Ненавижу Волкова! (СИ) - Страница 34

— Макс, мне плохо, — просипела еле слышно, цепляясь за его руку. — Живот болит… очень сильно. Кажется, с малышом что-то не так.

Он побледнел так, что веснушки на носу стали отчетливо видны. Смотрел на меня расширенными от ужаса глазами, явно не зная, что предпринять.

— Так, спокойно, — пробормотал то ли мне, то ли самому себе. — Сейчас что-нибудь придумаем. Только без паники, хорошо?

Вскочил, кинулся к шкафу. Схватил первые попавшиеся вещи, стал судорожно одеваться. Я наблюдала за ним, кусая губы и изо всех сил сдерживая подступающие рыдания. Страх за малыша сковал сознание, мешал здраво мыслить.

— Поедем в больницу, — решительно заявил Макс, подхватив меня на руки. — Нужно срочно провериться, выяснить в чем дело. Дотерпишь до машины?

Я слабо кивнула, обхватив его за шею. Уткнулась лицом ему в грудь, вдыхая родной запах. Как же страшно, Господи! За себя не боюсь, за кроху нашего. Лишь бы с ним все было в порядке!

Не помню, как мы добрались до больницы. Кажется, Макс что-то говорил, успокаивал, гладил по голове. Потом куда-то нес, с кем-то спорил, требуя немедленного осмотра. В себя я пришла только на кушетке в смотровой, когда меня осматривал врач.

Пожилой грек с добрыми глазами внимательно ощупывал мой живот, задавал вопросы. Макс, стиснув зубы, держал меня за руку. По его напряженной позе было видно, каких усилий ему стоит сохранять самообладание.

После долгого осмотра врач убрал руки и со вздохом покачал головой. У меня сердце ухнуло в пятки — неужели все настолько плохо?

— Мисс, у вас угроза выкидыша, — проговорил он на английском. — Скорее всего спровоцировало стрессовое состояние или неправильный режим. Необходима срочная госпитализация, введение сохраняющей терапии. Иначе можем потерять ребенка.

Я зажала рот ладонью, беззвучно разрыдавшись. Макс, не говоря ни слова, прижал меня к себе. Гладил по спине, целовал макушку, что-то шептал. В его глазах стояли злые, бессильные слезы.

— Док, делайте что угодно, — хрипло выдавил он. — Лишь бы спасти малыша. Я заплачу любые деньги, достану любые лекарства. Только вытащите их, умоляю!

Врач сочувственно кивнул и удалился готовить палату. А мы с Максом остались сидеть на кушетке, оглушенные свалившимся несчастьем. Раздавленные, испуганные до полусмерти.

Как же так? За что? Почему именно сейчас, когда все наладилось? Когда мы поверили в счастье, начали строить планы? Неужели судьба решила отнять у нас самое дорогое?

— Максим, если вдруг… Если я потеряю нашего ребенка… — сбивчиво зашептала, цепляясь за его рубашку. — Ты ведь не разлюбишь меня? Не бросишь одну?

— Что ты такое говоришь?! — потрясенно выдохнул он, отстраняясь. Заглянул мне в лицо, в покрасневшие от слез глаза. — Никогда, слышишь? Я никогда не оставлю тебя. Чтобы ни случилось, мы справимся. Вместе. Потому что любим друг друга.

И я вдруг поняла — он прав. Мы справимся. Преодолеем это страшное испытание, выстоим назло всему. Ведь мы вместе, мы любим. А значит все остальное не важно.

47. Макс

Я сидел в холодном больничном коридоре и невидящим взглядом смотрел в стену напротив. В ушах стоял шум, голова раскалывалась от напряжения и недосыпа. Последние двое суток я практически не спал, мотаясь между палатой Ники и ординаторской.

Врачи продолжали твердить одно и то же — угроза выкидыша сохраняется, нужно ждать. Наблюдать, проводить терапию, надеяться на лучшее. Но никаких гарантий и обнадеживающих прогнозов. Будто боялись сглазить или обнадежить раньше времени.

Меня же разрывало от беспомощности и раскаяния. Казалось, что сердце вот-вот не выдержит и разорвется в клочья. Я постоянно прокручивал в голове события последних дней, пытаясь понять, где допустил ошибку. В чем просчитался, не доглядел, не уберег.

Зачем потащил Нику на море в ее положении? Какого черта решил, что путешествие пойдет на пользу? Врачи ведь предупреждали про осторожность, про риски для плода. А я, эгоистичный кретин, думал только о своих желаниях.

Хотел сделать ей сюрприз, порадовать любимую женщину. Увезти от забот и проблем, устроить незабываемый отдых. Не подумал о последствиях, о том какому стрессу подвергаю хрупкий организм. Куда там, Макс Волков же все продумал, все просчитал!

Идиот. Непроходимый, безмозглый идиот. Из-за которого Ника сейчас лежит под капельницами, борясь за жизнь нашего ребенка. Мечется в лихорадке, стонет от боли. А я сижу в коридоре, не в силах ничем помочь. Только молиться и просить прощения.

Хотя о каком прощении может идти речь? Я не заслуживаю ни ее любви, ни доверия. Куда мне, бессердечному властному ублюдку. Привыкшему давить и подчинять, гнуть под себя. Разве способен такой как я на настоящие чувства?

Но сердцу не прикажешь, это я понял еще когда впервые увидел ее. Робкую, неуверенную в себе девушку, пришедшую устраиваться ко мне в компанию. Большие зеленые глаза, трогательно поджатые губы. Меня словно громом поразило тогда, в самое сердце.

Сам от себя не ожидал подобного. Прожженный циник, не верящий в любовь с первого взгляда. Но стоило ей появиться, смущенно улыбнуться — и все, я пропал. Влюбился как мальчишка, растерял всю свою невозмутимость и хладнокровие.

С тех пор и началась моя сладкая мука. Годы я наблюдал за Никой из-за стекла своего кабинета, мечтал и желал. Злился, страдал, пытался забыть. Заливал тоску алкоголем, искал утешения в других женщинах.

Бесполезно. Она намертво засела в моем сердце, выжгла клеймо на самой душе. Нежная, кроткая девочка, абсолютно неподходящая циничному боссу. Такая желанная и родная, что даже думать больно.

Сколько раз порывался признаться ей, открыть свои чувства. Вызвать на разговор, обнять, сказать как люблю. Но всякий раз трусил, боялся отказа. Кто я такой рядом с ней? Просто начальник, да еще брат ее парня. Разве достоин ее светлой любви, ее душевной красоты?

Поэтому и стоял в стороне, наблюдал молча. Ждал подходящего момента, когда она будет готова. Когда сможет увидеть меня настоящего, принять мои чувства. Полюбить так же искренне и беззаветно, как люблю ее я.

И ведь дождался! В ту судьбоносную ночь страсти мой мир перевернулся. Ника забеременела, открылась мне навстречу. Впустила в свою жизнь, подарила надежду на счастье.

А когда она согласилась стать моей женой — Боже, я думал сердце разорвется от восторга! Гордость, любовь, неверие — неужели не сон? Неужели моя мечта осуществилась?

И вот теперь сижу здесь и казню себя. За то, что не доглядел. Не оправдал ее доверия, подверг опасности. Потерял бдительность, расслабился. Черт, ну как же так?!

Со злости впечатал кулак в стену, до хруста костяшек. Боль отрезвила, вернула в реальность. Нечего рефлексировать, нужно действовать. Спасать Нику и нашего ребенка, бороться за них до последнего.

Решительно поднявшись, направился к палате. Медсестра что-то прощебетала вслед, но я даже не обернулся. Сейчас меня волновал лишь один человек — самый важный и любимый на свете.

Ника лежала на кровати — бледная, осунувшаяся, с кругами под глазами. Капельница мерно капала в вену, мониторы попискивали. Она спала, откинувшись на подушки. Усталое, измученное личико, искусанные губы. Сердце сжалось от нежности и горечи.

— Ника, солнышко мое, — прошептал едва слышно, опускаясь рядом. Взял ее ладонь, прижался к ней щекой. — Прости меня, родная. За все прости — за боль, слезы, страдания. Это я виноват, я подверг тебя опасности. Ты заслуживаешь только счастья, любовь моя.

Горло сдавило спазмом, на глаза навернулись слезы. Я сглотнул, пытаясь совладать с эмоциями. Нельзя раскисать, нужно быть сильным. Ради нее, ради нашего малыша.

— Борись, Ника, — твердо произнес, целуя ее пальцы. — Ты сильная, ты справишься. Ты настоящий боец, я знаю. Вытащи нашу кроху, слышишь? Он должен жить, должен познать мир. С такой невероятной мамой он просто обязан быть счастлив.

Всхлипнул, не сдержавшись. Уткнулся лбом в ее ладонь, плечи затряслись. Эмоции рвали душу, выворачивали наизнанку. Столько нерастраченной любви, столько надежд и сожалений.