Немецкая литературная классика на русском экране и русская на немецком. Материалы научной конференци - Страница 7

Вине с первых кадров показывает духовную поврежденность героя, одержимого идеей того, что «необыкновенный человек имеет право разрешить своей совести перешагнуть через иные препятствия, и единственно в том только случае, если этого требует исполнение его идеи, иногда спасительной, может быть, для всего человечества». Именно этот текст видим мы на экране после первого кадра фильма – крупного плана Григория Хмары/ Раскольникова, пишущего свою статью. Здесь звучит типичная для Weltantschauung’a Вине тема лукавого разума (вспомним эксперименты Калигари и лорда Мелоса, воображение художника, «родившее» монстра Генуине) как транслятора одержимости. После текста статьи появляется образ Алены Ивановны как персонифицированного зла, от которого нужно избавить человечество. То, что идея убийства старухи-процентщицы не совсем принадлежит Раскольникову, что она ему навязана (как и Калигари, как и художнику из «Генуине») показана Вине следующим образом: Раскольников после написания своей статьи приходит к Алене Ивановне, та – экспрессионистский персонаж (в картине таких персонажей в сравнении с реалистическими – считанное количество: кроме старухи, только полицейские и сам Раскольников, который должен по ходу фильма этого экспрессионистского персонажа словно бы совлечь с себя как ветхого человека). Когда она подносит к глазам принесенные студентом в заклад часы, лицо ее неестественно озаряется (этой фантастической деталью Вине подчеркивает инфернальную природу духовного повреждения человека – старуха одержима алчностью), Раскольников выходит от старухи как сомнамбула, спускается в трактир, при этом Вине так выстраивает освещение, что герой снят в «контражуре» – он словно ослеп, он движется как тень, как будто под гипнозом, как сомнамбула Чезаре. И убивать старуху он пойдет в таком же сомнамбулическом состоянии: Раскольников спит и видит во сне хохочущую старуху в окружении ее страждущих жертв, пробудившись, он словно по полученному во сне приказу идет на преступление. Эта навязчивая идея овладевает им, как и Калигари, не давая ему уклониться от предназначенного ему «сценария». Если сначала все развивается по-экспрессионистски, как и в двух предыдущих калигаристских картинах Вине, то с появлением на экране Сони Мармеладовой в картине реализуется предложенная Достоевским концепция личности, ее осуществления и спасения. Еще раз обратимся к глубокому пониманию этой концепции Вячеславом Ивановым:

«Не познание есть основа защищаемого Достоевским реализма, а “проникновение”: недаром любил Достоевский это слово и произвел от него другое, новое – “проникновенный” Проникновение есть некий transcensus субъекта, такое его состояние, при котором возможным становится воспринимать чужое я не как объект, а как другой субъект… Символ такого проникновения заключается в абсолютном утверждении, всею волею и всем разумением, чужого бытия: “ты еси”. При условии этой полноты утверждения чужого бытия, полноты, как бы исчерпывающей все содержание моего собственного бытия, чужое бытие перестает быть для меня чужим, «ты» становится для меня другим обозначением моего субъекта. “Ты еси” – значит не “ты познаешься мною как сущий”, а “твое бытие переживается мною, как мое”, или: “твоим бытием я познаю себя сущим”. Es, ergo sum»[44].

Так, бытием Сони, с ее верой и страданиями, с прочитанным ею Евангелием и советом во всем признаться познал себя сущим Родион Романович Раскольников.

Лестница – один из важнейших образов фильма «Раскольников»: герой постоянно поднимается и спускается по лестницам – своего дома, дома старухи-процентщицы, кабака, дома Катерины Ивановны, полицейского участка. И все эти лестницы как бы надломлены, темны и опасны. И только лестница, ведущая в квартиру Сони, пряма, устойчива и освещена. Несмотря на то, что фильм длится немногим более часа, Вине оставляет две сцены у Сони, отчего они выстраиваются в поступательное духовное движение героя.

Режиссеру удалось передать и важную для Достоевского идею, что «всякий за всех и за все виноват». Так, между двумя сценами у Сони режиссер вводит сцену со стариком, пришедшим к Раскольникову просить прощение: Раскольников прижимается к стене, входит старик, кланяется ему и произносит: «В злобных мыслях донес я, что вы на квартиру приходили и про кровь спрашивали. За оговор и злобу мою простите». А во время разговора Раскольникова с Соней показан подслушивающий Свидригайлов, и для Вине было важно показать катарсис, который пережил этот персонаж, узнав о трагедии Раскольникова. (И не только катарсис переживает Свидригайлов здесь, но и духовное преображение после чтения евангельской главы о воскрешении Лазаря, которая коснулась и его заблудшей души.) Вот это метафизическое всеединство людское и наше всеучастие в жизни друг друга передано режиссером с ясностью, и это становится в фильме существенным моментом Weltantschauung а, который выражается финальным крупным планом осеняющего себя крестным знамением героя, который через бытие ближнего вышел на бытие Божие и Им познал себя сущим.

И неудивительно, что следующей картиной, которую Вине снимет в том же 1923 году и тоже в калигаристском стиле, станет «I.N.R.I.» («Иисус Назаретянин, Царь Иудейский»), название которой уже говорит о том духовном векторе, который задал в своем калигаристском цикле режиссер. Вине сам писал сценарий, и нужно сказать, что есть в этом драматургическом опыте русский след. Фабула похожа на рассказ Льва Толстого «Божеское и человеческое»: некий террорист-революционер, взорвавший министра и приговоренный за это к смертной казни, видит во сне распятие Христово, просыпается другим, познавшим истину и любовь человеком, просит пригласить к нему священника, приносит покаяние и просветленным идет на смерть.

Итак, видно, что калигаристские фильмы Р. Вине диалектически выстраиваются в такую последовательность: первые два – «Кабинет доктора Калигари» и «Гениуине», как уже было сказано выше, поднимают тему метафизики гениалогии и природы зла; «Раскольников» обращается к теме, как это зло можно преодолеть, и тот ответ, который дает Достоевский в экранизируемом романе – через Христа и во Христе, – подкрепляется Вине в «I.N.R.I.», действие которого происходит не в «экзотической» России, а в Германии, что подтверждает мировоззрение режиссера.

Г. А. Авенариус в своих лекциях аспирантам ГИКа в 1936–1937 учебном году говорил: «Мистический экспрессионизм шел на смычку с церковью. Раскольников осуждает сам себя во имя Бога и признается. Та же тема и в “Иисусе Назаретянине”: убийца кается – тема смирения. Этот протест против капиталистической действительности чудовищным образом перекрещивается со самосмирением, самоуничижением, призывом к религии, к Богу»[45].

Оставляя за скобками тон утверждения (он не мог быть другим в то время), согласимся, что в творчестве Роберта Вине немецкий киноэкспрессионизм имел духовную парадигму. И Достоевский сыграл в этом существенную роль.

Диана Кобленкова (Нижний Новгород, Россия)

Прежде чем начать разговор о характере самих экранизаций, коротко остановимся на одной из литературоведческих проблем.

Братья Якоб (1785–1863) и Вильгельм (1786–1859) Гриммы принадлежат к школе гейдельбергских романтиков. Научная сфера их интересов была связана главным образом с лингвистикой, вопросами сравнительного языкознания. «Сказки», изданные братьями Гримм в 1812 году, как известно, не являются авторскими. Это фольклорный материал, собранный и обработанный для издания. Сбор материала проводился с двумя целями: эстетической и научной. Эстетическая сторона заключалась в акцентировании национальной идеологии, в выявлении ментальных черт культуры Германии, чем занимались все гейдельбергские романтики. С другой стороны, сказки служили объектом лингвистического анализа, ибо Гриммы занимались сравнением диалектов немецкого языка и подготовкой словаря.