Необходима осторожность - Страница 20

И вот в конце концов Эдвард-Альберт Тьюлер предстал перед Джимом Уиттэкером. Его провели по длинным переходам, заставленным блестящими, сверкающими стеклянными и фарфоровыми предметами, в большую светлую контору, где м-р Джеме Уиттэкер диктовал письма молодой золотоволосой стенографистке.

– Вот и Тьюлер, – сказал он, обернувшись на мгновение. – Рад тебя видеть, мой мальчик. Садись вон там, на диван. Через две минутки я покончу с письмами, и мы поговорим.

Мечты о роли исчезнувшего наследника, потерянного сына или сводного брата безвозвратно исчезли. Эдвард-Альберт вновь занял свое место в феодальной системе. Он четыре дня готовился к этой встрече, главным образом в Публичной библиотеке, с помощью библиотекаря, и его размышления и исследования не остались бесплодными.

– Пока все, мисс Скорсби, – сказал м-р Уиттэкер и быстро повернулся в кресле, в то время как золотоволосая секретарша стала собирать свои блокноты и карандаши.

Эдвард-Альберт никогда не видел вращающегося кресла.

– Дайте поглядеть на вас, молодой человек. Покажите, какие у вас руки.

Эдвард-Альберт поколебался, но, уступая настоянию, вытянул руки вперед.

– Совсем не похожи на отцовские. У него были шире. Ты случайно не чертишь, не рисуешь?

– Нет, сэр, – ответил Эдвард-Альберт.

– Хм-м. Не занимаешься резьбой или лепкой?

– Нет, сэр, ничего такого я не умею.

– Можешь опустить. Хм-м… Значит, в этом отношении вы не в отца. Жаль. Что же мне с вами делать, мистер Эдвард-Альберт Тьюлер? Даже не придумаю. Старый Майэм взорвался, как пороховой склад. Он, видимо, не слишком тебе симпатизирует. Чем-то ты его очень донял…

– Я вовсе не хотел обидеть мистера Майэма, сэр, вовсе не хотел. Он добрый. Он в самом деле добрый. Но мне казалось, что я имею право вас повидать. После того как вы прислали этот венок и вообще. Но он узкий человек, сэр. Вот в чем дело. Он забрал себе в голову, что вы дурной христианин и что знакомство с вами принесет мне один только вред. Так что уж он во все тяжкие пускался, только бы помешать мне увидеть вас. Как он только меня не обзывал, сэр, просто сказать страшно. И змеей, сэр, и ехидной. Говорил, что на мою голову должны посыпаться угли драконовы. Что это такое, угли драконовы, сэр? Объявил мне бойкот в школе. Никто из мальчиков не должен заговаривать со мной и отвечать мне. Видеть тебя не могу, говорит. Ты, говорит, семя дьявола. Запретил мне ходить на уроки, и мне пришлось просиживать целый день в Публичной библиотеке. Это несправедливо, сэр, несправедливо. Я вовсе не хотел обижать его.

Он сидел на диване, наклонившись вперед и положив руки на колени, – невзрачное, тщедушное существо, заморыш и недоучка, изо всех сил старающийся не погибнуть и как-нибудь найти свое место в жизни, о которой он, в сущности, знал лишь одно: необходима осторожность. Он больше чувствовал, чем понимал, какого рода феодальная связь вынуждает м-ра Джемса Уиттэкера позаботиться о нем.

– Значит, он запретил тебе иметь дело со мной?

– Откуда же мне было знать, сэр, что он так рассердится из-за этого?

– А до того, как он узнал об этом, он обращался с тобой хорошо?

– Он был строг, сэр. Но он вообще строгий. Такой уж это человек, сэр. Он терпеть не может непослушания.

– Точь-в-точь, как его хозяин, – заметил Джим Уиттэкер, но, к счастью, это кощунство было недоступно пониманию его собеседника. – А потом ты стал аспидом и прочее и прочее?

– Да, сэр.

– А что это за драконовы угли, о которых ты говорил? – спросил Джим Уиттэкер. – Я что-то никогда не слыхал о них.

– Я сам не знаю как следует, что это такое, сэр, но уж, наверно, что-нибудь очень плохое, сэр, раз он выискал их в Библии. Они сыплются человеку на голову, сэр, понимаете?

– Значит, это когда попадешь в ад?

– По-моему, раньше, сэр. Я думал, вы знаете, сэр.

– Нет. Надо будет посмотреть это место. Так, значит, ты не принадлежишь к числу верующих, Джо… то есть Эдвард. Рано же ты начал сомневаться.

– Нет, нет, сэр! – воскликнул Эдвард-Альберт в страшной тревоге. – Не думайте, так. Я надеюсь, что тоже спасусь. Я верю, что мой Искупитель жив. Только мне кажется, сэр, что верующий человек вовсе не должен быть упрямым. Вот этим-то я, как видно, и обидел м-ра Майэма.

– Это интересно. Расскажи мне подробней про свою веру… Если тебе это не неприятно.

Эдвард-Альберт напряг все свои умственные способности.

– Христианская вера, сэр. Всякий англичанин знает, что это такое. Христос умер ради меня и так далее. Я думаю, он знал, что делал. Он пролил свою драгоценную кровь за нас, и я, конечно, искренне благодарен, сэр. Это в символе веры, сэр. Чего же тут выходить из себя и грубо обращаться с людьми, ругать их нехорошими словами из Библии и обходиться с ними так, словно это какие-то обманщики…

– Но ты ведь не думаешь, что все спасутся? Это, знаешь ли, была бы большая ересь, Тьюлер. Я забыл, какая… Перфекционизм или что-то в этом роде… Но безусловно – ересь.

– Совсем не думаю, сэр. Я слишком мало знаю. Я только считаю, что если Христос умер, чтобы спасти нас, грешников, он не стал бы потом сам поднимать шум и лишать большинство из нас спасения. Так мне кажется, сэр. А вы как думаете, сэр? Если человек искренне раскаивается и верит?

– А ты веришь?

– Конечно, сэр. Не подумайте, сэр. Я молюсь каждый день и надеюсь получить прощение. Я всеми силами стараюсь быть хорошим. Я никогда в жизни не насмешничал. Никогда не сквернословил. Никогда. Слышал, как другие это делают, но чтобы сам – никогда! Нет, сэр.

– И чем меньше говорить об этом, тем лучше. Верно?

– Да, сэр!

Он произнес это с таким жаром и таким очевидным облегчением, что Джиму Уиттэкеру стало ясно: святой Инквизиции здесь делать нечего.

– Ну, перейдем к делу. У нас тут было нечто вроде дискуссии с твоим почтенным опекуном. Он по-прежнему… – Уиттэкер подобрал единственное подходящее выражение, – он в гневе на тебя. В страшном гневе.

Эдвард-Альберт выразил на своем лице подобающее обстоятельствам огорчение.

– Он объявил, что желает, чтобы ты оставил его… аристократическое заведение и нашел себе другое местожительство.

– Но где же мне жить?

– Я думаю, это можно будет устроить. Дело в том, что у тебя будут некоторые средства.

– Как? Мои собственные? И я смогу их тратить?

– Мы думаем, что их можно будет тебе доверить. Но ты должен быть осторожным.

– Осторожность необходима.

– Да, это – основное правило. Видишь ли, твоя мать оставила тебе некоторое состояние – на текущем счету в сберегательной кассе и в виде разных вложений. Сумма небольшая, но вполне достаточная для твоего существования. А мистер Майэм от твоего имени вложил почти все в свою школу. И мы теперь с ним договорились, что это будет оформлено в виде первой закладной на его собственность с приемлемым для обоих вас порядком выплаты…

– Я не очень хорошо знаю, что это такое – закладная, – заметил Эдвард-Альберт.

– Тебе и незачем знать. В конторе Хупера обо всем позаботятся. Ты – кредитор по закладной, а Майэм – твой должник. Это очень просто. Он закладывает тебе свою школу. Понимаешь? Закладывает. И в общем ты будешь получать что-то около двух с половиной гиней в неделю, из которых примерно пять шиллингов пойдут на восстановление основного капитала – тебе придется их откладывать, или контора Хупера может это делать за тебя; а на остальные ты будешь жить и, мне кажется, вполне можешь дотянуть, пока не станешь сам зарабатывать на жизнь. Таковы перспективы. Следующий вопрос заключается в том, куда ты хочешь поступить. В зависимости от этого и решим, где тебе жить, и все прочее. Как ты об этом мыслишь, Тьюлер?

– Что же, сэр. Я, можно сказать, наводил справки. Есть такой милый молодой джентльмен; он служит библиотекарем в Публичной библиотеке. Вот он мне помог разобраться. Не стану скрывать от вас, сэр, я не очень образован… Пока…