Неладно что-то в нашем королевстве, или Гамбит Минотавра - Страница 8

Под Эммой, конечно, подразумевалась леди Гамильтон, возлюбленная Нельсона. Она-то и рассказала папе об устранении адмирала. Вот только что она больше десяти лет была замужем за лордом Нельсоном, а в следующий момент вдруг оказалась опустившейся шлюхой в Кале. Представляю, какое это было потрясение!

Мама придвинулась ко мне.

— Между нами, я начинаю думать, что Эмма немного того… Эмма! Как приятно, что вы к нам вышли!

В дверях стояла высокая краснолицая женщина в бархатном платье, явно знававшем лучшие времена. Несмотря на последствия многолетней дружбы с бутылкой, дама сохранила остатки прежней красоты и очарования. В юности она, по-видимому, была ослепительна.

— Здравствуйте, леди Гамильтон, — сказала я, вставая, чтобы пожать ей руку. — Как ваш супруг?

— Пока мертв.

— Мой тоже.

— Вот облом!

— О! — воскликнула я, недоумевая, где леди Гамильтон подцепила это словечко, хотя, если подумать, ей наверняка были известны выражения и покрепче. — Это Гамлет.

— Эмма Гамильтон, — вкрадчивым голосом произнесла она, стрельнув глазами в сторону несомненно красивого датчанина, и протянула ему руку. — Леди.

— Гамлет, — ответил он, целуя ее руку. — Принц.

Она тут же захлопала ресницами.

— Принц? Случаем, не из какой-нибудь знакомой мне державы?

— Случаем, из Дании.

— Мой… покойный друг совершенно безжалостно обстреливал Копенгаген в тысяча восемьсот первом году. По его словам, датчане сражались отважно.

— Мы, датчане, любим драки, леди Гамильтон, — с непередаваемым обаянием ответил принц. — Хотя сам я не из Копенгагена. Я родом из небольшого города на побережье, из Эльсинора. Там у нас замок. Не очень большой. Всего шестьдесят комнат да гарнизон в двести солдат. Зимой там немного мрачновато.

— И призраки есть?

— Один точно имеется. А что делал ваш покойный друг, когда не обстреливал датчан?

— Да так, ничего особенного, — небрежно ответила она. — Воевал с французами и испанцами, оставлял части тела по всей Европе, как требовал этикет того времени.

Повисло молчание, во время которого они не сводили друг с друга глаз. Эмма начала обмахиваться веером.

— Бог мой! — пробормотала она. — От всех этих разговоров о частях тела меня в жар бросило!

— Вот-вот! — вскочила на ноги мама. — Именно! Я не потерплю подобных намеков в своем доме!

Эмма с Гамлетом опешили от такого взбрыка, но мне удалось оттащить маму в сторону и прошептать:

— Мам! Не суди их строго. В конце концов, оба они одиноки, а интерес Гамлета к Эмме может отвлечь ее кое от кого другого.

— Другого?..

Прямо-таки слышно было, как вращаются у нее в голове шестеренки. После долгого молчания она вздохнула, повернулась к гостям и широко улыбнулась.

— Милые мои, почему бы вам не прогуляться по саду? Там такой нежный, прохладный ветерок, а беседка в розарии совершенно очаровательна в это время года.

— Может, самое время выпить? — с надеждой спросила Эмма.

— Не исключено, — ответила мама, которая явно пыталась держать леди Гамильтон подальше от бутылки.

Эмма не ответила. Она просто протянула руку Гамлету, тот любезно принял ее и уже хотел распахнуть перед дамой двери, но Эмма остановила его, прошептав: «Не через французское окно», — и повела через кухню.

— Как я уже говорила, — сказала мама, садясь, — Эмма славная девушка. Кекса хочешь?

— Да, пожалуйста.

— Ешь, — сказала мама, передавая мне нож. — Отрезай.

— Скажи, — начала я, осторожно распиливая кекс, — Лондэн не приходил?

— Ты о своем устраненном муже? — ласково ответила она. — Нет, боюсь, не приходил. — Она ободряюще улыбнулась. — Надо бы тебе посетить один из вечеров в нашем Обществе анонимных утратотерпцев. У нас как раз завтра встреча.

Как и в мамином случае, все свидетельства существования моего мужа были уничтожены. Но в отличие от мамы, чей супруг то и дело возвращался, выныривая из потока времени, мой муж Лондэн обитал только в моих снах и воспоминаниях. Больше никто ничего о нем не ведал и не помнил. Мама знала про Лондэна только потому, что ей рассказала я. Для всех остальных, включая и родителей Лондэна, я страдала от какого-то непонятного умственного расстройства.

Но отцом Пятницы, невзирая на собственное небытие, являлся именно Лондэн — точно так же, как мы с братьями родились, несмотря на то что моего отца тоже не существовало. Таково странствие во времени: оно полно необъяснимых парадоксов.

— Я верну его, — прошептала я.

— Кого?

— Лондэна.

Из сада пришли Джоффи с Пятницей, который, как и большинство малышей, не понимал, почему взрослые не могут целый день катать его на самолетике. Я дала сыну кусочек кекса, и он, в стремлении немедленно слопать угощение, тут же его уронил. Обычно апатичный ДХ-82 открыл глаз, сожрал кекс и через три секунды заснул снова.

— Lorem ipsum dolor si amet![19] — сердито завопил Пятница.

— Да-да, впечатляет, — согласилась я. — Готова поспорить, Пиквик неспособна на столь стремительный бросок даже ради зефира.

— Nostrud laboris nisi et commodo consequat, — еще сердитее ответил Пятница. — Excepteur sint cupidatat non proident!

— Поделом тебе, — сказала я. — На, съешь бутерброд с огурцом.

— Что сказал мой внук? — спросила мама, уставившись на Пятницу, пока тот, давясь, пытался заглотнуть сэндвич в один присест.

— Ой, да он опять болтает на «лорем ипсум». Он больше ничего и не говорит.

— Лорем… что?

— «Лорем ипсум». Это такой тупой текст, который используют в печати и в полиграфии для демонстрации формата, шрифта и так далее. Не знаю, где он это подцепил. Издержки жизни в Книгомирье, полагаю.

— Понятно, — сказала мама, ничего не понимая.

— Как поживают кузены? — спросила я.

— Уилбур и Орвилл сейчас вместе руководят Майкротехом, — ответил Джоффи, передавая мне чашку чая. — Они сделали несколько ошибок, пока дядя Майкрофт отсутствовал, но теперь, похоже, он взял их на короткий поводок.

Уилбур и Орвилл были сыновьями моих дяди и тети. Несмотря на гениальность родителей, на плечах у обоих отпрысков сидели цельноточеные дубовые болванки.

— Передай сахар, пожалуйста. Несколько ошибок?

— На самом деле целую кучу. Помнишь Майкрофтов очиститель памяти?

— И да, и нет.

— Они открыли сеть престижных центров очищения памяти под названием «Мемогон». Заходишь — и неприятные воспоминания долой.

— Наверное, прибыльно.

— Более чем, но только до первого промаха. А в случае с этими двумя вопрос стоял не «если ошибутся», а «когда».

— Осмелюсь спросить: что стряслось?

— Мне кажется, получилось как с пылесосом, если его ненароком включить наоборот. Некая миссис Богаттинс обратилась в суиндонское отделение «Мемогона», дабы избавиться от малейших воспоминаний о неудачном первом замужестве.

— И?

— И случайно приобрела нежелательные воспоминания о семидесяти двух случайных связях, нескольких пьяных драках, пятнадцати потраченных впустую жизнях и почти тысяче игр «Назови этот фрукт!». Сначала она хотела подать в суд, но вместо этого потребовала адрес одного из мужчин, чьи подвиги оказались запечатлены в ее памяти. Насколько мне известно, они поженились.

— Обожаю истории с хорошим концом, — встряла мама.

— В любом случае, — продолжал Джоффи, — Майкрофт запретил им впредь использовать эту технологию и взамен выдал для маркетинга хамелеобиль. Скоро он появится в салонах, если «Голиаф» не перехватит идею.

— А! — пробормотала я, откусывая еще немного кекса. — А как поживает моя любимая международная корпорация?

Джоффи закатил глаза.

— Как всегда, ничего хорошего. Они пытаются ввести административную систему, основанную на вере.

— То есть хотят превратиться в… религию?

— Только в прошлом месяце они объявили об этом по предложению их штатной провидицы, сестры Беттины Страудской. Они намерены возвести корпоративную иерархию в ранг пантеона с собственными богами, полубогами, жрецами, священными местами и официальным молитвенником. В обновленном «Голиафе» работникам станут платить не презренной материей вроде денег, но верой — в виде купонов, которые можно будет обменять на товары и услуги в любом принадлежащем корпорации магазине. Держатели акций «Голиафа» смогут на выгодных условиях обменять их на эти самые «верупоны», и все станут поклоняться высшим эшелонам «Голиафа».