Некого больше убивать (СИ) - Страница 3

— Вы хотели бы встретиться?

— Думаю, что в этом нет необходимости. Тем более, что остаток дня у меня расписан, а утром я уезжаю.

— Ну, что ж, спрашивайте.

— Мистер Ламанг. Вы ведь с Кэрриганом с самого начала…

— Да.

— А почему вы согласились вести его дело?

— Согласился? Почел за счастье! Я только закончил школу Нью-Йоркского университета, и мне предложили этот кейс про-боно. Такое громкое дело: как его ни кончишь — известность гарантирована.

— Неужели никто больше не хотел его защищать?

— Насчет таких же новичков, как я, не знаю, но ни один опытный адвокат не брался, тем более бесплатно. Дело абсолютно прозрачное. Полный комплект улик, арест на месте преступления, признание вины… А крайнюю позицию — сумасшествие и даже временное помешательство — упредили медэкспертизой… Моя роль в суде была чисто номинальной: что-то говорил о спайдермании, хотя мало что в этом понимал, о влиянии масс-медиа, о том, что подсудимый никогда прежде закон не нарушал, просил о снисхождении… Что еще я мог? Тем более, что Кэрриган плел всякую чушь, будто у него миссия, что человечество должно было отомстить Леклессу за разрушение самого великого в истории ансамбля. Никаких иных мотивов не просматривалось.

— Но вот я беседовал с Кэрриганом, он утверждает, что сейчас у него есть какие-то обстоятельства…

— Не сейчас. Примерно через пять лет после суда он нашел меня и стал говорить, будто… будто им управляли. Что он вдруг увидел, как его целенаправленно готовили к убийству. Его друг, целая группа людей из фан-клуба «Спайдерс».

— Зачем?

— Он не знает, и я понять не могу.

— То есть в версию, что Кэрригана кто-то подталкивал, вы верите?

— Только не подумайте, что я идиот или ищу новые дивиденды в этом деле… Я верю… Я даже пытался найти его друзей, но они исчезли…

— Вы не обращались с этим в прокуратуру? — спросил после некоторого молчания Кальварес.

— Смысл? Кому нужны бредни осужденного убийцы без каких-либо фактов. Такие фантазии приходят в голову каждому второму после года отсидки. Я знаю только, что Кэрриган пробовал заинтересовать этим начальника тюрьмы. Никакого эффекта — понятно. Собственно, нужно было дождаться события, когда все это можно легально изложить и попросить проверить. Вот оно и есть, это событие — срок подачи на досрочное освобождение.

На сей раз молчание затянулось до неприличия. «Черт знает что! — размышлял, покусывая дужку очков, Кальварес. — Бред собачий! У этого ублюдка было два десятка лет на фантазии. За это время такое можно было напридумать! Кому все это теперь нужно? Убил и убил, ведь не отрицает… ведь за дело получил свою тридцатку… пусть спасибо скажет, что на стул не попал… ведь никаких смягчающих обстоятельств нет… Утверждает, что есть. Кто-то решил его руками убрать этого Леклесса… Кто? Этот мультимиллионер задолжал миллиард какому-нибудь «буки», отбил свою тщедушную японку у Капоне, он — незаконнорожденный сын английской королевы? Единственно, кому он надоел, так это ФБР и полиции из-за всяких пацифистских штучек, митингов всяких и прочего. Политикам он мешал? Да они ему памятник должны поставить за выпуск пара… Послушай, Джон, у тебя двадцать лет следственной практики в полиции и ФБР, чтобы не влезать в это жидкое говно… Правда, если этот ублюдок напридумал складно, у него теперь будет шанс обратиться в прессу, и, конечно, везде развесят сопли, что помощнику Верховного судьи Хуберта это блюдо было преподнесено, а он и пальцем не пошевелил, чтобы его попробовать… Нет, хитер, умен Хуберт, старик чувствовал, что какой-то риф в этом деле всплывет…

— Мистер Кальварес?…

— О, простите, Ламанг, простите… — снова нацепил очки Кальварес. — Вы мне не назовете имя приятеля Кэрригана, которого вы не смогли найти?… Ага, Руперт Вейн. Возраст?… Да, тогда было — 23–24. А родился-то где?… Не знаете… Он что, по делу не проходил как свидетель? Нет?… Ну а что-нибудь еще о нем?… Играл в ансамбле «Лунные мальчики». Что за ансамбль такой?… Распался в январе 81-го и никаких следов?… Откуда это известно?… Ага, выступали в «Барокамере» в Ист-Вилледже, Кэрриган там бывал… Мистер Ламанг, вы не будете возражать, если я позвоню вам через полчаса-час? Или позже…

— Нет проблем. В любое время.

Получив отбой, Кальварес немедленно связался с ФБР, с Джимом Маккензи: «Старина, я тебе сейчас пошлю E-mail по одному придурку, прошу тебя: найди его следы». Присоединил компьютер к гнезду интернета, набрал на дисплее: «Руперт Вейн, год рождения — от 1955 до 1960, играл в ансамбле «Лунные мальчики», который выступал в ресторане «Барокамера» до 1981 года». «Не густо, — подумал Кальварес, — интересно, Джим сможет сразу раскрутить?» — и нажал «Enter».

Буквально через 10 минут на дисплее засветилось: «Строишь из себя целку или в самом деле у вас в Верховном суде у всех потихоньку крыша едет? Если твой пацан нигде не засветился, ждать придется долго. Джим».

«Ищи! — усмехнулся Джон и стал одеваться в оперу. Хотя никакого желания не осталось: устал, да и знал, что Кэрригана от Доминго уже не отделит.

Вернувшись в номер, Кальварес первым делом полез в Mailbox. «Джон, — прочел он, — Таких Рупертов Вейнов 1,5 тысячи. Мы, конечно, просеяли, осталось 36. Те, что засвечены, подчеркнуты. Джим». И первое, что Кальварес увидел в списке «атачмента» гласило:

«Руперт Вейн, 1957, отец — Джошуа Вейн, 1930, мать — Марта Вейн, 1931. Адрес до 1981 года: 2714 Дитмас-авеню, Бруклин.

4 ареста по подозрению в распространении наркотиков.

Убит 15 февраля 1981 года в уличной драке в Ливерпуле (Великобритания)».

За месяц до суда над Кэрриганом…

Кальварес поднял трубку и набрал адвоката Ламанга. Тот, похоже, и не ложился.

— Мистер Ламанг, завтра-послезавтра к вам от меня приедет детектив.

— Что у нас на ужин, Анна? — спросил Гарри, отбросив «Ньюсуик» и подтянув кончиками пальцев щеки к затылку.

— Цыпленок-консомпри, мистер Пельц.

— Что за чертовщина, называть вываренного до косточек цыпленка столь мудрено! — пробурчал Гарри. — Накрой мне, как обычно, на веранде, не хочу прозевать закат.

Собственно, не закат боялся он прозевать, а сумерки. Когда взлетает луч из пирамиды «Диаманта» и поджигает первое подвернувшееся облако, зеленоватое, словно долларовая бумажка. А затем над всем Лас-Вегас бульваром начинает течь река горящих долларов.

Город горящих долларов. Сначала они жгут чьи-то карманы, потом горят в рекламах казино, потом в божьем небе. Дыма нет, есть сладость и горечь, есть слезы и восторг, любовь и ненависть, есть великое шоу страстей, перед которыми все Шекспиры вместе взятые могут склонить голову. Шоу, разыгрываемое каждый день в огромном городе сотнями тысяч добровольных актеров. Гениальных актеров. Нет фальши, потому что они даже не знают, что играют, они живут — здесь квинтэссенция, концентрат их бытия. Здесь — правда, без морализаторства, без болтовни о высоком предназначении.

Массовка?… Нет главных героев?… А в жизни они есть? Македонский? Бруно? Гитлер? Эйнштейн?… Здесь тоже иной раз кто-то выигрывает миллион, а кто-то проигрывает. Что за разница: победил ли кто в чреве матушки братьев-сперматозоидов или попал на удачное сочетание единиц и нулей в электронной слот-машине? В жизни каждый день тяжким трудом пытаемся доказать превосходство?… И здесь — каждым квотером, который, как известно, эквивалент труду. Туда все равно попадем с пустыми карманами, только здесь их обчищают быстрее, потому как — концентрат.

Гарри любил Вегас и был игроком. Но играл, как ему казалось, только на выигрыш. Жизнь его научила делать ставки, тщательно готовя себя, зеленое поле и крупье.

Его отец Янкель Пельцмахер всегда говорил: «В этой жизни ты — или гвоздь, или молоток. Хорошо, если ты такой гвоздь, что не гнешься под ударами, но всегда лучше, если ты — молоток». Отец это хорошо знал — он был сапожником. Не простым сапожником — он тачал туфли, как он называл их по-русски «модельные», custom-made. В их доме, на Исте Сансет-бульвара, в полуподвале была крошечная мастерская, где от зари до заката трудились Янкель и трое его помощников. А заказчиками были люди из этой самой «фабрики грез».