Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»: черновики, рукописи, вариант - Страница 3
— Есть.
— Много?
— Нет. Две статьи в «Журнале бронетанковых войск».
Дальнейшие объяснения Краюхина об участии Громыко в меж планетной экспедиции сейчас выглядят банальными, а тогда, в се редине 50-х, были в некотором смысле предвидением:
…Я, например, убежден, что из вас вышел бы незаурядный межпланетник. Кстати, многие межпланетники пришли к нам именно из армии, из ВВС. Я понимаю, вам, танкисту, возможность участия в таком деле просто не приходила в голову.
В одном из вариантов повести разговоры были и более меркантильными. Капитану Быкову предлагалось не только совершить подвиг, но и поправить свое материальное положение.
Краюхин кивнул и взглянул на часы.
— Теперь вот что. Экспедиция продлится сравнительно не долго, не дольше полутора месяцев. Сохраняется ваш оклад плюс пятьсот процентов за работу в условиях особой сложности. Устраивает?
— Не откажусь, — сказал Быков.
«Страна багровых туч» в свое время была мощно выхолощена цензурой. Герои, идущие на штурм Венеры, не имели права пить, курить, шутить, сомневаться в своем деле, а также понемногу сходить с ума от нехватки воды. То есть юмор и психология персонажей (то, что казалось столь привлекательным в творчестве Стругацких, особенно в те времена, когда этого так не хватало в фантастике) оказались выброшены за борт. Может, поэтому и сами Стругацкие, и многие почитатели их творчества так холодно относились к этой повести?
Многое было восстановлено. Причем восстановление шло в два этапа. Вначале мне удалось сделать некоторые вставки в издание СБТ в «Мирах Стругацких» в 1997 году. Об этом издании «людены» узнали почему-то слишком поздно, и многое сделать не удалось. А то, что удалось, часто делалось авралом, что приводило к искажениям или к недоработке. Исправлен и дополнен текст СБТ был в собрании сочинений «Сталкера».
Но некоторые интересные подробности из жизни межпланетников, а также их шуточки нельзя было включить в канонический текст СБТ по причине того, что Быков уже не был военным.
Мысли Быкова ночью в квартире Дауге: «Нет, не заснуть тебе сегодня, товарищ капитан, он же — специалист по пустыням. Сук-кин сын Юрковский — поддел беззащитного капитана АБТ».
У камеры-могильника для радиоактивных отходов после драки Бирский (он же Юрковский) восклицает: «Нет, он лезет своими гусеницами прямо через проволоку! Ар-рмейская жилка, видите ли! Не может равнодушно видеть заграждения и смело, как лев, кидается на них грудью».
Перед прилетом «Хиуса» капитану снится сон.
Алексею Петровичу приснилось, что командир взвода лейтенант Ивашкин поставил «Мальчика» в казарму. Транспортер был раскалён докрасна, и казарма пылала холодным багровым пламенем. Алексей Петрович сорвал со стены огнетушитель, но Ивашкин рассмеялся, потряс его за плечо и закричал в самое ухо:
— Проснись, Лешка! Да проснись, говорят тебе!
В капонире на полигоне: «На площадках стояли треноги с мощными сорокакратными перископами — в армии такими пользуются для артиллерийской и инженерной разведки».
Одним из подтверждений военного прошлого Быкова в исследовании Марата Исангазина значилось предоставление именно Быкову выбирать оружие для экспедиции. В рукописи все сказано просто: «Вам книги в руки, вы человек военный. Выбирайте, что лучше всего служит в песках».
Размышления Краюхина о Бирском (Юрковском): «Несомненно, перспектива высадки на Венере омрачается для него только необходимостью работать бок о бок с солдатом Громыко. Бирский не жалует того, что в припадке кастовой спеси называет тупостью, ограниченностью и отсутствием воображения».
Разговор со Строговым в «Хиусе» был более жестким и правдивым:
«Скажите, Алексей Петрович, — сказал он, глядя на меня в упор, — как вы рассматриваете свое положение в экспедиции?»
«В каком смысле?» — снова встревожился я.
«В смысле субординации… подчинения, например».
Я подумал и ответил, что поскольку мое командование откомандировало меня в полное распоряжение министра энергетики, я обязан подчиняться тому, в чье непосредственное ведение передан приказом министра.
…"То есть?»
«Вам, Анатолий Борисович».
Он подумал.
«Кажется, в армии неповиновение приказу считается самым тяжким поступком?»
«Так точно. Невыполнение приказа есть тягчайшее воинское преступление».
«Чьего приказа?»
«Приказа командира, начальника… вашего, например».
Первая разведка на болоте Венеры. Размышления капитана:
«В конце концов, он был единственным военным в экспедиции, и разведка по праву оставалась за ним».
Алексей Петрович докладывает о результатах разведки на болоте: «Он рассказывал медленно, стараясь не пропустить ни одной подробности, и с огорчением думал, что за такой доклад командир дивизиона назвал бы его размазней, а командир полка попросту выгнал бы его с совещания».
— Мальчик вышел из горной гряды в пустыню:
— Как вам понравится такая дорога? — услыхал Алексей Петрович голос Строгова.
— Это пустыня? — недоверчиво спросил он, указывая вперед.
— Разумеется. Вам не нравится? Но почему? Правда, здесь нет саксаула, но зато это настоящие Каракумы, настоящие Черные Пески.
— В том-то и дело, что черные…
Алексей Петрович запнулся.
— Ну, а дорога? Как дорога?
— Что ж — дорога? Широкая, ровная… Теперь полетим.
— Ура! — заорал Вальцев. — Да здравствуют военные!
Он шагнул к Строгову, лихо взял под козырек и бодро сказал:
— Товарищ командир! По случаю благополучного выхода на ровное место прикажите выдать экипажу по стопке водки!
— Я выдам вам сутки ареста, Вальцев, — серьезно ответил Строгав.
— За что? Я ничего…
— За разложение в походе.
Бирский важно сказал:
— Некоторые граждане находят равновесие в употреблении алкоголя.
Размышления капитана во время пешего возвращения к «Хиусу»: Двадцать тысяч шагов за переход. Алексей Петрович мог бы и больше. В армии пятидесятикилометровый марш-бросок с полной выкладкой за сутки — довольно обычная вещь. И притом, придя на место, надо быть в состоянии «активно проводить операцию». Последнее, правда, никогда не получалось, солдаты падали и засыпали, как убитые. И командиры тоже. И там идут по дороге, а не по вязкому засасывающему песку, и ветер не валит с ног, и никто не болен лучевой болезнью и не обожжен, и отстающих подбирают в машины… И воздух не такой разреженный, и в принципе можно напиться, хотя это и не дозволяется и вредно действует. Все равно, Алексей Петрович мог бы больше — сорок, пятьдесят тысяч… Но Бирский… Он растер ноги еще в самом начале пути, шел, стиснув зубы от боли.
Кстати, еще о капитанах. Вернее, о «Капитанах». В рукописи СбТ Бирский (Юрковский) читает не «Контрабандистов» Багрицкого, а «Капитанов» Гумилева.[5]
Одна из дверей была приоткрыта, и слышался звучный голос Бирского, декламировавшего стихи:
Алексей Петрович заглянул в комнату. Бирский, в пижаме и домашних шлепанцах, полулежал на диване, закинув руки за голову, отвернув лицо к окну. Рядом сидел Михаил Иванович, сгорбившись, посасывая короткую трубочку. Напротив их у стола Гриша Ершов по обыкновению покачивался на стуле и улыбался каким-то своим, одному ему известным мыслям. Ни Вальцева, ни Краюхина и Строгова в комнате не было.