Необходима осторожность - Страница 18

– Об этом мы еще поговорим. Но почему Чэдбэнд так перетрусил? Отчего он потерял самообладание?

– Этого я не могу понять.

– Совесть всех нас делает трусами, Уиттэкер. Наш агент высказал одно предположение. Между прочим, этому юноше место в Скотланд-ярде, а не в лавочке Кихоля и Следжа. Так вот, он предполагает, что вначале, месяц или немного больше, Чэдбэнд аккуратно вел отчетность, пока почему-то не почувствовал себя в безопасности; после этого он стал запускать руку в доверенные ему средства когда вздумается. Аппетит приходит во время еды. Но чего, собственно, он опасался и чего перестал опасаться потом? Подумаем. Ага – вас!

– Как меня?

– Да, вас, как ближайшего родственника мальчика, – может быть, даже отца его.

– То есть?..

– Когда он увидел, что за присылкой этого безусловно слишком заметного венка больше ничего с вашей стороны не последовало, он успокоился, а теперь вы заставили его снова вернуться к этой мысли.

– Но, дорогой мой Хупер! Черт возьми! Вы же не думаете…

– Я нет. Но Чэдбэнд, возможно, думает. Вы не знаете, какое у него существует представление о людях нашего круга. Не вижу, почему он не мог бы вообразить себе этого хоть на минуту. На мой взгляд, вы едва ли выиграли бы от такого положения, но он может думать иначе.

– Чудовищно!

– Придет время, когда вам придется отказаться от этого крепкого портвейна после завтрака. У вас от него развивается подагра и портятся нервы. Мне это можно, а вам нет. У вас, должно быть, с гормонами не ладно… Но, во всяком случае, Чэдбэнд – человек не очень осведомленный. В такого рода делах всегда нужно учитывать слабые места противника. Он, возможно, думает, что существует какой-то предусмотренный законом контроль над опекунами. Такого контроля нет, хотя он необходим. Необходим какой-то общественный орган вроде опекунского совета. Когда-нибудь он будет создан. Но не об этом речь. Одно совершенно очевидно: любая проверка обнаружила бы, что его отчеты неудовлетворительны, и это-то его и пугает. Он попросту списывал с текущего счета своего подопечного, когда хотел, продавал его ценные бумаги и расширял дело: сегодня пристроит новый класс, потом крыло для третьего дортуара. И нам нужно только одно: добраться до его банковской счетной книжки.

– Это невозможно!

– Нет, возможно.

– Но как?

– И притом без малейшего ущерба для вашей высокой репутации.

– Нет, вы только подумайте. Жена доверенного служащего фирмы. Черт знает что! Пожалуйста, оставьте эти разговоры. Это очень неприятно. Возникнет вот такой слух, в котором нет ни слова правды, и пойдет гулять, не остановишь.

– Виноват. Больше не буду… Когда я выдвинул предложение относительно банковского счета, мне еще не был ясен способ, как его осуществить. А теперь я придумал.

– Ну?

– Вот как, – объявил сэр Рэмболд. – Вы должны мальчику солидную сумму.

– Что за ерунда?

– Да. Вы должны ему сто с лишним фунтов.

– Час от часу не легче. В первый раз слышу.

– Дело в том, что у вас введены в систему комиссионные отчисления в пользу штатных работников в виде премии, выплачиваемой при уходе с работы.

– Это для меня новость.

– Ну, ну. Вы ведь не можете знать все, что делается в вашей фирме. Этого и требовать нельзя. Слушайте, что я говорю. Не перебивайте. Я ведь для вас стараюсь. Пусть эта премия существует больше в мечтах, но факт, что, она откроет нам доступ к счетной книжке Чэдбэнда, а нам только того и нужно.

– Он просто положит в карман лишнюю сотню фунтов. Как вы ему помешаете?

– Очень просто.

– Не понимаю, как.

– А вот слушайте. Вы должны удостовериться, что эти деньги помещены наиболее выгодно – в бумагах, акциях или еще как-нибудь. Предоставьте это мне. И вот тут-то мы и запустим свои любопытные лапки в опекунские дела почтенного Майэма. Мы навестим его. Поглядим на него пристально. Начнем спрашивать о разных незначительных подробностях. И тут, как-то совершенно не к месту и несправедливо, на сцену выползет словечко «растрата». Теперь ваш неповоротливый, но солидный ум охватил ситуацию?

– А если он станет отбиваться, когда увидит, что его приперли к стене?

– Чэдбэнд отбиваться не будет. Поверьте мне. Он моментально захнычет.

– Если бы не Господь был со мной, – начал м-р Майэм, – когда восстали на меня люди, то живого они поглотили бы меня, когда возгорелась ярость их на меня. Воды потопили бы меня, поток прошел бы над душой моей.

Да. Но ты сохранил его. Господи. Плач его обратился в радость. Благословен Господь, который не дал нас в добычу зубам их. Душа наша, как птица, избавилась от сетей ловящих: сеть расторгнута, и мы избавились.

О, святые слова! Святые слова! Так поступил Ты с Давидом, слугою своим. Так поступаешь Ты со всяким раскаявшимся грешником. И неужели я взываю тщетно? Неужели эти святые слова не для меня? Из тьмы взываю к Тебе. Услышь голос мой.

Была поздняя ночь. М-р Майэм сидел у себя в кабинете, охваченный глубокой скорбью. Он боролся с Богом. Вот уже несколько месяцев жил он в полном душевном покое. И вдруг над ним нависла черная туча. Ощущение божественного промысла покинуло его. Он произнес эти давно лелеянные слова с глубоким чувством и остановился. Но не последовало никакого ответа в тишине – ни извне, ни внутри него.

– Не скрывай лица Твоего от меня, – продолжал он. – В день скорби моей приклони ко мне ухо Твое. В день, когда я воззову к Тебе, скоро услышь меня. Ибо исчезли, как дым, дни мои и кости мои обожжены, как головня. Сердце мое поражено и иссохло, как трава, так что я забываю есть хлеб мой. От голоса стенания моего кости мои прильнули к плоти моей. Я уподобился пеликану в пустыне; я стал, как филин на развалинах. Не сплю и сижу, как одинокая птица на кровле. Всякий день поносят меня враги мои, и злобствующие на меня клянут мною. Я ем пепел, как хлеб, и питье мое растворяю слезами – от гнева Твоего и, негодования Твоего. Ибо Ты вознес меня и низверг меня…

Желанное успокоение не приходило.

На столе перед ним лежала Единственная Хорошая Книга, и в своем унынии и жажде спасительного руководства м-р Майэм прибег к старинному средству: он зажмурился, открыл драгоценный фолиант, положил палец на раскрытую страницу и в том месте, куда палец опустился, прочел пророчество о своей судьбе. Это был стих 23-й главы X Книги бытия, гласящей: «Сыны Арама: Уц, Хул, Гефер и Маш».

М-р Майэм погрузился в размышления, но текст ничего не объяснял, решительно ничего. Он повторил опыт и попал на стих 27-й главы XII Первой книги Паралипоменон: «И Иоддай, князь от племени Аарона, и с ним три тысячи семьсот…» Это было столь же туманно.

«Три тысячи семьсот… – раздумывал он. – Нет. Ничего похожего. Абсолютно ничего похожего. Никак».

Тогда он обратился за утешением к своей богатой памяти, но не нашел утешения – ни ветра, ни грома, ни самого слабого голоса. Он стоял понурившись, обессиленный, беспомощный, забытый Богом.

Покаяние и молитва. Он опустился на колени возле кресла у камина и стал молиться. Он молил бога просветить его, чтобы он мог хоть узнать, отчего Святой дух оставил его. И, наконец, по-прежнему коленопреклоненный, покаялся:

– Я согрешил, о Господи! Я больше недостоин называться сыном твоим.

Огромная тяжесть, угнетавшая его, как будто стала легче.

– Я согрешил. Я проявил самонадеянность. Я взял на себя…

Он тщательно взвешивал свои слова:

– …больше, чем следовало… Пусть будет не как я хочу, но как Ты… Я был слишком самонадеян, и Ты покарал меня. Но Тебе, читающему в сердцах, известно: в гордыне своей я считал, что Ты возложил на меня обязанность взять это злонравное и лукавое бедное дитя и привести его к свету истины, образовать его сердце и душу, превратить его в одного из Твоих праведников, сделать его своим компаньоном, а в конце концов и преемником в сей школе Твоей – ибо Тебе одному хвала. Сделать эту школу школой души, истинной подготовкой к служению Твоему, источником света в этом темном мире…