Неизвестный Байконур. Сборник воспоминаний ветеранов Байконура - Страница 7

Я впервые увидел фамилию Нестеренко на обороте своего командировочного предписания, полученного в отделе кадров Министерства обороны на Фрунзенской набережной от известного полковника Чайникова, через которого на полигон прошло целое поколение испытателей. Назначение было настолько секретным, что предписание и билет нам вручили только накануне отъезда. Мы — это 4 выпускника Военной Краснознаменной инженерной академии связи им. С. М. Буденного, авангард контингента из 20 выпускников, отобранных еще за год до этого кадровиком Министерства обороны для неизвестного нам назначения. До этого не говорили, куда нас назначили. В предписании была указана только войсковая часть без места дислокации. И только в железнодорожном билете мы прочли название конечной станции — «Тюра-Там». На обороте предписания едва заметным карандашом было написано: «Хозяйство генерала Нестеренко. Начальник аппаратной машины». Из всего этого я понял, что едем в большую часть (начальник — генерал, и на том спасибо!) и назначен я на должность начальника аппаратной машины, неизвестно, правда, какой. Название «Тюра-Там» нам ничего не говорило, и первым делом мы отправились в книжный магазин и купили географический атлас, где с трудом нашли в Приаральских Каракумах обозначенную самым малым кружком и самым маленьким шрифтом станцию у реки Сырдарья (хорошо, хоть пустыня с рекой!). Поехали на Казанский вокзал узнать, сколько нам ехать до места назначения. Вначале сказали, что поезда на этой станции не останавливаются, потом выяснили, что с недавнего времени некоторые пассажирские поезда останавливаются на 1 минуту, а ехать нам придется трое суток.

Мы приехали в Тюра-Там в субботу 22 июня 1957 г. после окончания рабочего дня. Разместившись в гостинице на первом этаже третьей казармы, поужинав в столовой, расположенной в деревянном бараке на площади Труда, недалеко от нынешнего закладного камня у клуба строителей, мы отправились купаться. Купальня представляла собой два мостка на сваях, удерживаемых еще и тросами с берега Сырдарьи, с глухими деревянными стенками и натянутым между мостками тросом ограждения. Но вода! Такую воду в России можно увидеть только во взбаламученной глинистой луже. Вода была абсолютно непрозрачной, коричневой по цвету взвесей глины и песка, которые она несла с бешеной скоростью горной реки. Мы с опаской нырнули с мостков в эту воду. Она охлаждала и смывала липкий пот, вызванный жарой. Против течения невозможно было выплыть, даже сплошные стенки мостков не усмиряли бурного течения. Рядом с нами появился пожилой мужчина. Вынырнув после прыжка с мостка и, видимо, случайно глотнув воды, возвращая на место длинные волосы, маскирующие лысину, сказал: «Генерал нырнул, воды хлебнул!» Он как бы представился нам, разглядев в нас новичков. Мы поняли, что перед нами начальник соединения. Других генералов в таком месте не должно быть. Поскольку мы его не знали, то, памятуя армейскую истину — всякая кривая вокруг начальства короче прямой, мы поспешили закруглиться с купаньем и отправились в гостиницу.

В понедельник мы прибыли в штаб соединения и нас направили на прием к Нестеренко. Штаб располагался на том месте, где сейчас находится Дом культуры строителей и памятник Шубникову. Он состоял из барака, стоящего на стороне улицы, обращенной к реке (в нем размещался Нестеренко со штабом), и второго барака в противоположном углу дворика, с центральной кирпичной частью, где находились секретная часть и служба измерений. Дворик был засажен палками-саженцами тополей с первыми листьями. Входы в бараки штаба, выходящие внутрь дворика, соединялись между собой аккуратно размеченной грунтовой дорожкой. Мимо нас в кабинет быстрыми шагами прошел генерал-лейтенант в голубой рубашке с поясом и погончиками (мы таких еще не видели!) и в темно-синих брюках с красными лампасами. Мы же истекали потом в закрытых кителях со стоячим воротом времен Отечественной войны и при сорокаградусной жаре позавидовали его форме белой завистью — нам бы такую!

Он пригласил всех в кабинет, познакомился с каждым и начал нам рассказывать о полигоне. Сказал, что полигон создается для решения важной государственной задачи — испытаний межконтинентальной ракеты, что он находится в стадии строительства, но уже начал работать, было много трудностей. Но это временно! Уже пущен мотовоз на площадку, построены купальня, танцплощадка, на днях открывается Летний театр на 600 мест, открыты магазин, столовая, построено общежитие. Семейные живут в бараках и вагонах, но уже заложены каменные дома для офицерского состава. Работают школа и Дом офицеров, размещенные в бараках. Заасфальтированы улицы, закончена бетонка до площадок, посажен парк, сделано уличное освещение. Он увлеченно говорил нам об этих достижениях и перспективах так, что мы сами увлеклись и поняли: с этим человеком можно служить, он сделает все для людей, он энтузиаст того большого дела, которое поручила ему страна, и нам нельзя ударить в грязь лицом. Пожелав успехов в работе, генерал направил нас к своему заместителю по научно-исследовательской работе полковнику А. А. Васильеву для получения назначений.

Затем были встречи в общежитии «Казанский вокзал». Алексей Иванович несколько раз приходил, беспокоясь о порядке в общежитии, об отдыхе офицеров, о библиотеке и читальном зале, танцплощадке и буфете, которые располагались в западном крыле казармы. Он заботился о спортивных площадках у общежития (волейбольной, баскетбольной, футбольной и гимнастической со снарядами). Гантели, гири и эспандеры хранились внутри общежития в закрытых ружейных пирамидах. У каждой из пяти казарм стояли открытый киноэкран и ряды скамеек, и каждый волен был с наступлением темноты выбирать свой «кинотеатр» со своим кинофильмом, правда, программа не блистала разнообразием. В библиотеке читали книги и журналы, играли в шахматы. Сюда же стали приходить письма после открытия почтового отделения «Кзыл-Орда—50» (до этого работало только почтовое отделение строителей «Ташкент—90»), Письма раскладывались в ящик с отделениями по алфавиту. Приезжал Алексей Иванович и на первый ИП, где его также интересовали бытовые условия и обустройство части, снабжение и материально-техническое обеспечение.

Нестеренко был членом Государственной комиссии по испытаниям ракеты Р-7 и первых спутников, где не раз выступал с дельными предложениями, хотя к нему не всегда прислушивались. Известно, что на заседании Государственной комиссии в Москве 10 апреля 1957 г. Нестеренко попросил отменить распоряжение об отправке жидкого кислорода на полигон, убедительно доказав, что полигон, стартовый комплекс и сама ракета не могут быть подготовлены до 1 мая, а кислород испарится. Но кислород все-таки направили на полигон к 25 апреля, и он испарился. Пришлось второй раз посылать цистерны для заправки, отняв у промышленности, особенно у металлургии, несколько десятков тонн кислорода. Пуск состоялся 15 мая. Приходилось ему защищать своих подчиненных от нападок весьма влиятельных лиц в напряженной обстановке испытаний, порой рискуя своей карьерой. А для этого иногда требуется больше храбрости, чем на фронте. Так, например, после первого полета ракеты 21 августа головная часть разрушилась в районе Камчатки. Необходимо было найти обломки для материального доказательства достижения района цели. Но их долго не находили. Королев на Госкомиссии потребовал отстранения начальника базы падения полковника Павленко от должности. Нестеренко возмутился: «Как смеете вы вмешиваться в дела военных!» На что председатель комиссии Рябиков сказал: «Мы можем снять погоны и с вас!» Обстановку разрядили товарищи, подсчитавшие, что вероятность найти обломки ГЧ на большой площади рассеяния меньше, чем при поиске иголки в стоге сена. Все-таки несколько обломков было найдено в течение недели, и 27 августа было опубликовано сообщение ТАСС.

Мне запомнилось первое торжественное собрание по случаю публикации этого сообщения. В Летнем театре приказано было собрать всех офицеров полигона, за исключением находящихся в наряде. Зрительный зал был заполнен примерно на три четверти. Президиум из командования полигона начал занимать места, когда выяснилось, что нет микрофона. Нестеренко приказал вызвать начальника Дома офицеров подполковника Калина. Тот пробежал через весь зал к сцене, но вразумительно не мог ответить, почему нет микрофона и где его можно найти. Нестеренко рассердился не на шутку. «Смотрите, товарищи офицеры, — сказал он, обращаясь в зал, — какой же он начальник Дома офицеров, если даже не может подготовить торжественное собрание». (После этого случая на место Калина был назначен майор B. C. Горин, человек большой культуры и таланта.) Наконец откуда-то принесли микрофон, и собрание началось. Нестеренко торжественно зачитал сообщение ТАСС. Вот его текст: