Немецкая литературная классика на русском экране и русская на немецком. Материалы научной конференци - Страница 16
Разрабатывая образ главного героя, режиссер сосредоточила свое внимание не на бытовом плане и историческом контексте – её интересовал художественный мир и духовные стороны личности. В центре внимания оказался Гофман – художник, «мучимый самопознанием как огнем болезни и экстаза, один из незаконных детей света и тьмы, обреченных на одиночество, скитание и стремление к тайне прекрасного»[81].
Сомнения и терзания духа мучают писателя. Желая найти исцеление, он выпивает волшебный напиток – эликсир, что и определяет основное название фильма. Но не случайно оно дополнено уточняющей фразой: «Фантазии в манере Э. Т. А. Гофмана». Каждая из частей названия несет свою смысловую нагрузку.
Основное название фильма невольно воскрешает в памяти первый гофмановский роман «Эликсир сатаны». Но это не экранизация данного произведения. Вынесенное в название фильма слово «эликсир» играет роль смысловой метафоры, которая дает ключ к пониманию образно-пластических мотивов, организующих ткань экранного повествования и отсылающих к поэтике, темам и мотивам гофмановских текстов.
В семантическом контексте слово «эликсир» связано с важной для творчества Гофмана темой «пития». В фильме употребление эликсира становится смысловой точкой, обуславливающей сюжетное повествование и особенности его построения. Выпитый героем эликсир высвобождает сознание из-под контроля логики, провоцирует раздвоение мира и смещение, перенос персонажа в фантасмагорическое пространство Зазеркалья.
Мотив движения становится основным в развитии сюжета, он дополняется другими темами, такими как: тема искусственного или автомата, мир ремесла и творчества, тема искаженного видения и двойника, маски и карнавальности. В сюжете фильма они только обозначены и не имеют событийной наполненности. Тема, которая обыгрывается на протяжении всего фильма, посвящена борьбе светлых и темных сил. Она становится центральной в метафорических эпизодах, повествующих о столкновении космических сил, предстающих в образе черного дракона и огненной саламандры, в сценах конфликта алхимика и сочинителя, в споре мастера-живописца и студента-поэта. Сюжетные линии, заданные в фильме различными темами, образуют сложный орнамент повествовательной структуры. Они то расходятся, то переплетаются, мотивируя развитие друг друга.
При всей мистичности событий фильма, учитывая то, что героем был выпит эликсир, можно дать рационалистическое объяснение терзающим его ночным видениям, которые он воспринимает то как болезненные галлюцинации, то как реальные события, не в силах отличить одно от другого. В результате спутанности сознания героя, неясности будоражащих его мыслей и воспоминаний возникает отрывистость, многослойность в изложении событий, незавершенность сюжетного повествования. Подобная конструкция есть выражение субъективного (авторского) сознания, испытывающего на себе воздействие эликсира, высвобождающего иррациональные начала и разрушающего причинно-следственные связи событий.
Название фильма встраивается в ассоциативную цепочку деталей, указывающих на то, что за образом главного героя фильма скрыта фигура Гофмана. В творчестве писателя культ пития занимал важную роль. Он находит отражение во многих его произведениях. Но питие провоцировало и творческую активность писателя, становилось «колесом вдохновения». Как пишет Г. Виткоп-Мерандо, «Гофман был пьяницей в самом что ни на есть прямом смысле этого слова. Но было бы грубейшим заблуждением хотя бы на мгновение предположить, что он стал писателем благодаря пьянству. Алкоголь пишет не вместо него, а внутри него, играя в некотором смысле роль микроскопа, позволяющего разглядеть реальное существование, невидимые невооруженным глазом предметы<…> озарение приходили к Гофману в состоянии алкогольного дурмана, и он приберегал образы своих пьяных галлюцинаций до наступления мучительных и жестоких часов похмелья… он пьет не потому, что ему это нравиться, а для того чтобы разогреть воображение…»[82]. Таким образом, тема пития, обозначенная уже в названии и получившая развитие в фильме, возникает и в связи с биографией Гофмана, становясь попыткой разобраться в стихии творческого воображения писателя, объяснить истоки той романтической фантасмагории, которая наполняет его произведения.
Важным является то, что алкоголь есть не только механизм, «заводящий» писателя, но он является и средством, изменяющим видение. Употребление алкоголя становится подобно то ли использованию оптического инструментария, то ли особой визуальной практикой, позволяющей видеть иное за объективной видимостью, – фантастическое за формами обыденного.
Согласно сюжету фильма употребление чудодейственного напитка наделяет героя неведомой силой, позволяющей ему преодолеть грань между реальностью и Зазеркальем, переместиться в иной мир, мир собственного сознания, терзаемого сомнениями, мечущегося, населенного двойниками, рожденными творческим воображением. Движение в пространстве инобытия, все события, которые происходят с героем, оказываются поисками самого себя и желанием найти выход из лабиринта бесконечных отражений. Питие эликсира становится фантомом высвобождения, иллюзией приближения к истине, выхода из повседневности, преодоления жизненных невзгод и творческих неудач. Созданный в фильме образ несет на себе не только следы пристрастий Гофмана, но и раскрывает всю неоднозначность борьбы, которую вел писатель с самим собой. Это проявляется в первую очередь в характере изложения истории, запутанной сюжетной линии, постоянно обрывающихся и с трудом восстанавливаемых логических связей событий, представлении персонажа через образы двойников.
Вынося в заглавие фильма название предмета «Эликсир», И. Евтеева следует одному из принципов гофмановской поэтики, уравнивающему вещи и людей. В произведениях Гофмана предметы влияют на людей, определяют их судьбу, формируют ситуации. Следуя гофмановскому принципу инструментировать повествование вещами, Евтеева наполняет ими пространство фильма. В ленте предметы взаимосвязаны с персонажами и выступают как их «представители». Вещественный мир формирует образ персонажей и пространство вокруг них. Так, если с образом сочинителя связаны в основном предметы творчества, такие как письменные принадлежности, листы бумаги, старинный клавесин, книги, то предметный мир алхимика состоит из вещей, имеющих отношение к миру искусственного: химические колбы и пробирки, часы, рамы, картины, зеркала. В образной ткани фильма предметы лишаются бытового значения, они работают как своеобразные символы, вводящие дополнительные смыслы. Вещи являются тематическими и стилистическими ключами в повествовании. В определенные моменты они начинают играть роль в его развитии. Одни из предметов выступают в роли помощников, другие же, наоборот, создают препятствия, служат местами смещения сюжетных линий.
В семантическом пространстве фильма эликсир обладает двойственными качествами. Все зависит от того, кто предлагает герою его испить. Когда эликсир преподносится алхимиком, олицетворяющим темные силы, то он становится напитком соблазна и одурманивания. Но когда эликсир предлагает испить возлюбленная, являющая собой воплощение светлого начала и духа творчества, волшебный напиток оказывается исцеляющим средством, помогающим герою вырваться из мира Зазеркалья.
Вторая часть названия фильма – «Фантазии в манере Э. Т. А. Гофмана», с одной стороны, является перифразой и напоминает зрителю о сборнике новелл писателя «Фантазии в манере Калло». С другой стороны, эта часть названия объясняет то, что зритель не видит не только в экранизации, но и в вольной авторской интерпретации конкретного гофмановского текста. В структуре сюжета переплетаются мотивы и образы, заимствованные из разных текстов писателя. Акцентирование внимания на том, что зритель имеет дело с фантазиями, обусловливает кривую развития сюжета и ритм повествования, поведение персонажей, образы и пластические мотивы, возникающие, словно галлюцинации или онирические видения. Фантазии порождают игру причудливых форм, преувеличение жестов, необычайность красок, таинственную загадочность и двусмысленность. Они напоминают о том, что явленное, внешнее обманчиво, что есть расхождение между видимостью и действительностью, позволяют воспринимать любую логическую неправильность как нечто правильное.