, самому, как бы это сказать… задачки решать. И отвечать потом как-то приятнее. Я вот сегодня… И Софья Романовна похвалила: «Молодец», — говорит.

— Ну ладно! Мы об этом еще подумаем, — перебил я Витьку, Потому что об этом и в самом деле стоило немного подумать.

Сегодня председатель совета отряда Толя Буланчиков поручил мне зайти домой к Володе Каталкину и помочь ему по арифметике, Володя уже целых две недели не ходит в школу. У него какая-то очень странная болезнь: воспаление среднего уха. Я до сих пор думал, что у всех людей только по два уха — и оба крайние: одно — левое, а другое — правое. Но, оказывается, у нас есть еще третье ухо — среднее. Только мы его не видим. Вот оно-то как раз у Володьки и болит…