Неизвестные Стругацкие. От «Отеля...» до «За миллиард лет...»:черновики, рукописи, варианты - Страница 4

Стилистическое сокращение, поиск лишних слов и оборотов часто встречается в правке Авторов. К примеру, сначала это звучало так: «Хозяин кивнул и, не сказав ни слова, пошел вниз». Авторы правят: «Хозяин молча кивнул и пошел вниз». Убирается из текста о Хинкусе (убранное выделено): «Он кашлял долго, с надрывом, с сипением, он отплевывался во все стороны, ОН ОБЛИВАЛСЯ СОПЛЯМИ И СЛЮНОЙ, он охал и хрипел». В вопросе Глебски «А теперь расскажите, что вы делали, начиная с того момента, как Мозесы ушли спать» НАЧИНАЯ убирается.

Когда мимо Глебски проносится мотоциклист, мысль Глебски сначала передается так: «…и я едва успел заметить тощую согнутую фигуру, развевающиеся черные волосы и торчащий, как доска, конец красного шарфа». Затем Авторы изменяют И Я ЕДВА УСПЕЛ ЗАМЕТИТЬ на НО Я ВСЕ-ТАКИ ЗАМЕТИЛ. Фразы в общем-то похожие, но различие в том, что ВСЕ-ТАКИ ЗАМЕТИЛ — это когда есть желание за чем-то следить, а вот УСПЕЛ ЗАМЕТИТЬ — невольное, без умысла.

Мозес, придя в столовую, «уселся, без малого не промахнувшись мимо сиденья». Авторы изменяют устаревшее (хотя и как-то очень подходящее к одежде Мозеса — «нелепое подобие средневекового камзола цвета семги с полами до колен») БЕЗ МАЛОГО на ЕДВА.

В столовой чадо, растопырив на столе локти, овощной суп не «уплетало», а «стремительно мело». Право же, здесь невозможно даже выбрать, какое из описаний лучше… И о чаде же Глебски думает не «Черт знает что!», а: «Черт знает что, смотреть на него было невозможно». А уже далее следует пассаж о чередований видения чада то как девушки, то как расхлябанного нагловатого подростка. О подростке же Глебски далее замечает: в издании — «…из тех, что разводят блох на пляжах…», в рукописи — «их тех, что захватывают университеты…».

Описание смеха Симонэ: РЕГОЧЕТ изменяется на ГОГОЧЕТ. Действие Хинкуса описывается в рукописи как «хлопнул третью рюмку», позже Авторы изменяют на «опрокинул третью рюмку».

Первоначально госпожа Мозес заявляет, что «господин Олаф прекрасен как зрелый бог». Затем Авторы изменяют ЗРЕЛЫЙ на ВОЗМУЖАЛЫЙ — более непривычно и странно для слуха и одновременно звучит литературным штампом, чем часто отличается речь госпожи Мозес.

Глебски о Хинкусе говорит: «Вы бы посмотрели, как он то и дело зеленеет и покрывается потом…» Позже Авторы изменяют ТО И ДЕЛО на ПОМИНУТНО.

Глебски, отперев дверь в номер Олафа, видит его труп и думает: «Это был Олаф Андварафорс, истый потомок конунгов и возмужалый бог. Он был явно и безнадежно мертв». Первоначально в рукописи было определение Олафа не ИСТЫЙ ПОТОМОК КОНУНГОВ И ВОЗМУЖАЛЫЙ БОГ (определения, которыми Олафа наградили Симонэ и госпожа Мозес), а ВЕЛИКАН ВИКИНГ, ПРИРОЖДЕННЫЙ КУМИР И БАБНИК.

«Что вы расклеились, как старая баба?» — спрашивает Глебски у Хинкуса. Авторы правят: РАСКЛЕИЛИСЬ заменяют на РАСКИСЛИ.

«Хинкуса надо было трясти поосновательней», — замечает себе Глебски и добавляет: «…как это умеет делать старина Згут». Потом Авторы правят вторую часть фразы: «…на манер старины Згута».

Посредине холла Луарвик торчал: в рукописи — «покосившимся столбом», в «Юности» — «покосившейся верстой», в книжных изданиях — «покосившимся чучелом».

Хинкус говорит об ошибке определения им дю Барнстокра как Вельзевула: «Да, осекся я, конечно…» Затем Авторы изменяют ОСЕКСЯ Я на ОСЕЧКА ВЫШЛА.

О связи Мозеса с Чемпионом Симонэ говорит сначала: «Его обманули», затем Авторы правят: «Его запугали», и снова правят: «Его запутали».

Когда готовилось издание «Сталкера», текст каждого произведения правился по вариантам различных изданий и по черновикам. Каждое изменение-дополнение (слово, словосочетание, фраза, отрывок) предлагалось для утверждения БНу, он и решал, стоит ли в каждом конкретном случае изменять текст на предложенный в варианте.

Начиная с УНС, Авторы старались оставлять для архива и тексты чистовиков, еще не правленных редакторами и издателями (или ими самими же, но позже — уже при работе над изданием).

Сохранились чистовики не всех произведений, да и возможность поработать с ними возникла только в середине 2005 года.

По идее, чистовик должен иметь меньше отличий от опубликованного текста, чем черновик, поэтому сверка чистовиков с основным текстом производилась скорее для проформы: чтобы не оставлять какие-то варианты текстов несверенными. В основном, это так и есть. При сверке можно было порадоваться тому, что, к примеру, основная часть отрывков текста, вставленных в «Малыш» из черновика, присутствует и в чистовике: значит, Авторы так и представляли себе этот текст.

Чистовик же ОУПА заставляет задуматься: а чистовик ли это? Возможно, этот вариант был написан ранее даже, чем имеющийся в архиве черновик. АБС отличались тщательностью работы с текстом и в конце каждой распечатки крупного произведения обычно ставили дату работы (с такого-то по такой-то месяц такого-то года) или окончания работы (такой-то месяц такого-то года) с этой рукописью. В конце текста, хранившегося в черновиках, значится дата: «Комарово-Ленинград. Январь-апрель 69». В конце текста, помещенного в чистовики: «Комарово, 4.02.69». То есть получается, что оба текста готовились одновременно. Возможно, один из них дорабатывался одним из соавторов, а другой — другим или обоими?

Так или иначе, но в публикацию попал измененный черновик, вариант же чистовика так нигде и не публиковался.

Стилистически чистовик отличается от черновика даже более, чем опубликованный его вариант. Различия эти (не только некоторые слова изменяются, выбрасываются или добавляются, но и целые предложения меняются местами, убираются вовсе или дописываются другие) присутствуют не то что на каждой странице текста, а буквально в каждом абзаце. В этом варианте часто употребляются другие слова, чем в черновике и изданиях: не НОМЕР (в отеле), а КОМНАТА, не ОДНОРУКИЙ (о Луарвике), а НЕЗНАКОМЕЦ. Хинкус называет инспектора не ШЕФ, а НАЧАЛЬНИК. Чаще всего в этом тексте Брюн называется не ЧАДО, а ДИТЯ, иногда даже ДИТЁ (в производных формах: кого — ДИТЯТЮ, чьей — ДИТЯТИНОЙ).

Брюн говорит дю Барнстокру о его фокусах не «Хилая работа, дядя!», а «Ясно, как шоколад».

Симонэ, представляясь инспектору, называет себя старшим лейтенантом не ОТ КИБЕРНЕТИКИ, а ОТ МАТЕМАТИКИ и рассказывает анекдоты не о левожующих коровах, а о синхрофазотронах.

Диалоги с Кайсой там еще более бессмысленны:

— Кто у вас тут сейчас живет? — спросил я.

— Зачем? — спросила она.

— Почему — зачем? — удивился я. — Не зачем, а кто!

— А, живет… — пролепетала она. — Живет у нас кто… Да живут здесь.

Относительно душа Глебски думает: «Для чего я сюда приехал, в конце концов? Души принимать?» На вечеринке Глебски решает: «…напьюсь сегодня, как зюзя».

«Тоже мне, Эркюль Пуаро…» — думает о себе Глебски в черновике и изданиях. В этой версии Глебски сравнивает себя с Перри Мэйсоном.

Обыскивая одежду Луарвика, Глебски удивляется, что в карманах ничего нет: ни денег, ни документов, ни сигарет, — и добавляет: «…даже обычного мусора, который обычно скапливаем я со временем в любом кармане».

Рассказ Сневара о зомби был более подробен:

— Это явление реального мира — мертвый человек, имеющий внешность живого и совершающий, на первый взгляд, вполне осмысленные и самостоятельные действия, — носит название зомби. Строго говоря, зомби не есть мертвец, ибо он не мертв в обычном смысле слова. С другой стороны, он и не живой человек, ибо не живет, как это мы понимаем. Функционально зомби представив г собой очень точный биологический механизм, выполняющий волю своего творца и господина. В терминах современной науки это — биоробот, самоорганизующееся кибернетическое устройство на биологических элементах…

Слушайте, Алек, — утомленно сказал я. — Всю эту теорию я уже знаю: я смотрю телевизор и время от времени хожу в кино, е эти чудовища Франкенштейна, Серые Девы, Джоны Кровавые Пузыри, Дракулы…