Необходима осторожность - Страница 12

У выхода из парка к м-ру Майэму подбежал запыхавшийся юноша во фланелевом костюме.

– Простите, – сказал он. – Вы, кажется, почти все время играли не тем мячом.

С этими словами он вынул хорошенький новый красный мяч и протянул его директору школы.

– Хм, – важно произнес м-р Майэм, – этот мяч действительно похож на наш, но…

Он оглянулся на удаляющихся студентов колледжа. Они были уже далеко и не могли слышать. Он обратил многозначительный смущенный взгляд на м-ра Плиппа:

– Странно!

М-р Плипп взял мяч, сейчас же спрятал его в карман и с величайшей поспешностью вынул оттуда другой.

– Вот ваш, – сказал он.

– Да, это наш, – подтвердил юноша. – Наш – Лиллиуайт. А ваш – Дьюк. Надеюсь, что это не отразится на ваших результатах. Мы сразу не заметили.

– Я два раза пробил за черту, – заявил м-р Плипп. – Может быть, тут и произошел обмен. В самом конце игры.

– Мне кажется, это случилось гораздо раньше, – возразил юноша. – Я, правда, не знаю, каковы на этот счет правила игры Мэрилебонского клуба.

– Я тоже, – ответил м-р Плипп.

М-р Майэм соображал. Несколько мгновений длилось молчание. Потом он кашлянул, и украшенное обильной растительностью лицо его приняло строгое выражение.

– Допустим, – заявил он, – что во время данной игры в какой-то момент имела место временная благоприятная замена одного мяча другим. В таком случае возникает вопрос, была ли эта замена намеренной и злостной или же она явилась результатом какого-нибудь совершенно невинного недоразумения, в первом случае мы не имели бы права на звание победителей. Да, сэр. Никакого права. Мы должны были бы объявить данное состязание недействительным, как… – он поискал подходящее выражение, – как non sequitur…[4] Но поскольку, напротив, произведенная игроком замена не имела мотивов злонамеренных и бесчестных – а я знаю юношу Тьюлера как одного из самых серьезных, христиански настроенных своих воспитанников, настоящее дитя господне, не говоря уже о том, что он в тот момент испытывал довольно сильную боль от удара мячом, – я без малейших колебаний заявляю, что не только мы вправе считать свою победу действительной, но что так было суждено и предназначено свыше. Созвездия – если позволительно говорить об этом со всем смирением и страхом божиим – в течении своем соревновали нашему успеху, и было бы чистейшей неблагодарностью – неблагодарностью, говорю я, – проявлять суемудрие по поводу этой победы.

Юноша глядел на м-ра Майэма с почтительным восхищением.

– К этому нечего прибавить, сэр, решительно нечего, – промолвил он, подбросив свой мяч и снова поймав его.

– Я безусловно согласен, – заявил м-р Плипп.

М-р Майэм и м-р Плипп торопливо продолжали свой путь, чтобы догнать сдвоенную цепочку ликующих победителей. Оба шагали в глубокомысленном молчании. У них не было никаких оснований воздерживаться от беседы, но, как ни странно, ни тот, ни другой не мог придумать подходящей темы. Наконец у самого дома Плипп произнес одно только слово:

– Тьюлер…

– Об этом не может быть и речи, – оборвал м-р Майэм, прекращая разговор.

Мальчики, никогда прежде не находившие приветливого слова для Эдварда-Альберта Тьюлера, теперь, толпясь в темном коридоре и классной комнате, восхваляли его достижения, подробно их разбирали и заискивали перед ним!..

Вот каким образом он сделался энтузиастом крикета, стал следить за результатами состязаний, собирать снимки выдающихся игроков и наблюдать игру всюду, где только к этому представлялась возможность. Теперь он мог наблюдать игру любого класса, сопровождая ее поощрительными замечаниями: «Хорошая перебежка, сэр!», «Выбивайте их, сэр!»

Сам он играл не особенно много: необходима осторожность, чтобы не испортить своего стиля игрой с более слабыми противниками. Но в мечтах, посвистывая на своя манер, он не раз отращивал огромную бороду или надевал фальшивую и превращал У.Дж.Прейса в простого предвестника его собственной, более эффективной и победоносной подачи. Или он возвращался в павильон сверх-Споффортом своего времени, а в аплодирующей толпе находились Берт и Нэтс, с изумлением убеждавшиеся, что этот дьявольский мастер биты – не что иное, как одно из бесчисленных обличий их закадычного и все же таинственного друга, молчаливого Тедди Тьюлера.

На этом основании слова «игра в крикет» стали у него тем употребительным выражением, которое до сих пор полно значения для каждого англичанина, хотя ни один англичанин не может объяснить, что именно оно значит.

В его манерах появилась какая-то особенная самоуверенность. До сих пор первенствующая роль принадлежала Берту, но теперь положение изменилось. А в один прекрасный день Хорри Бэдд, шутя боднув по привычке нашего героя в спину, нарвался на нечто совершенно неожиданное. Раньше Эдвард-Альберт не был склонен протестовать против этих маленьких знаков дружеской приязни. Но тут вдруг повернулся к нему и зарычал:

– А ну не лезь!

И совершенно не по правилам дал Хорри оплеуху и сейчас же изо всех сил вторую. Он взял Хорри на внезапность и на испуг. Хорри любил кулачный бой – пощечины не входили в ассортимент его приемов. Он никогда никому не давал оплеух. Он громко завыл. Несколько дней на лице его оставались красные следы.

– А будешь хамить, так я еще не так тебя отделаю, – заявил Эдвард-Альберт.

Так Эдвард-Альберт из младенчества перешел в детский возраст, а затем приблизился к тому своеобразному периоду в жизненном цикле человека, который ознаменован радикальной переменой и носит название отрочества.

Определение «радикальный», как и все другие определения, встречающиеся в этом правдивом повествовании, употреблено здесь обдуманно. Речь идет о метаморфозе; правда, изменения в данном случае менее наглядны, чем при переходе от головастика к лягушке, но все же, как утверждают мои знакомые зоологи, у человека они резче, чем у большинства других сухопутных животных. Ваша кошка, например, не знает ни одного из тех явлений трансформации, которые происходят с ней. У нее не начинают вдруг расти волосы на неожиданных местах, ее мяуканье не переходит в львиный рык, она не теряет зубов и не получает серию новых взамен, не покрывается прыщами и не становится неуклюжей в результате неустойчивости, которая внезапно проявляется в обмене веществ и в нервной системе. Ваш котенок превращается в кошку, но совершает этот переход постепенно и изящно; это существо определенное и законченное с того момента, как у него открылись глаза на мир; никаким метаморфозам оно не подвержено. А то животное, которое называется человеком, переживает метаморфозу. И Эдвард-Альберт Тьюлер, согласно законам, которым подчиняется наш вид, тоже пережил ее.

Может быть, вам покажется неожиданной мысль, что метаморфоза, подобная метаморфозе лягушки, свойственна человеку в гораздо большей степени, чем большинству других сухопутных животных. Но не моя вина, что вы этого не знали. Я в меру своих слабых сил сделал все, чтобы помочь вам и всем нашим современникам выбраться из глухих дебрей устарелых, неправильных представлений, ложных понятий, самодовольной ограниченности и глубокого невежества, в которых мы так безнадежно запутались. Я боролся с классической школьной традицией, не жалея сил. Если мысль о метаморфозе представляет для вас нечто неожиданное, браните тех негодных шарлатанов, которые претендовали на роль ваших учителей. Если вам покажется необычным и ошеломляющим то, что здесь написано – здесь и дальше, в первой главе третьей книги, – это их вина. Некоторые из нас, кому посчастливилось хотя бы отчасти получить настоящее образование, старались восполнить пробелы в вашем. Мы составили и тщетно пробовали добиться введения в школьный обиход серии энциклопедических руководств, из которых самым важным для нашей темы является «Наука жизни»[5]. В последнем – однотомном – его издании обзор достижений в этой области доведен до 1938 года. Вам необходимо прочесть эту книгу от доски до доски, так как без этого нельзя понять того, что делается вокруг нас, и быть на высоте современных, гигантски возросших требований жизни.