Немецкий снайпер на восточном фронте 1942-1945 - Страница 7

3-я горнострелковая дивизия оказалась в центре тяжелейших боев под Запорожьем, где два русских клина пытались прорваться и захватить немецкие войска в клещи. Однако стрелки 144-го горнострелкового полка занимали важную стратегическую позицию и, противостоя десятикратно превосходящему врагу, удерживали ее, позволяя остальным частям отступать упорядоченно и создать новую линию обороны.

В начале сентября дороги из-за проливных дождей ранней осени превратились в болото из грязи глубиной по колено. Постоянный недостаток сна, проблемы с обеспечением провиантом и боеприпасами и неослабевающее давление боев истощали последние резервы прочности немецких солдат. Такая ситуация стала типичной в конце войны. Моей роте было приказано прикрывать отступление полка. Ее шестьдесят стрелков были размещены в деревне, располагавшейся рядом со стратегически важными перекрестками, чтобы задержать продвижение передовых механизированных войск русских.

Советская разведка быстро установила численность стрелков, после чего на их уничтожение были направлены русские части. Однако оставшиеся в деревне бойцы 7-й роты были опытными солдатами. Они хорошо окопались и умели вести точный огонь лежа, благодаря чему некоторое время ухитрялись держать русских на значительном расстоянии. При этом немецкие солдаты даже выдержали огонь малых артиллерийских орудий и танков, понеся лишь небольшие потери.

В боях, подобных этому, снайперы доказывают свою доблесть. Выстрел за выстрелом я поражал свои цели с расстояния 300 метров, заставляя противника постоянно искать укрытия от моих неизменно точных попаданий. Умение пошатнуть боевой дух противника в столь отчаянной борьбе приобретало решающее значение. Опытный снайпер необязательно старается убить свою жертву, а скорее стремится попасть в туловище так, чтобы ранение оказалось предельно болезненным и враг не смог продолжать воевать. Это позволяет снайперу не только поразить максимальное количество противников в сумасшедшей неразберихе боя, но и оказать психологическое воздействие на врага.

Я не раз видел, как нечеловеческие крики раненых мной русских бойцов деморализовывали их товарищей, и советская атака резко ослабевала и прекращалась. Именно в этих боях с превосходящими силами противника я развил до совершенства свою личную снайперскую тактику. Я не обращал внимания на первые три-четыре линии атакующих и старался поразить в живот как можно больше бойцов, наступавших позади них. Слыша пронзительные крики раненых у себя за спиной, наступавшие в первых рядах теряли присутствие духа, и атака начинала захлебываться. В этот момент я переключал свое внимание на первые линии врага. Противников, которые находились ближе пятидесяти метров ко мне, я убивал точными выстрелами в голову или в сердце, стараясь таким образом мгновенно вывести из боя всех, кого только мог. Тем из русских, кто находился на расстоянии больше пятидесяти метров от меня, я, наоборот, стрелял в туловище, стремясь ранить как можно больше врагов. Когда русские обращались в бегство, особенно эффективными оказывались выстрелы, в результате которых пули попадали отступающим в область почек. В этих случаях раненые начинали буквально по-звериному кричать и выть. В результате атака нередко резко заканчивалась. Мне в подобных ситуациях порою удавалось поразить более двадцати противников за несколько минут. Правда, такие попадания не увеличивали мой снайперский счет.

В течение двух дней мои действия помогали держаться нашей роте. Но ее численность продолжала неуклонно сокращаться, и нам все-таки пришлось отступить, чтобы избежать неминуемого уничтожения. На вторую ночь 7-я рота просочилась в брешь в войсках русских, которую удалось создать в сумерках. С собою немецкие бойцы унесли тринадцать раненых. И снова именно снайпер удерживал преследовавших их врагов на почтительном отдалении, пока на рассвете группа не достигла новых немецких линий обороны. Возможно, современный читатель еще может задуматься о какой-то этике и солдатской чести в подобных боях. Но там, в кровавой мясорубке, каждый руководствовался исключительно тем, как выжить самому и помочь выжить товарищам.

Даже после того, как 7-я рота достигла своих, ее бойцам оказалось некогда подумать о заслуженном отдыхе. С началом нового дня русские опять предприняли атаку. Она была более осторожной, и ее отражение потребовало от немцев полного напряжения усилий. На этот раз в передовой линии русского наступления вместе с пехотой шло три танка. Я подготовил себе хорошо замаскированную позицию среди своих товарищей и надеялся, что противник долго не сможет определить мое местоположение. Остальные немецкие пехотинцы также замаскировали свои новые окопы так хорошо, как только умели, надеясь застать русских врасплох. Но и русские, не зная, с чем они столкнутся, продвигались осторожно.

Советская пехота укрывалась за своими медленно идущими танками, которые теперь находились на расстоянии около ста пятидесяти метров от немецких позиций. Первый танк, резко дернувшись, остановился, и его башня начала с жужжащим звуком поворачиваться, нацеливая пушку в направлении немецких линий обороны. Впрочем, русские еще не определили точного места нахождения противника. Башня остановилась, и через несколько секунд приоткрылся люк. Я уже держал свою винтовку в огневой позиции, и мой оптический прицел был направлен на крышку люка, приоткрытую всего на ширину двух ладоней. Оттуда осторожно высунулась голова с биноклем. Моя винтовка была нацелена на попадание с расстояния около ста двадцати метров. Я подсчитал,'что мне нужно взять на пару сантиметров выше, чтобы пуля вошла танкисту в голову. Прямое попадание в данном случае было моим долгом, поскольку именно мой выстрел должен был стать сигналом к началу битвы. Несколько секунд я колебался, но потом мне пришла мысль, что я целюсь в командира танка, а возможно, и всей атаки. Его смерть могла решить исход всего боя. Глубокий вдох, мгновение на концентрацию, и мой палец тихо и твердо надавил на спусковой крючок. Раздался выстрел. Через оптический прицел я увидел, как кровь брызнула на крышку люка и голова исчезла в глубине танка.

Через несколько секунд разгорелся бой. Но танки не двигались. Они лишь стреляли в направлении немецких позиций, не принося им вреда. Спустя несколько минут их моторы заревели, и три стальных колосса отступили. Мое предположение, вероятно, оказалось правильным. Русская атака явно осталась без руководства, и когда около часа спустя противник попытался снова атаковать немецкие позиции, в его действиях не было необходимого напора и решительности. Один-единственный сделанный после тщательного прицеливания выстрел деморализовал врага, и вполне возможно, что именно он позволил выстоять немецким стрелкам.

20 сентября наступление русских остановилось. Немецкий фронт, протяженность которого к тому времени сократилась, был недостаточно прочен, но благодаря высокому боевому духу 3-й горнострелковой дивизии прорыв советских войск был предотвращен. Однако при этом 144-й горнострелковый полк потерял больше половины своих солдат. Уцелевшие бойцы были измотаны, грязны, страдали от вшей, были ранены и больны. На их лицах появились глубокие следы тех нечеловеческих испытаний, что они пережили. Фашистская пропагандистская машина цинично называла это «героическим обликом воинов Восточного фронта, выкованным в огне боев».

Что удивительно, на мне не было ни царапины. Меня донимали только вши и диарея, появившаяся в результате того, что я, как и многие из моих товарищей, долгие дни питался преимущественно солеными огурцами, которые мы находили в оставленных деревенских домах.

Дивизия использовала временную передышку в боях, чтобы укрепить новую линию обороны, Вотан-стеллунг. На новом месте солдат Вермахта охватило особое чувство, словно они оказались дома, поскольку этот район совсем недавно населяли волжские немцы, высланные сюда русскими много лет назад. И здесь — среди аккуратных маленьких деревень и небольших городов с такими именами, как Гейдельберг, Тифенбрюн и Розенберг, где все дома опрятны и убраны, а в шкафах стоит глиняная посуда, и все смотрится так, словно хозяева вернутся в любой момент — им нужно было сооружать полевые укрепления, зная, что через несколько дней или, возможно, недель на них обрушится ураган войны. Происходящее начало казаться многим дурным предзнаменованием. В душах солдат поселилось странное предчувствие того, что подобная угроза нависнет и над их собственными домами.